Я сочувственно запыхтела:
— Давно это случилось?
— В октябре.
— Сто лет назад!
— И еще сто лет пройдет, пока он поправится. Он ногу искалечил.
Я снова сочувственно вздохнула.
— А временного работника днем с огнем не найдешь.
— Но можно же сократить часы работы? Какая необходимость работать допоздна?
— Все знают, что мы открыты до десяти. Вспомните, как вы сами примчались в первый раз. Что было бы, если б мы уже закрылись?
При этой мысли я зажмурилась. У меня на руках оказалась бы мамаша в состоянии буйного помешательства, которое ничем не снимешь. Он был прав.
— Я тоже мало куда хожу. — Мне не хотелось, чтобы он чувствовал себя единственным таким несчастным. — Вот к вам приеду — уже, считай, в свет вышла.
— Как это? — Какой он любопытный! Да и винить нельзя, я бы тоже спятила, сидя в четырех стенах с утра до ночи и читая надписи на упаковках с медикаментами. И я рассказала ему все. Ну, почти все. Про тот звонок, про высветленные пряди Колетт, про папины бакенбарды, про мамин «сердечный приступ» и про то, сколько я в последнее время смотрю телевизор.
Потом кто-то пришел за глазными каплями, и я уехала.
10
Поскольку я единственный ребенок в семье, я всегда знала, что когда-то мне придется нянчиться с кем-то из престарелых родителей. Но сейчас я еще не была к этому готова. Я думала, это где-то в далеком будущем, и в сознании у меня рисовалась туманная картина, где это бремя делил со мной преданный мужчина. Больше того, я была уверена, что второй из родителей соизволит к тому времени лечь в могилу, а не прыгать в койке с собственной секретаршей. Ну что ж, человек предполагает… Ну вы сами знаете.
В поразительно короткий срок моя прежняя жизнь канула в Лету. Со стороны она мне очень даже нравилась — моя квартирка, мои друзья, моя независимость, — но сейчас было проще уступить маме. А если уж совсем откровенно, то, лишившись отца, я ощутила потребность сблизиться с мамой, единственной из родителей, которая у меня осталась.
Помимо моей воли я втянулась в рутину, заключавшуюся в том, что мы с мамой по большей части сидели дома, как две чудачки. Мне разрешалось отлучаться на работу или в аптеку за ее лекарствами, после чего я возвращалась домой и вечерами напролет сидела с ней перед телевизором, наслаждаясь всегда одинаковым набором передач: две серии «Симпсонов», час на «Баффи», затем девятичасовые новости.
Если я задерживалась на работе, мама смотрела это все одна, а потом, когда я приезжала, пересказывала мне увиденное. По выходным у нас было «Инспектор Морс» или «Чисто английское убийство» — сериалы, которые она всегда смотрела с отцом, и самое странное то, что, никогда не оставаясь одной, я испытывала жуткое одиночество.
Нам с мамой нечего было сказать друг другу. Время от времени она изрекала:
— Как думаешь, почему он ушел?
— Может, из-за того, что дядя Лео и тетя Марго умерли практически один за другим.
У меня тоже сердце разрывается, как о них подумаю, — отвечала мама. — Но я же не завожу себе любовника, как видишь.
— Ну, тогда, может, из-за того, что в августе ему стукнет шестьдесят. Люди часто сходят с ума, когда предстоит круглая дата.
— Мне два года назад исполнилось шестьдесят — и что? Разве я из-за этого крутила с кем-нибудь шашни?
Мы жаждали папиного возвращения, и вся наша жизнь превратилась в сплошное бдение, хотя мы в том и не признавались. Мама бросила готовить, и мы питались одними крекерами, паштетами и концентратами. Стоило мне подняться с дивана, чтобы бросить в рот какую-то крошку, как мама раздражалась, и меня начинало мучить раскаяние.
Никто не верил, что я не могу уговорить отца приехать домой.
— Ты же все умеешь устроить, — удивлялся Коди.
— Ну да, если не считать моей личной жизни. — Это не было самоуничижением, я просто хотела избавить его от необходимости говорить неприятные вещи.
На работе дела обстояли не лучше. Хотя я пока не потеряла ни одного клиента (одна эта мысль уже тянет на Темную Комнату), новых заказов добыть тоже не удавалось, и Франциск с Франческой были не слишком довольны, поскольку, как мне постоянно напоминали, мне надлежало из года в год повышать оборот на пятнадцать процентов. (До прошлого года это были лишь десять процентов, но теперь им вздумалось покупать виллу в Испании, и аппетиты возросли.)
— Новые клиенты с неба не падают, — ворчала Франческа. — Ты должна их искать, Джемма. Волка ноги кормят.
