— Договоримся так. Не хочу вводить вас в заблуждение.
Сердце камнем ухнуло вниз. Терпеть не могу, когда люди начинают говорить со мной о честности. Это всегда плохая новость.
— Продать ее будет нелегко, поскольку она написана как детская, а тема — вполне взрослая. Ее трудно отнести к конкретной категории, а издатели не любят неопределенности. Они народ боязливый, всего нового боятся.
Она посмотрела на наши скисшие физиономии и улыбнулась.
— Эй, выше нос! В ней определенно что-то есть. Я вам позвоню.
А потом наступило четвертое октября, и все изменилось окончательно и бесповоротно. Приоритеты оказались мгновенно пересмотрены; все в этом списке спустилось на нижние строчки, а первую безоговорочно заняла Эма.
Никогда в жизни я не любила никого так, как полюбила ее; и меня никто так не любил, как она, даже родная мать. От моего голоса она переставала плакать и начинала глазами искать мое лицо — даже тогда, когда еще толком не умела видеть.
Каждая мать считает своего малыша самым красивым созданием на свете, но Эма в самом деле была красавицей. Как Антон, она была смуглая и появилась на свет с шелковистыми черными волосиками. В ней не было и намека на мою белую кожу и голубые глаза. «Ты уверена, что это твой ребенок?» — на полном серьезе спрашивал Антон.
Больше всех она была похожа на мать Антона — Загу. Вот почему мы решили записать ее на югославский лад, хотя сначала хотели назвать Эммой.
Она все время улыбалась, иногда смеялась во сне и была самым аппетитным существом на свете. Перетяжки у нее на ножках были неотразимы. Она восхитительно пахла, была восхитительна на ощупь, восхитительно выглядела и издавала восхитительные звуки.
Это была позитивная сторона.
Но была и негативная. Став матерью, я никак не могла оправиться от шока. Я оказалась совершенно не готова к материнству. Это бы и ничего, но, против своего обыкновения, я как раз решила подготовиться и прошла курсы дородовой подготовки и материнства. Напрасный труд. Эффект от этих занятий был едва различим.
Напуганная до смерти ответственностью за этот крошечный комочек жизни, я трудилась, как никогда в жизни. Особенно сложным для меня стало полное отсутствие каких-либо перерывов. Вообще. У Антона хотя бы была работа, и он каждый день куда-то ехал, я же оставалась родительницей семь дней в неделю по двадцать четыре часа в сутки.
Насчет кормления грудью: внешне оно выглядит чем-то восхитительно безмятежным. Если, конечно, не считать тех случаев, когда женщина пытается кормить на людях, но так, чтобы ее грудь никто не видел. Меня никто не предупредил, что это больно — по сути дела, настоящая пытка. И это — еще до того, как у меня начался мастит, сначала в одной груди, затем в другой.
Временами Эма ставила нас в тупик: ее покормили, сменили памперсы, дали срыгнуть, побаюкали, но она все равно голосила. В других случаях мы ставили в тупик сами себя: мы всегда жаждали, чтобы она побыстрей уснула, но если она спала слишком долго, начинали беспокоиться, пугать себя, что у нее менингит, и будили.
Наша квартира, которая и в лучшие-то времена не отличалась чистотой, превратилась в настоящий бедлам. По всей спальне валялись огромные пакеты памперсов, на всех поверхностях сушились ползунки, целые стада мягких игрушек таились на ковре в ожидании, когда я попадусь в ловушку, у меня на ноге не проходил синяк, поскольку всякий раз, идя по коридору, я натыкалась на тормозной рычаг коляски.
Где-то посреди тумана двадцатичетырехчасового рабочего дня, бессонных ночей, растрескавшихся сосков (у меня) и колик в животике (у Эмы) до меня дошла новость: Жожо удалось продать мою книгу известному издательскому дому под названием «Докин Эмери». Контракт был на две книги, за каждую обещали аванс в четыре тысячи фунтов. От одного сознания, что у меня появился издатель, я пришла в безумный восторг. Точнее сказать, это произошло, когда я собралась с силами. Четыре тысячи фунтов были огромной суммой, но, конечно, не той, которая может изменить всю твою жизнь, как мы надеялись. Казалось, мы обречены всю жизнь прожить в бедности, тем более что игровая программа «Последний герой», снятая продюсерской фирмой Антона и Майки, прибыли не принесла и, уж конечно, не вызвала у потенциальных спонсоров желания наперебой снабжать их деньгами.
Последовал визит в «Докин Эмери» и знакомство с моим редактором Таней Тил. Тридцати с небольшим лет, резковатая, но симпатичная. Она сказала, книга выйдет в январе будущего года.
— Только в январе? — До этого срока был еще целый год, но я пребывала не в том состоянии, чтобы качать права, потому что мало того, что ничего не смыслила в издательском деле, так еще и грудь у меня потекла, и я боялась, что Таня это заметит. Перед тем как к ней ехать, у меня даже не нашлось минутки принять душ, и я ограничилась тем, что протерлась влажными салфетками. Сейчас, немытая, я ощущала всю свою неполноценность.
— Январь — хорошее время для дебюта, — сказала Таня. — Книг выходит мало, и у вашей симпатичной повести будет больше шансов оказаться замеченной.
— Ясно. Спасибо.
Потом очень долгое время ничего не происходило. Примерно с полгода. Потом, как гром среди ясного неба, раздался звонок. Звонил некто Ли, он хотел знать, когда можно подъехать сделать снимок для обложки. Я запаниковала.
— Я вам перезвоню. — Я положила трубку в полном замешательстве. Какая я? Какой я хочу быть, чтобы люди меня воспринимали?
— Что? — спросил Антон.
— Какой-то тип приедет меня фотографировать на обложку. Мне надо что-то сделать с волосами. Я не шучу, Антон, мне правда нужно сделать пересадку — как у Берта Рейнольдса. Надо было давно это сделать! И одежда! Мне требуется что-то новое. И ногти, Антон, ты только посмотри на мои ногти!
Я отправилась в город и потратила полдня и неоправданно много денег на стрижку и окраску волос (трансплантацию делать не стала — Антон меня отговорил), покупку трех новых топов, пары джинсов, новых сапог и кое-какой краски для лица, которая на деле придала моей физиономии дурацкий блеск и маслянистость. А когда я ее стерла, то задела край рта и размазала помаду через всю щеку, отчего сделалась похожей на жертву автомобильной аварии.
— Катастрофа какая-то! — простонала я, обращаясь к Антону. — А сапоги я зачем купила? Они же в кадр не попадут!
— Неважно, ты будешь знать, что на тебе новые сапоги, и они придадут тебе уверенности. Побудь здесь, дорогая, я схожу за Ириной.
Он ушел и через несколько минут вернулся с соседкой.
— Ты в косметике спец, — сказал он ей. — Сможешь накрасить Лили для фото? Сделаешь ее красивой, а?
— Чудеса не по моей части. Сделаю, что смогу.
— Спасибо, Ирина, — пролепетала я.
Утром того дня, когда должна была состояться съемка, она зашла к нам перед работой, каким-то новомодным скрабом содрала с моего лица кожу с такой силой, словно драила пол на кухне, выщипала мне брови до голой кожи, затем намазала меня устрашающим слоем косметики, такой яркой, что Эма уставилась на меня в испуге.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146