Угрюмо и презрительно оглядывается он в окне кабины, не отцепилась ли эта железная рухлядь, ржавый гроб, который работал вовсю, когда он еще и не родился. Начинается подъем в гору. Подъем длинный и почти бесконечный. Покойный Мате Анилуйк, отец Таавета, который лежит вот уже десятилетия на старом кладбище Отепя под черным железным крестом, однажды сказал в шутку, что, подымаясь от моста к Айасте, можно выучить целый песенник, до того длинный и нудный этот косогор. Странно, что именно эти слова сохранились в устах людей спустя десятилетия, в то время как о прочих словах и делах этого почтенного старика никто уже не помнит. Даже о Юри, самом упрямом из Анилуйков, уже ничего не знают, разве лишь то, что средний сын старого Анилуйка погиб в мировую войну где-то в Польше. Время выветривает из памяти все более-
менее значительное, лишь несколько маловажных подробностей или какие-то эпизоды, отрывистые как кинокадры, переживает время.
Что, к примеру, помнит Эльмар Лузиксепп о своих однополчанах, с которыми воевал в Карпатах, где под конец он стал санитаром? Какие-то разрозненные, лоснящиеся от пота грязные лица, какие-то серые фигуры всплывают перед его умственным взором, когда он вспоминает войну. Он почему- то особенно четко помнит один жаркий, безоблачный летний день в тысяча девятьсот шестнадцатом году, когда они снова отступали; за горами грохотали пушки, и они, конные санитары, шли через горы, приторочив носилки с ранеными к седлам между двумя лошадьми; от пота слезились лица, и язык прилипал к гортани. Наконец добрались до одной деревни и остановились на отдых. Надергали на поле полузрелых початков кукурузы, сварили в котелке, а потом разорили вишневый сад у дороги, пригрозив хозяину, русину с висячими усами, прикончить его, когда он прибежал с косой на плече и попытался воспрепятствовать им.
Туман рассеивается, яснее становятся очертания холмов и облаков. Хутор Айасте медленно вылупливается из ватной, туманной скорлупы, как упрямый цыпленок из яйца.
Трактор въезжает на холм.
Хутор запущен и стар. Никто и не утверждает, что когда- то он был совсем новым, во всяком случае не новее, чем другие хутора в округе, но сейчас вместе со старостью пришло запустение и бесхозяйственность. На цинковой крыше, которой когда-то велел покрыть дом Таавет, чтобы перещеголять Пауля Кяо, бросаются в глаза безобразные бурые пятна ржавчины, желтая дощатая обивка стен поблекла и разошлась, в старом саду буйно разрослась крапива. Это конечно же Айасте, бесспорно, однако это уже не уютное, ухоженное местечко, каким оно было встарь. Да и кому здесь обо всем заботиться и следить за порядком, если нет хозяина. Грустно и незряче поблескивают при утреннем свете окна жилья; у колодца, вытянув шею, пьет и никак не может напиться, будто с перепоя, пестрая курица. Из хлева доносится отдаленное мычанье теленка.
Тракторист останавливает трактор возле угла хлева, вылезает из кабины, сладко потягивается и затем накоротке советуется с машинистом, куда поставить паровой котел.
Поместив котел на одной линии с молотилкой — они оба еще раз проверяют это (нужное расстояние нетрудно соблюсти, так как колеса точно попадают в те же ямки, что и в прошлые годы),— тракторист молча отцепляет котел и, выжав газ, на самой большой скорости съезжает с придорожного луга точно бежит от самой чумы.
Молотилка привезена сюда еще вечером. Обычно в этой округе заведено, что молотилку привозит тот, кому подошел черед молотить, а паровой котел доставляет окончивший молотьбу. Но кто тут начал или окончил, если это теперь дело всего колхоза. И что проку говорить о старых обычаях, если хлеба большей частью не обмолочены.
Мийли, старая женщина, бывшая хозяйка у Таавета, выходит на крыльцо в пастушечьем старье. Весной, когда обобществленные телки (по документам — молодняк) были помещены в хлев Айасте, они остались на попечение Мийли. Она ухаживает за ними заботливо, с любовью. Да и что ей еще осталось, живет на хуторе одна-одинешенька, единственная ее радость — телята. Теперь, на старости лет, она может считать себя даже законной хозяйкой Айасте, никто ей этого не запретит, хотя титул этот в нынешние времена не стоит ни шиша.