Беда была в том, что я растеряла весь запал. Весь мой бизнес зиждется на моей личной бодрости и энергии. Когда я приглашаю на обед кадровиков крупных компаний, то должна ослеплять их своей энергией и убеждать в том, что их предстоящая конференция просто обречена на то, чтобы стать ни с чем не сравнимым, блистательным и незабываемым мероприятием, которое поневоле озарит и их своим блеском и сиянием.
Все за меня тревожились, особенно Коди.
— Ты совсем нигде не бываешь. Это на тебя не похоже, ты никогда раньше не вешала носа.
— Я и не вешаю. Это все временно, пока папа не вернется. Про себя я дала ему два месяца, чтобы образумиться, а прошло только полтора.
— А если он вообще не вернется?
— Вернется. — Свои надежды я основывала на нескольких факторах, в первую очередь на том, что писем от адвоката насчет «финансового урегулирования» не поступало.
— Если твоя мать так и останется затворницей, тебе придется от нее съехать.
— Я не могу. Она тут же начинает рыдать и задыхаться. Мне проще сидеть дома. Она даже в церковь не ходит. Говорит, религия — чушь собачья.
Коди ахнул:
— Ну, тут она, конечно, права, но я и не предполагал, что все так плохо. Я сейчас приеду.
Он заехал, посидел с мамой и объявил:
— Послушайте, Морин, оттого что вы тут сидите безвылазно, он не придет.
— Если я пойду на танцы или играть в бридж — результат будет тот же.
— Морин, жизнь продолжается.
— Только не для меня.
Спустя некоторое время он сдался, а выйдя в коридор, восхищенно прошептал:
— Упертая у тебя мать!
— А я тебе что говорю? Упрямая как баран.
— Теперь понятно, откуда это в тебе. Нового шоколада нет? Ой! — Он театральным жестом закрыл рот рукой. — Надо думать, что нет. И, судя по твоей маме, она и лежалый-то весь подъела.
Я открыла рот, чтобы возразить, но он решительно перебил и приложил руку к груди.
— Коди Купер. Называю вещи своими именами. Кто-то же должен это делать? Твоя мама всегда была интересной женщиной, в стиле пятидесятых, как Дебби Рейнолдс. А что у нее теперь с волосами?
— Корни отросли, только и всего. В парикмахерскую идти отказывается. — По длине маминых отросших волос я измеряла время папиного отсутствия. Теперь они были уже неприлично длинные.
— Она подвинулась рассудком. — Коди сделал паузу, дожидаясь моей реакции. — И ты тоже можешь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146
— Давно это случилось?
— В октябре.
— Сто лет назад!
— И еще сто лет пройдет, пока он поправится. Он ногу искалечил.
Я снова сочувственно вздохнула.
— А временного работника днем с огнем не найдешь.
— Но можно же сократить часы работы? Какая необходимость работать допоздна?
— Все знают, что мы открыты до десяти. Вспомните, как вы сами примчались в первый раз. Что было бы, если б мы уже закрылись?
При этой мысли я зажмурилась. У меня на руках оказалась бы мамаша в состоянии буйного помешательства, которое ничем не снимешь. Он был прав.
— Я тоже мало куда хожу. — Мне не хотелось, чтобы он чувствовал себя единственным таким несчастным. — Вот к вам приеду — уже, считай, в свет вышла.
— Как это? — Какой он любопытный! Да и винить нельзя, я бы тоже спятила, сидя в четырех стенах с утра до ночи и читая надписи на упаковках с медикаментами. И я рассказала ему все. Ну, почти все. Про тот звонок, про высветленные пряди Колетт, про папины бакенбарды, про мамин «сердечный приступ» и про то, сколько я в последнее время смотрю телевизор.
Потом кто-то пришел за глазными каплями, и я уехала.
10
Поскольку я единственный ребенок в семье, я всегда знала, что когда-то мне придется нянчиться с кем-то из престарелых родителей. Но сейчас я еще не была к этому готова. Я думала, это где-то в далеком будущем, и в сознании у меня рисовалась туманная картина, где это бремя делил со мной преданный мужчина. Больше того, я была уверена, что второй из родителей соизволит к тому времени лечь в могилу, а не прыгать в койке с собственной секретаршей. Ну что ж, человек предполагает… Ну вы сами знаете.
В поразительно короткий срок моя прежняя жизнь канула в Лету. Со стороны она мне очень даже нравилась — моя квартирка, мои друзья, моя независимость, — но сейчас было проще уступить маме. А если уж совсем откровенно, то, лишившись отца, я ощутила потребность сблизиться с мамой, единственной из родителей, которая у меня осталась.
Помимо моей воли я втянулась в рутину, заключавшуюся в том, что мы с мамой по большей части сидели дома, как две чудачки. Мне разрешалось отлучаться на работу или в аптеку за ее лекарствами, после чего я возвращалась домой и вечерами напролет сидела с ней перед телевизором, наслаждаясь всегда одинаковым набором передач: две серии «Симпсонов», час на «Баффи», затем девятичасовые новости.
