Правда, я и сама-то сейчас на фотосессию бы не подошла. (Если бы не щедрое обращение Ирины с кремом для сужения пор, мне бы, наверное, потребовалась пересадка головы.)
Эма пробежала мимо меня в глубь квартиры, и уже через несколько секунд до меня донеслись вступительные аккорды «Маугли».
— Не ожидал тебя увидеть… — сказал Антон. — Послушай… — Он порылся в кармане куртки и достал письмо. Такое мятое и затертое, как будто он его там месяц таскал. Он регулярно приносил мне почту, но это было какое-то особенное письмо, я сразу поняла. — Это от меня. Я хотел передать в руки, чтобы быть уверенным, что ты его получила. Сейчас ты его читать не захочешь, но когда-нибудь потом…
— Отлично, — безжизненным тоном сказала я, не зная, как поступить. Мне хотелось прочесть сразу, но интуиция подсказывала, что не надо. Так и не опомнившись от потрясения, я попрощалась, закрыла за ним дверь, потом прошла в свою спальню, убрала письмо в тумбочку, понадеявшись, что скоро о нем забуду.
Я стояла у окна и все еще ощущала удары сердца каждой клеточкой своего тела, когда Антон вышел из подъезда. Когда Ирина была на посту, я не позволяла себе и украдкой на него взглянуть, но сегодня порядок оказался нарушен, и я осталась смотреть. Он шел по тротуару, а в нескольких метрах от входной двери вдруг остановился, и плечи у него заходили ходуном, как от смеха. Я с обидой уставилась на него и подумала: над чем это он смеется? Меня эта встреча расстроила до мозга костей, а ему, значит, весело? И тут до меня дошло, что он не смеется, а плачет. Я в ужасе отступила назад, мне казалось, я сейчас умру от горя.
На восстановление душевного равновесия у меня ушел весь вечер и четверть бутылки водки. Но потом все опять стало хорошо. Я понимала, что это не может пройти безболезненно. Мы с Антоном были влюблены, у нас был ребенок, и с первого момента нашей встречи мы были очень близкими друзьями. Когда чему-то хорошему (настолько хорошему) приходит конец, это всегда ужасно. Но настанет день, когда боль утихнет и мы с Антоном опять будем друзьями. Надо только подождать.
Я понимала, что в один прекрасный день моя жизнь в корне изменится, наполнится чувствами, и друзьями, и смехом, и красками, и совершенно новыми людьми. Я была почти твердо уверена, что в ней найдется место и другому мужчине, и другим детям, другой работе и дому. Я не имела представления, каким образом я совершу этот переход — от моей бесцветной сегодняшней жизни к насыщенной и яркой, которая уже рисовалась мне в воображении. Я знала только, что эта новая жизнь придет. Но сейчас до нее еще далеко, все, что будет, случится с другой Лили, я туда пока не спешу.
Я была настолько пассивна во всем, что даже не чувствовала никакого раскаяния, нещадно эксплуатируя щедрость Ирины, которая мало того, что пустила нас жить, так еще и с Эмой нянчилась. В обычной ситуации я бы мучилась, планировала уехать при первой возможности и всякий раз, включая свет, чувствовала бы себя бессовестной дармоедкой. Иногда я и деньги у нее занимала — зарабатывала я как-то неравномерно — и даже не стыдилась этого. Ирина неизменно молча протягивала деньги, за исключением единственного случая, когда я пришла с очередной безмятежной прогулки в парке и сказала: «Ирина, банкомат мне опять денег не дал. Ты меня не выручишь до получки?»
Она ответила:
— Почему у тебя нет денег? Ты же на прошлой неделе получила чек.
— Мне надо было отдать тебе долг, потом я купила Эме велосипед, ведь у всех девочек велосипеды есть, потом я водила ее в парикмахерскую и делала стрижку, как у девочки Доры из «Затерянного города». У всех девочек такая прическа, а у нее — нет. Не годится!
— А теперь тебе не на что ее кормить, — подвела черту Ирина. И хитро добавила: — Обвиняешь Антона, что он не умеет обращаться с деньгами, а сама не лучше.
— А я и не говорила, что я лучше. Ничего не могу поделать, так меня воспитали. Лишнее доказательство того, что нам с Антоном нельзя жить вместе.
Она вздохнула и махнула на жестяную банку от печенья.
— Бери сколько хочешь. — Потом протянула мне открытку. — Тебе письмо.
Я с удивлением посмотрела на картинку: три американских медведя-гризли стоят в ручье, на фоне сосен и шикарного ландшафта. Похоже на Канаду. У самого большого медведя в лапах зажат огромный лосось, средний ловит в воде рыбу, а маленький держит в лапах трепещущую рыбешку. Я перевернула открытку, снимок назывался «Медведи-гризли на запруде». Но кто-то — с почерком Антона — зачеркнул официальное название и надписал: «У Антона, Лили и Эмы сегодня рыбный день». К великому своему удивлению, я расхохоталась.