Мийли выгоняет телят из хлева. За ночь они проголодались и, подпрыгивая, разбегаются вокруг молотилки и котла. Молотьба и им доставит удовольствие, по крайней мере увидят что-то новое. Они подкидывают задние ноги как весной, когда их впервые выгоняют на пастбище. Глядя на резвящихся телят, Мийли тоже радуется.
— И что это стряслось, так развеселились,— говорит она, помахивая хворостиной.
— А что им еще делать — приволье,— усмехается Эльмар.
Он открывает дверцу печи у котла и заглядывает внутрь. Решетка топки пуста. Машинист нагибается, чтобы рассмотреть получше, и в глубине печи замечает что-то черное. Осторожно сует руку почти до плеча и вытаскивает наган. Удивленно держит оружие, рассматривает его на ладони со всех сторон, с изумлением произносит:
— Откуда это взялось?
Он открывает барабан и смотрит, не заряжен ли наган. Но нет, барабан пуст и к тому же поврежден. Кто бы это был, сунувший наган в топку котла, и зачем он это сделал? «Лесной брат» или просто школьник? Оружия люди боятся, оно доставило много несчастий. Можно попасть за решетку, если милиция случайно узнает, что у тебя в доме оружие. Немало людей горько раскаивалось, что принесли домой найденное в лесу ружье или автомат. Эльмар смотрит оторопело, он не знает, что делать со своей необычной находкой. Подальше от этой бесовской штуковины, думает он.
Один теленок, посмелее, доверчиво приближается к человеку. Эльмар, шутки ради, дает ему понюхать дуло нагана. Животное обиженно кривит нос, телок ожидал получить корку хлеба, которым его балует Мийли. Он еще остается какое- то время, прислушивается, но через минутку решительно трясет головой и уходит к остальным своим собратьям. Машинист открывает поддувало — оно до краев полно золы. Вот уже два года, как он не работал при котле,— прошлой осенью лежал с больной ногой в больнице, и в Айасте приезжал молотить трактор машинного товарищества — красный «Деринг» Пауля Кяо.
Он ищет глазами какой-нибудь предмет, которым можно было бы выгрести золу, но не находит его,— по хутору словно прошел пожар, даже поленница исчезла. Он засучивает рукава пиджака и начинает выгребать рукой спекшуюся золу. При этом он напоминает скорее ветеринара, занятого животным, чем единственного в округе человека, который знает паровой котел как свои пять пальцев.
Сейчас самое время разжигать топку. Когда-то это было обязанностью ученика или подручного; но где сейчас сыщешь себе подмастерья, если в колхозе так мало народу, что страх берет, когда подумаешь, как обойдется с обмолотом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45
менее значительное, лишь несколько маловажных подробностей или какие-то эпизоды, отрывистые как кинокадры, переживает время.
Что, к примеру, помнит Эльмар Лузиксепп о своих однополчанах, с которыми воевал в Карпатах, где под конец он стал санитаром? Какие-то разрозненные, лоснящиеся от пота грязные лица, какие-то серые фигуры всплывают перед его умственным взором, когда он вспоминает войну. Он почему- то особенно четко помнит один жаркий, безоблачный летний день в тысяча девятьсот шестнадцатом году, когда они снова отступали; за горами грохотали пушки, и они, конные санитары, шли через горы, приторочив носилки с ранеными к седлам между двумя лошадьми; от пота слезились лица, и язык прилипал к гортани. Наконец добрались до одной деревни и остановились на отдых. Надергали на поле полузрелых початков кукурузы, сварили в котелке, а потом разорили вишневый сад у дороги, пригрозив хозяину, русину с висячими усами, прикончить его, когда он прибежал с косой на плече и попытался воспрепятствовать им.
Туман рассеивается, яснее становятся очертания холмов и облаков. Хутор Айасте медленно вылупливается из ватной, туманной скорлупы, как упрямый цыпленок из яйца.
Трактор въезжает на холм.
Хутор запущен и стар. Никто и не утверждает, что когда- то он был совсем новым, во всяком случае не новее, чем другие хутора в округе, но сейчас вместе со старостью пришло запустение и бесхозяйственность. На цинковой крыше, которой когда-то велел покрыть дом Таавет, чтобы перещеголять Пауля Кяо, бросаются в глаза безобразные бурые пятна ржавчины, желтая дощатая обивка стен поблекла и разошлась, в старом саду буйно разрослась крапива. Это конечно же Айасте, бесспорно, однако это уже не уютное, ухоженное местечко, каким оно было встарь. Да и кому здесь обо всем заботиться и следить за порядком, если нет хозяина. Грустно и незряче поблескивают при утреннем свете окна жилья; у колодца, вытянув шею, пьет и никак не может напиться, будто с перепоя, пестрая курица. Из хлева доносится отдаленное мычанье теленка.
