Ведь все то время, что мы знакомы, он работает по двадцать четыре часа в сутки шесть дней в неделю, и хотя он с посетителями всегда любезен, я видела, что он отнюдь не в лучшей форме. Если бы только ему не нужно было так много работать…
Я подала рецепт и спросила:
— Как твой брат?
— Он не скоро встанет на ноги. Послушай-ка, надеюсь, я не очень тогда расстроил твоего парня?
Я набрала в грудь воздуха.
— Он мне не парень.
— Хм-ммм. Да, конечно.
Не зная, как ему объяснить, какие странные отношения связывают нас с Оуэном, я игриво проговорила:
— Да, у меня есть такая привычка — целоваться с мужчинами, которые не являются моими ухажерами.
— Отлично. Значит, у меня тоже есть шанс. — Что скажете? Похож он на человека, у которого есть девушка?
— Ага, значит, быть моим парнем ты не хочешь? — Я рассчитывала, что выйдет классная шутка, вполне безобидная, но внезапно его, а затем и мои щеки залила густая краска. Онемев от смущения, мы стояли, обдавая друг друга жаром, у меня даже подмышки взмокли.
— Господи! — Я еще силилась спасти положение своим искрометным юмором. — Да на нас с тобой можно яичницу жарить.
Он, все такой же красный, засмеялся.
— Оба такие зубастые, а так покраснели.
14
Оставив позади вытянувшее из меня все соки торжество Лесли Латтимор, я наконец получила возможность продолжить свою книгу. Она продвигалась чудесно; я прикинула, что три четверти пути уже пройдено. На службе у меня появились новые задания, но все — намного легче, так что единственным, что отравляло мне существование, правда, очень сильно, оставалась мама. Я с самого начала подозревала, что она не одобрит моей книги, хотя сюжет, как я неустанно себя убеждала, был старым как мир. К тому же все персонажи я перекроила.
Охваченная паникой, я уже стала думать, как напечатаюсь под псевдонимом и найму вместо себя какую-нибудь актрису. Но тогда я не смогу позлорадствовать над Лили и показать Антону, какого я достигла успеха. Мне самой хотелось и славы, и признания. Чтобы глянцевые журналы фотографировали меня в моем роскошном доме. А люди чтоб говорили: «Вы и есть та самая Джемма Хоган?»
Я обратилась за советом к Сьюзан.
— Скажи маме правду, — сказала она. — Попытка не пытка.
Но она ошиблась.
Я объявила маме новость во время рекламной паузы.
— Мам?
— У?
— Я хочу написать книгу.
— Какую еще книгу?
— Роман.
— О чем? О Кромвеле?
— Нет…
— О еврейской девушке в предвоенной Германии?
— Послушай… Выключи, пожалуйста, на минуту телевизор. Я тебе все объясню.
ТО: Susan…inseattle@yahoo.com
FROM: Gemma 343@hotmail.com
SUBJECT: Сказала маме
Дорогая Сьюзан.
Я последовала твоему совету и все ей сказала. Она назвала меня дрянью. Я не поверила своим ушам, и она, кажется, тоже. Она в жизни никого так не называла, самое ругательное в ее устах было «барыня» или «негодница». Даже Колетт не удостоилась того, чтобы называться «дрянью».
Но пока я пересказывала маме сюжет моей книги, у нее все ниже отвисала челюсть, а глаза все больше лезли на лоб. Лицо у нее было такое, как у человека, которому многое хочется сказать, но от шока и ужаса пропал голос, и в конце концов слова исторглись из самых глубин ее души.
— Ах… ты… маленькая… — Тут последовала долгая театральная пауза, в течение которой слово пробивалось по узким, неведомым ему коридорам, как подтанцовка на рок-концерте, затем пробилось наверх, выше, выше и выше к свету: — Дрянь!
Как будто она меня ударила. Тут я поняла, что и это тоже произошло. Она хлестнула меня ладонью по лицу. Задела при этом мне по уху обручальным кольцом — вышло действительно больно.
— Хочешь, чтобы весь мир знал, как меня унизили!
Я пробовала объяснить, что это не про нее и папу, по крайней мере теперь, когда я все поменяла, что эта история стара как мир. Но она схватила пачку листов, которые я для нее распечатала.
— Это оно? — прорычала она. (Представляешь мою маму рычащей?) Стала рвать надвое, но пачка оказалась толстой, она ее разделила и по-настоящему отвела душу. Буквально растерзала в клочья. Богом клянусь, она рычала, я даже испугалась, что она начнет кусаться. И съест все до последнего клочка.
— Вот тебе! — закричала она, когда все страницы до единой, разорванные в мелкую труху, закружили по комнате, как снег. — Вот тебе книжка!
У меня не хватило духу сказать ей, что в компьютере все осталось.