И еще там было написано: «Думаю о вас обеих. С любовью, А.».
В этом был весь Антон, веселый, умный и сумасшедший, и мелькнула радостная мысль: начинаются приятные воспоминания. Я наконец подхожу к черте, откуда я смогу оглядываться назад на наше прошлое и не испытывать ожесточения.
Весь день я ходила счастливая.
Через несколько дней почта принесла открытку с изображением Берта Рейнольдса — красавец-мужчина, любимец женщин, и усы роскошные. Антон написал: «Увидел — и подумал о тебе». Я опять рассмеялась. Будущее внушало большие надежды.
Я стала ждать новых открыток, и вскоре принесли очередную, на сей раз — с китайской вазой, на которой были нарисованы люди, чашки и еще много чего. Подпись гласила: «Ваза эпохи Мин с изображением чайной церемонии», но Антон это зачеркнул и написал: «Антон, Лили и Эма, ок. 1544, пьют чай после головокружительного шопинга». Я перевернула открытку и разглядела, что за фигурками даже сумки просматриваются.
Я повернулась к Ирине и сказала:
— Я тут подумала… Когда Антон сегодня придет за Эмой, я с ним сама разберусь.
— Очень хорошо.
Когда я открыла ему дверь, он даже не удивился, что это я. Он просто воскликнул:
— Лили! — Как будто обрадовался, что видит меня.
Выглядел он намного лучше, чем в нашу предыдущую встречу, уже не такой выжатый и измученный. Вернулась его сияющая, жизнерадостная аура; он явно шел на поправку. Мы оба шли.
— А где сегодня Ирина? С ней ничего не случилось? — спросил он.
— Нет, ничего. Просто… знаешь… Я готова… Уже пора… Антон, спасибо за открытки, они такие смешные, ты меня очень рассмешил.
— Прекрасно. И хорошо, что я тебя застал, хочу тебе кое-что передать.
Он протянул мне конверт, и я тут же со стыдом вспомнила о письме, убранном в комод, — я его так и не прочла.
— А что это?
— Бабки, — сказал он. — Целая куча. Я вернулся в рекламу, и бабки теперь ручьем текут.
— Правда? — Это окончательно убедило меня в том, что врозь нам лучше.
— Купи что-нибудь красивое себе и Эме. Я тут прочел, «Ориджинс» новые духи выпустил… Только себя обязательно не забудь!
Глаза его снова светились, и я почувствовала такое влечение, что чуть было не заключила его в объятия.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146
Эма пробежала мимо меня в глубь квартиры, и уже через несколько секунд до меня донеслись вступительные аккорды «Маугли».
— Не ожидал тебя увидеть… — сказал Антон. — Послушай… — Он порылся в кармане куртки и достал письмо. Такое мятое и затертое, как будто он его там месяц таскал. Он регулярно приносил мне почту, но это было какое-то особенное письмо, я сразу поняла. — Это от меня. Я хотел передать в руки, чтобы быть уверенным, что ты его получила. Сейчас ты его читать не захочешь, но когда-нибудь потом…
— Отлично, — безжизненным тоном сказала я, не зная, как поступить. Мне хотелось прочесть сразу, но интуиция подсказывала, что не надо. Так и не опомнившись от потрясения, я попрощалась, закрыла за ним дверь, потом прошла в свою спальню, убрала письмо в тумбочку, понадеявшись, что скоро о нем забуду.
Я стояла у окна и все еще ощущала удары сердца каждой клеточкой своего тела, когда Антон вышел из подъезда. Когда Ирина была на посту, я не позволяла себе и украдкой на него взглянуть, но сегодня порядок оказался нарушен, и я осталась смотреть. Он шел по тротуару, а в нескольких метрах от входной двери вдруг остановился, и плечи у него заходили ходуном, как от смеха. Я с обидой уставилась на него и подумала: над чем это он смеется? Меня эта встреча расстроила до мозга костей, а ему, значит, весело? И тут до меня дошло, что он не смеется, а плачет. Я в ужасе отступила назад, мне казалось, я сейчас умру от горя.
На восстановление душевного равновесия у меня ушел весь вечер и четверть бутылки водки. Но потом все опять стало хорошо. Я понимала, что это не может пройти безболезненно. Мы с Антоном были влюблены, у нас был ребенок, и с первого момента нашей встречи мы были очень близкими друзьями. Когда чему-то хорошему (настолько хорошему) приходит конец, это всегда ужасно. Но настанет день, когда боль утихнет и мы с Антоном опять будем друзьями. Надо только подождать.