Тракторист останавливает трактор возле угла хлева, вылезает из кабины, сладко потягивается и затем накоротке советуется с машинистом, куда поставить паровой котел.
Поместив котел на одной линии с молотилкой — они оба еще раз проверяют это (нужное расстояние нетрудно соблюсти, так как колеса точно попадают в те же ямки, что и в прошлые годы),— тракторист молча отцепляет котел и, выжав газ, на самой большой скорости съезжает с придорожного луга точно бежит от самой чумы.
Молотилка привезена сюда еще вечером. Обычно в этой округе заведено, что молотилку привозит тот, кому подошел черед молотить, а паровой котел доставляет окончивший молотьбу. Но кто тут начал или окончил, если это теперь дело всего колхоза. И что проку говорить о старых обычаях, если хлеба большей частью не обмолочены.
Мийли, старая женщина, бывшая хозяйка у Таавета, выходит на крыльцо в пастушечьем старье. Весной, когда обобществленные телки (по документам — молодняк) были помещены в хлев Айасте, они остались на попечение Мийли. Она ухаживает за ними заботливо, с любовью. Да и что ей еще осталось, живет на хуторе одна-одинешенька, единственная ее радость — телята. Теперь, на старости лет, она может считать себя даже законной хозяйкой Айасте, никто ей этого не запретит, хотя титул этот в нынешние времена не стоит ни шиша.
Мийли выгоняет телят из хлева. За ночь они проголодались и, подпрыгивая, разбегаются вокруг молотилки и котла. Молотьба и им доставит удовольствие, по крайней мере увидят что-то новое. Они подкидывают задние ноги как весной, когда их впервые выгоняют на пастбище. Глядя на резвящихся телят, Мийли тоже радуется.
— И что это стряслось, так развеселились,— говорит она, помахивая хворостиной.
— А что им еще делать — приволье,— усмехается Эльмар.
Он открывает дверцу печи у котла и заглядывает внутрь. Решетка топки пуста. Машинист нагибается, чтобы рассмотреть получше, и в глубине печи замечает что-то черное. Осторожно сует руку почти до плеча и вытаскивает наган. Удивленно держит оружие, рассматривает его на ладони со всех сторон, с изумлением произносит:
— Откуда это взялось?
Он открывает барабан и смотрит, не заряжен ли наган. Но нет, барабан пуст и к тому же поврежден. Кто бы это был, сунувший наган в топку котла, и зачем он это сделал? «Лесной брат» или просто школьник? Оружия люди боятся, оно доставило много несчастий. Можно попасть за решетку, если милиция случайно узнает, что у тебя в доме оружие. Немало людей горько раскаивалось, что принесли домой найденное в лесу ружье или автомат. Эльмар смотрит оторопело, он не знает, что делать со своей необычной находкой. Подальше от этой бесовской штуковины, думает он.
Один теленок, посмелее, доверчиво приближается к человеку. Эльмар, шутки ради, дает ему понюхать дуло нагана. Животное обиженно кривит нос, телок ожидал получить корку хлеба, которым его балует Мийли. Он еще остается какое- то время, прислушивается, но через минутку решительно трясет головой и уходит к остальным своим собратьям. Машинист открывает поддувало — оно до краев полно золы. Вот уже два года, как он не работал при котле,— прошлой осенью лежал с больной ногой в больнице, и в Айасте приезжал молотить трактор машинного товарищества — красный «Деринг» Пауля Кяо.
Он ищет глазами какой-нибудь предмет, которым можно было бы выгрести золу, но не находит его,— по хутору словно прошел пожар, даже поленница исчезла. Он засучивает рукава пиджака и начинает выгребать рукой спекшуюся золу. При этом он напоминает скорее ветеринара, занятого животным, чем единственного в округе человека, который знает паровой котел как свои пять пальцев.
Сейчас самое время разжигать топку. Когда-то это было обязанностью ученика или подручного; но где сейчас сыщешь себе подмастерья, если в колхозе так мало народу, что страх берет, когда подумаешь, как обойдется с обмолотом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45