Ухо у меня до сих пор болит. Настоящие муки творчества.
Целую,
Джемма.
Отношения с мамой безвозвратно испортились. Я страдала от стыда и чувства вины. Но писать все равно продолжала. Если бы я ее по-настоящему любила, то, наверное, бросила бы книгу, разве нет? Однако — и можете считать меня эгоисткой — я сочла, что уже достаточно много принесла в жертву, да и внутренний голос твердил: «А как же я?»
Тем временем мама пришла в себя, вернулась в свое состояние учетверенной мнительности и теперь следила за каждым моим шагом. Что-то должно было произойти. И произошло.
Был обычный рабочий день, я носилась по дому, готовясь ехать на работу, и тут мама приперла меня к стенке.
— В котором часу тебя сегодня ждать?
— Поздно. В одиннадцать. У нас ужин в новом отеле на набережной. Я там собираюсь конференцию проводить.
— Зачем?
— Затем, — вздохнула я и натянула колготки, — что мне надо проверить качество их кухни и посмотреть, удобно ли там устраивать конференцию. Если не веришь, можешь поехать со мной.
— Я не говорю, что я тебе не верю, я просто не хочу, чтобы ты туда ходила.
— Ничего не получится, это моя работа. Выбирать не приходится.
— Но зачем тебе работать?
— Затем, что мне надо платить по закладной.
— Почему бы тебе не продать эту старую квартиру и не переехать сюда?
Вот оно. Оправдались мои самые худшие опасения. Хуже не бывает.
И тут что-то у меня внутри щелкнуло.
— Я тебе скажу почему. — Я говорила чересчур громко. — Ты не подумала, что отец может жениться на Колетт и переехать сюда? И мы тогда еще радоваться будем, что у нас есть моя квартира.
Я сразу же пожалела о своих словах. У нее аж губы побелели, я даже подумала, что сейчас произойдет еще один ложный сердечный приступ. Она стала хватать воздух и в промежутке между двумя вдохами выдавила:
— Такого не случится.
Она еще чаще стала хватать воздух, но потом, к моему величайшему изумлению, проговорила:
— Это может случиться. Прошло уже шесть месяцев, а он ни разу не ответил на мой звонок. Я ему больше неинтересна.
И знаете что? Уже через день, практически минута в минуту, пришло письмо от папиного адвоката с просьбой назначить встречу для обсуждения «окончательного варианта финансового урегулирования».
Я прочла письмо и передала маме. Она долго смотрела на меня, прежде чем заговорить.
— Это означает, что он собирается продать дом, в котором я живу?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146
Я подала рецепт и спросила:
— Как твой брат?
— Он не скоро встанет на ноги. Послушай-ка, надеюсь, я не очень тогда расстроил твоего парня?
Я набрала в грудь воздуха.
— Он мне не парень.
— Хм-ммм. Да, конечно.
Не зная, как ему объяснить, какие странные отношения связывают нас с Оуэном, я игриво проговорила:
— Да, у меня есть такая привычка — целоваться с мужчинами, которые не являются моими ухажерами.
— Отлично. Значит, у меня тоже есть шанс. — Что скажете? Похож он на человека, у которого есть девушка?
— Ага, значит, быть моим парнем ты не хочешь? — Я рассчитывала, что выйдет классная шутка, вполне безобидная, но внезапно его, а затем и мои щеки залила густая краска. Онемев от смущения, мы стояли, обдавая друг друга жаром, у меня даже подмышки взмокли.
— Господи! — Я еще силилась спасти положение своим искрометным юмором. — Да на нас с тобой можно яичницу жарить.
Он, все такой же красный, засмеялся.
— Оба такие зубастые, а так покраснели.
14
Оставив позади вытянувшее из меня все соки торжество Лесли Латтимор, я наконец получила возможность продолжить свою книгу. Она продвигалась чудесно; я прикинула, что три четверти пути уже пройдено. На службе у меня появились новые задания, но все — намного легче, так что единственным, что отравляло мне существование, правда, очень сильно, оставалась мама. Я с самого начала подозревала, что она не одобрит моей книги, хотя сюжет, как я неустанно себя убеждала, был старым как мир. К тому же все персонажи я перекроила.
Охваченная паникой, я уже стала думать, как напечатаюсь под псевдонимом и найму вместо себя какую-нибудь актрису. Но тогда я не смогу позлорадствовать над Лили и показать Антону, какого я достигла успеха. Мне самой хотелось и славы, и признания. Чтобы глянцевые журналы фотографировали меня в моем роскошном доме. А люди чтоб говорили: «Вы и есть та самая Джемма Хоган?»
Я обратилась за советом к Сьюзан.
— Скажи маме правду, — сказала она. — Попытка не пытка.
Но она ошиблась.
Я объявила маме новость во время рекламной паузы.
— Мам?
— У?