Если я задерживалась на работе, мама смотрела это все одна, а потом, когда я приезжала, пересказывала мне увиденное. По выходным у нас было «Инспектор Морс» или «Чисто английское убийство» — сериалы, которые она всегда смотрела с отцом, и самое странное то, что, никогда не оставаясь одной, я испытывала жуткое одиночество.
Нам с мамой нечего было сказать друг другу. Время от времени она изрекала:
— Как думаешь, почему он ушел?
— Может, из-за того, что дядя Лео и тетя Марго умерли практически один за другим.
У меня тоже сердце разрывается, как о них подумаю, — отвечала мама. — Но я же не завожу себе любовника, как видишь.
— Ну, тогда, может, из-за того, что в августе ему стукнет шестьдесят. Люди часто сходят с ума, когда предстоит круглая дата.
— Мне два года назад исполнилось шестьдесят — и что? Разве я из-за этого крутила с кем-нибудь шашни?
Мы жаждали папиного возвращения, и вся наша жизнь превратилась в сплошное бдение, хотя мы в том и не признавались. Мама бросила готовить, и мы питались одними крекерами, паштетами и концентратами. Стоило мне подняться с дивана, чтобы бросить в рот какую-то крошку, как мама раздражалась, и меня начинало мучить раскаяние.
Никто не верил, что я не могу уговорить отца приехать домой.
— Ты же все умеешь устроить, — удивлялся Коди.
— Ну да, если не считать моей личной жизни. — Это не было самоуничижением, я просто хотела избавить его от необходимости говорить неприятные вещи.
На работе дела обстояли не лучше. Хотя я пока не потеряла ни одного клиента (одна эта мысль уже тянет на Темную Комнату), новых заказов добыть тоже не удавалось, и Франциск с Франческой были не слишком довольны, поскольку, как мне постоянно напоминали, мне надлежало из года в год повышать оборот на пятнадцать процентов. (До прошлого года это были лишь десять процентов, но теперь им вздумалось покупать виллу в Испании, и аппетиты возросли.)
— Новые клиенты с неба не падают, — ворчала Франческа. — Ты должна их искать, Джемма. Волка ноги кормят.
Беда была в том, что я растеряла весь запал. Весь мой бизнес зиждется на моей личной бодрости и энергии. Когда я приглашаю на обед кадровиков крупных компаний, то должна ослеплять их своей энергией и убеждать в том, что их предстоящая конференция просто обречена на то, чтобы стать ни с чем не сравнимым, блистательным и незабываемым мероприятием, которое поневоле озарит и их своим блеском и сиянием.
Все за меня тревожились, особенно Коди.
— Ты совсем нигде не бываешь. Это на тебя не похоже, ты никогда раньше не вешала носа.
— Я и не вешаю. Это все временно, пока папа не вернется. Про себя я дала ему два месяца, чтобы образумиться, а прошло только полтора.
— А если он вообще не вернется?
— Вернется. — Свои надежды я основывала на нескольких факторах, в первую очередь на том, что писем от адвоката насчет «финансового урегулирования» не поступало.
— Если твоя мать так и останется затворницей, тебе придется от нее съехать.
— Я не могу. Она тут же начинает рыдать и задыхаться. Мне проще сидеть дома. Она даже в церковь не ходит. Говорит, религия — чушь собачья.
Коди ахнул:
— Ну, тут она, конечно, права, но я и не предполагал, что все так плохо. Я сейчас приеду.
Он заехал, посидел с мамой и объявил:
— Послушайте, Морин, оттого что вы тут сидите безвылазно, он не придет.
— Если я пойду на танцы или играть в бридж — результат будет тот же.
— Морин, жизнь продолжается.
— Только не для меня.
Спустя некоторое время он сдался, а выйдя в коридор, восхищенно прошептал:
— Упертая у тебя мать!
— А я тебе что говорю? Упрямая как баран.
— Теперь понятно, откуда это в тебе. Нового шоколада нет? Ой! — Он театральным жестом закрыл рот рукой. — Надо думать, что нет. И, судя по твоей маме, она и лежалый-то весь подъела.
Я открыла рот, чтобы возразить, но он решительно перебил и приложил руку к груди.
— Коди Купер. Называю вещи своими именами. Кто-то же должен это делать? Твоя мама всегда была интересной женщиной, в стиле пятидесятых, как Дебби Рейнолдс. А что у нее теперь с волосами?
— Корни отросли, только и всего. В парикмахерскую идти отказывается. — По длине маминых отросших волос я измеряла время папиного отсутствия. Теперь они были уже неприлично длинные.
— Она подвинулась рассудком. — Коди сделал паузу, дожидаясь моей реакции. — И ты тоже можешь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146