Я понимала, что в один прекрасный день моя жизнь в корне изменится, наполнится чувствами, и друзьями, и смехом, и красками, и совершенно новыми людьми. Я была почти твердо уверена, что в ней найдется место и другому мужчине, и другим детям, другой работе и дому. Я не имела представления, каким образом я совершу этот переход — от моей бесцветной сегодняшней жизни к насыщенной и яркой, которая уже рисовалась мне в воображении. Я знала только, что эта новая жизнь придет. Но сейчас до нее еще далеко, все, что будет, случится с другой Лили, я туда пока не спешу.
Я была настолько пассивна во всем, что даже не чувствовала никакого раскаяния, нещадно эксплуатируя щедрость Ирины, которая мало того, что пустила нас жить, так еще и с Эмой нянчилась. В обычной ситуации я бы мучилась, планировала уехать при первой возможности и всякий раз, включая свет, чувствовала бы себя бессовестной дармоедкой. Иногда я и деньги у нее занимала — зарабатывала я как-то неравномерно — и даже не стыдилась этого. Ирина неизменно молча протягивала деньги, за исключением единственного случая, когда я пришла с очередной безмятежной прогулки в парке и сказала: «Ирина, банкомат мне опять денег не дал. Ты меня не выручишь до получки?»
Она ответила:
— Почему у тебя нет денег? Ты же на прошлой неделе получила чек.
— Мне надо было отдать тебе долг, потом я купила Эме велосипед, ведь у всех девочек велосипеды есть, потом я водила ее в парикмахерскую и делала стрижку, как у девочки Доры из «Затерянного города». У всех девочек такая прическа, а у нее — нет. Не годится!
— А теперь тебе не на что ее кормить, — подвела черту Ирина. И хитро добавила: — Обвиняешь Антона, что он не умеет обращаться с деньгами, а сама не лучше.
— А я и не говорила, что я лучше. Ничего не могу поделать, так меня воспитали. Лишнее доказательство того, что нам с Антоном нельзя жить вместе.
Она вздохнула и махнула на жестяную банку от печенья.
— Бери сколько хочешь. — Потом протянула мне открытку. — Тебе письмо.
Я с удивлением посмотрела на картинку: три американских медведя-гризли стоят в ручье, на фоне сосен и шикарного ландшафта. Похоже на Канаду. У самого большого медведя в лапах зажат огромный лосось, средний ловит в воде рыбу, а маленький держит в лапах трепещущую рыбешку. Я перевернула открытку, снимок назывался «Медведи-гризли на запруде». Но кто-то — с почерком Антона — зачеркнул официальное название и надписал: «У Антона, Лили и Эмы сегодня рыбный день». К великому своему удивлению, я расхохоталась.
И еще там было написано: «Думаю о вас обеих. С любовью, А.».
В этом был весь Антон, веселый, умный и сумасшедший, и мелькнула радостная мысль: начинаются приятные воспоминания. Я наконец подхожу к черте, откуда я смогу оглядываться назад на наше прошлое и не испытывать ожесточения.
Весь день я ходила счастливая.
Через несколько дней почта принесла открытку с изображением Берта Рейнольдса — красавец-мужчина, любимец женщин, и усы роскошные. Антон написал: «Увидел — и подумал о тебе». Я опять рассмеялась. Будущее внушало большие надежды.
Я стала ждать новых открыток, и вскоре принесли очередную, на сей раз — с китайской вазой, на которой были нарисованы люди, чашки и еще много чего. Подпись гласила: «Ваза эпохи Мин с изображением чайной церемонии», но Антон это зачеркнул и написал: «Антон, Лили и Эма, ок. 1544, пьют чай после головокружительного шопинга». Я перевернула открытку и разглядела, что за фигурками даже сумки просматриваются.
Я повернулась к Ирине и сказала:
— Я тут подумала… Когда Антон сегодня придет за Эмой, я с ним сама разберусь.
— Очень хорошо.
Когда я открыла ему дверь, он даже не удивился, что это я. Он просто воскликнул:
— Лили! — Как будто обрадовался, что видит меня.
Выглядел он намного лучше, чем в нашу предыдущую встречу, уже не такой выжатый и измученный. Вернулась его сияющая, жизнерадостная аура; он явно шел на поправку. Мы оба шли.
— А где сегодня Ирина? С ней ничего не случилось? — спросил он.
— Нет, ничего. Просто… знаешь… Я готова… Уже пора… Антон, спасибо за открытки, они такие смешные, ты меня очень рассмешил.
— Прекрасно. И хорошо, что я тебя застал, хочу тебе кое-что передать.
Он протянул мне конверт, и я тут же со стыдом вспомнила о письме, убранном в комод, — я его так и не прочла.
— А что это?
— Бабки, — сказал он. — Целая куча. Я вернулся в рекламу, и бабки теперь ручьем текут.
— Правда? — Это окончательно убедило меня в том, что врозь нам лучше.
— Купи что-нибудь красивое себе и Эме. Я тут прочел, «Ориджинс» новые духи выпустил… Только себя обязательно не забудь!
Глаза его снова светились, и я почувствовала такое влечение, что чуть было не заключила его в объятия.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146