— Я хочу написать книгу.
— Какую еще книгу?
— Роман.
— О чем? О Кромвеле?
— Нет…
— О еврейской девушке в предвоенной Германии?
— Послушай… Выключи, пожалуйста, на минуту телевизор. Я тебе все объясню.
ТО: Susan…inseattle@yahoo.com
FROM: Gemma 343@hotmail.com
SUBJECT: Сказала маме
Дорогая Сьюзан.
Я последовала твоему совету и все ей сказала. Она назвала меня дрянью. Я не поверила своим ушам, и она, кажется, тоже. Она в жизни никого так не называла, самое ругательное в ее устах было «барыня» или «негодница». Даже Колетт не удостоилась того, чтобы называться «дрянью».
Но пока я пересказывала маме сюжет моей книги, у нее все ниже отвисала челюсть, а глаза все больше лезли на лоб. Лицо у нее было такое, как у человека, которому многое хочется сказать, но от шока и ужаса пропал голос, и в конце концов слова исторглись из самых глубин ее души.
— Ах… ты… маленькая… — Тут последовала долгая театральная пауза, в течение которой слово пробивалось по узким, неведомым ему коридорам, как подтанцовка на рок-концерте, затем пробилось наверх, выше, выше и выше к свету: — Дрянь!
Как будто она меня ударила. Тут я поняла, что и это тоже произошло. Она хлестнула меня ладонью по лицу. Задела при этом мне по уху обручальным кольцом — вышло действительно больно.
— Хочешь, чтобы весь мир знал, как меня унизили!
Я пробовала объяснить, что это не про нее и папу, по крайней мере теперь, когда я все поменяла, что эта история стара как мир. Но она схватила пачку листов, которые я для нее распечатала.
— Это оно? — прорычала она. (Представляешь мою маму рычащей?) Стала рвать надвое, но пачка оказалась толстой, она ее разделила и по-настоящему отвела душу. Буквально растерзала в клочья. Богом клянусь, она рычала, я даже испугалась, что она начнет кусаться. И съест все до последнего клочка.
— Вот тебе! — закричала она, когда все страницы до единой, разорванные в мелкую труху, закружили по комнате, как снег. — Вот тебе книжка!
У меня не хватило духу сказать ей, что в компьютере все осталось.
Ухо у меня до сих пор болит. Настоящие муки творчества.
Целую,
Джемма.
Отношения с мамой безвозвратно испортились. Я страдала от стыда и чувства вины. Но писать все равно продолжала. Если бы я ее по-настоящему любила, то, наверное, бросила бы книгу, разве нет? Однако — и можете считать меня эгоисткой — я сочла, что уже достаточно много принесла в жертву, да и внутренний голос твердил: «А как же я?»
Тем временем мама пришла в себя, вернулась в свое состояние учетверенной мнительности и теперь следила за каждым моим шагом. Что-то должно было произойти. И произошло.
Был обычный рабочий день, я носилась по дому, готовясь ехать на работу, и тут мама приперла меня к стенке.
— В котором часу тебя сегодня ждать?
— Поздно. В одиннадцать. У нас ужин в новом отеле на набережной. Я там собираюсь конференцию проводить.
— Зачем?
— Затем, — вздохнула я и натянула колготки, — что мне надо проверить качество их кухни и посмотреть, удобно ли там устраивать конференцию. Если не веришь, можешь поехать со мной.
— Я не говорю, что я тебе не верю, я просто не хочу, чтобы ты туда ходила.
— Ничего не получится, это моя работа. Выбирать не приходится.
— Но зачем тебе работать?
— Затем, что мне надо платить по закладной.
— Почему бы тебе не продать эту старую квартиру и не переехать сюда?
Вот оно. Оправдались мои самые худшие опасения. Хуже не бывает.
И тут что-то у меня внутри щелкнуло.
— Я тебе скажу почему. — Я говорила чересчур громко. — Ты не подумала, что отец может жениться на Колетт и переехать сюда? И мы тогда еще радоваться будем, что у нас есть моя квартира.
Я сразу же пожалела о своих словах. У нее аж губы побелели, я даже подумала, что сейчас произойдет еще один ложный сердечный приступ. Она стала хватать воздух и в промежутке между двумя вдохами выдавила:
— Такого не случится.
Она еще чаще стала хватать воздух, но потом, к моему величайшему изумлению, проговорила:
— Это может случиться. Прошло уже шесть месяцев, а он ни разу не ответил на мой звонок. Я ему больше неинтересна.
И знаете что? Уже через день, практически минута в минуту, пришло письмо от папиного адвоката с просьбой назначить встречу для обсуждения «окончательного варианта финансового урегулирования».
Я прочла письмо и передала маме. Она долго смотрела на меня, прежде чем заговорить.
— Это означает, что он собирается продать дом, в котором я живу?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146