— Айасте не нуждается в милостыне,— отвечает Таавет, отчеканивая каждое слово.
Толочане с интересом следят за очередной перепалкой Пауля и Таавета. Что-то будет! Словно петухи!— думает Эльмар Лузиксепп, сматывая машинный ремень.
Таавет подходит к лошади, возившей мешки, выводит ее из оглобель; кругом шепчутся женщины и усмехаются мужчины; он, держа в руке дугу, идет по траве к стоящим в лопухах заржавевшим конным граблям. Небось Айасте не обеднеет из-за того, что продали эту рухлядь, купленную еще отцом в царское время. У Таавета за хлевом есть другие грабли, поновее и покрасивее! И пусть Пауль Кяо не болтает чепуху.
Таавет запрягает лошадь в грабли, садится на козлы и кричит Паулю у парового котла:
— Иди садись с краю, я отвезу тебя домой. Есть ты все равно не пойдешь, боишься, что я тебя отравлю.
Пауль упрямо отмахивается. Он не предвидел такого оборота и не знает, что сказать. Таавет поднимает захват грабель, выезжает из ворот, и толочане видят, как он за мякинником поворачивает влево к хутору Кяо.
Когда он возвращается верхом на лошади, толочане уже сидят за ужином. Приглашают к столу и Петтая, разумеется, в заднюю комнату, где Роози отдельно накрыла стол для него, машиниста и хозяина, постелила скатерть в зеленую клетку. Таавет достает из шкафа бутылку с водкой и стопки; небось и городской не откажется пропустить чарку. Они сидят втроем, разговаривают, и Эльмар озабочен несчастьем батрака. Сейчас этот парень наверняка у врачей, и они сотворят с ним тысячу чудес, если не больше. Работяги из него уже не выйдет, это яснее ясного. Ему бы теперь податься в проповедники или в политики, этим рука не нужна, рассуждает машинист. За столом только вздыхают, и Таавет подливает водки из большой бутыли. А вдруг еще заставят меня платить пенсию Ээди Ээснеру, мелькает у него в голове, но он ничего не говорит.
Судебный исполнитель вскоре собирается в путь. Язык его обмяк, однако на велосипед человек усаживается уверенно. До Валги он сегодня доехать не успеет, поедет к племяннице, живущей неподалеку, там и переночует, хотя вполне мог бы остаться на ночь и на Айасте.
Эльмар остается посидеть еще немножко, он живет близко, человек он свой, времени хватает. У хозяина есть к нему разговор, но он не знает, с какого конца начать. Эльмар опрокидывает еще одну чарку, обмякает и снова говорит об Ээди, чья жизнь повернулась так худо. Ему жалко парня. Еще бы! Жизнь бедняцкая, нечего ему ожидать хорошего. Хуже всего то, что несчастье может затронуть своим концом и машиниста. Жди теперь, когда заявится констебль.
Пока машинист жалуется здесь, за столом, с осоловевшим взглядом, у Таавета пропадает всякое желание заводить новый разговор, и он откладывает его на завтра. Когда последний сноп исчезнет в утробе молотилки, а последнее зерно будет ссыпано в мешок тогда он немножко поговорит с Эльмаром, тогда, но не раньше. Он домогается самого большого урожая в деревне, и Лузиксепп может ему немножко помочь своим чернильным карандашом, если только захочет. И почему бы ему не захотеть это сделать в обмен за горячительное? Таавет совсем не скупой, когда речь идет о чести, пусть у него сейчас временные затруднения.
Таавет провожает обмякшего от водки машиниста домой и стоит во дворе, пока тот не исчезает на скрипящем велосипеде в темноте. Завтра утром он велит пастушонку отвести проданных овец в стадо Кяо. Никто не посмеет думать, что Пауль может высмеивать Анилуйков и обзывать его, Таавета, нищим. Здесь живут независимо, и гордость своя тоже есть.
Так думает Таавет, входя в дом в сумерках осеннего вечера, и кто может запретить ему быть таким, каков он есть.
ТАНЕЦ ТРЕТИЙ
Яанус, младший сын машиниста Лузиксеппа, старательно ворошит кочергой зерно в сумрачном закутке сушилки. Он парень высокий, стройный, с широким лбом и голубыми глазами и не похож на своего отца, коренастого и круглолицего, как день не похож на ночь; вероятно, пошел он в какого-нибудь далекого предка или даже в деда Якоба, который давно уже истлел; хотя и мертвый был такой тяжелый, что его гроб пришлось нести к могиле шестерым сильным мужчинам; казалось, в неуклюжем еловом ящике были камни, а не тело дряхлого старика, два года пролежавшего в постели. На лице Яануса порой мелькает (разумеется, при свете дня, а не здесь в темноте) луч чего-то более осмысленного, чистого и смелого, нежели во взгляде его отца и сына, когда они были в том же возрасте; впрочем, может быть, это кажется так сейчас, когда он молод, здоров и жизнь еще не сунула его под свой пресс. Он похож на жеребенка, теленка или щенка, который смолоду красив и мил, но,становясь старше, теряет все свое обаяние, гибкость и силу, превращаясь в существо отупевшее и невзрачное. Острое, скуластое лицо парня не видать в серых сумерках осеннего дня. На фоне тусклого от пыли и грязи оконца Яанус похож скорей на какое-то зловещее существо из сказок Крейцвальда, чем на батрака хутора Айасте, добродушного и не обозленного еще по молодости лет.
Деревня осталась без рабочих рук, работников ищут днем с огнем, дела нагромождаются одно на другое, из волости приносят все новые и новые распоряжения о нормах сдачи, вот и сходят совсем еще мальчишки за бывалых работяг не говоря уж о том, что девушки, чьих милых успели мобилизовать в Красную Армию, или бесследно унесла куда-то суматоха войны, или упрятали далекие дремучие леса, устраивают прямо-таки охоту на парнишек.
Зерно шуршит о жесть, в сушилке пыльно и жарко. Яанус стоит босой, до щиколоток в зерне, зерно хрустит под подошвой, когда он идет. Парень голый до пояса, сухая серая пыль слоем покрывает его загорелую спину и руки с гибкими мускулами. Грязная рубашка висит рядом с дверью на гвозде, от пота щиплет глаза, соленые бисеринки стекают по лицу и падают на зерно. Он перемешивает хозяйское зерно, их собственный, полученный с бобыльского участка урожай так невелик, что нет смысла везти его далеко на сушилку, можно высушить и у себя в бане.
Эльмар и теперь еще ходит по дворам с паровым котлом. В военные годы акции старого, немощного, разболтанного парового котла неожиданно повысились. Он стал прямо-таки незаменимой машиной, ибо сейчас нечего делать на молотьбе с трактором, купленным Паулем Кяо в конце буржуазного времени, даже если карман набит талонами или остмарками, — керосину все равно нигде не достать; дров же хватает па каждом хуторе. И выходит, что котел и Эльмар Лузиксенп, чье здоровье в последнее время так же поплошало, как и состояние его старенького котла, ходят в одной упряжке, верша свой исключительный, древний и неизбежный труд, пока вентили и поршни котла держат пар и смерть не сдавила сердце старика своими железными тисками.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45