На этот раз я себя сдержала, но мне недолго оставалось сдерживаться. Скоро мы сможем обниматься, как друзья.
ДЖЕММА
19
Я думала, я никогда не переболею Оуэном. Я к этому и не стремилась, я прекрасно себя чувствовала в своем горе. И однажды утром, проснувшись и осознав, что я в самом деле чувствую себя хорошо, я словно очнулась. Мне даже потребовалось некоторое время, чтобы разобраться в этом чувстве, настолько я от него отвыкла.
Я вдруг посмотрела на все это с другой стороны: ему пришла пора возвращаться на свою планету, Планету Молодых, где его ждала Лорна.
И я была готова согласиться, что момент был выбран на редкость удачно: он ушел от меня ровно в тот день, когда вернулся папа. Как будто он был послан ко мне на тот срок, что я в нем нуждалась. Обычно я не верю в милосердного господа (я вообще ни в какого господа не верю), но сейчас я призадумалась. Я больше не была зациклена на том, как сильно я по нему скучаю, — я стала испытывать благодарность судьбе за то, что он у меня был хоть какое-то время.
Надо честно сказать, глаза у меня еще были на мокром месте, но перемена во мне меня саму поразила. Это было как во время долгой болезни — вдруг просыпаешься и видишь, что ты здоров.
Чтобы обсудить мое загадочное состояние, я попросила Коди сходить со мной в бар, и он, надо отдать ему должное, согласился.
— Обещаю: плакать не буду. — Правда, я это и в прошлый раз говорила.
— Поедем куда-нибудь в пригород — так, на всякий случай, — предложил он, и уже через час, в неведомом пабе в Блэкроке, я призналась ему в новообретенном душевном покое.
— А твоя проблема?
— Меня беспокоит, что я такая поверхностная. Так быстро воспрянуть… Еще на прошлой неделе, даже два дня назад, я была развалиной, а теперь — в полном порядке. Мне его не хватает, но сердце уже не болит.
— Ты выполнила годовую норму по слезам. Думаю, ты не только о нем горевала. Я говорил о тебе с Юджином.
— Кто это — Юджин?
— Юджин Ферлонг. — Это был один из самых знаменитых в Ирландии психиатров, он то и дело на экране. — Он сказал, твоя реакция была такой несоразмерной, потому что наложилась на тоску по отцу.
— Но мой отец как раз вернулся.
— Именно. И горевать можно было не страшась.
— Чушь какая-то!
Коди развел руками.
— Согласен. Полная дребедень. Мне больше нравится версия о поверхностном характере.
Мне так и не довелось работать с Антоном над экранизацией «Радуги». Что-то там произошло с ведущей актрисой, и сделка сорвалась. Я была разочарована — но лишь из-за того, что рассчитывала, что фильм будет способствовать популярности книги да и вообще выйдет смешным; а еще мне хотелось сходить на премьеру в декольтированном платье и с искусственным веером. А вовсе не потому, что мне так и не удалось встретиться с Антоном. Потом я отряхнула перышки и обнаружила, что испытываю странное облегчение.
ЛИЛИ
20
Было еще совсем темно, когда я проснулась и протянула руку к Антону; я обнаружила, что его рядом нет, и удивилась, но потом вспомнила все, что произошло.
На следующую ночь я опять проснулась, и на этот раз, не обнаружив его рядом, я расплакалась. С того дня, как я от него ушла, я спала очень хорошо, намного лучше, чем когда мы жили вместе. И я не понимала, почему это происходит сейчас, когда мы вплотную подошли к финальной стадии процесса перевода наших отношений в дружбу. Еще до того, как ушла от Антона, я примирилась с ситуацией. Горе не выбило меня из колеи, и мне даже в голову не приходило задать себе вопрос: почему, собственно, я так легко с этим справляюсь? Я просто радовалась, что мне не пришлось сильно страдать.
Так почему же теперь, через два месяца после разрыва, мне так грустно?
Наутро, когда принесли почту, Ирина протянула мне официального вида конверт, а я спросила:
— Больше для меня ничего нет?
— Нет.
— Ничего?
— Нет.
— И открытки нет?
— Я же сказала — нет.
Мелькнула мысль: надо ненадолго уехать.
Я давно уже обещала навестить маму в Ворвикшире — она уже перестала бояться, что я приеду к ней жить.
Я стала прикидывать, сколько потеряю в заработке, если уеду, но, вскрыв официальный конверт, нашла в нем чек на огромную сумму — потиражные за «Мими». Те самые, которые могли бы спасти наш дом, получи мы их в декабре.
Из глаз хлынули слезы. Насколько другой была бы сейчас наша жизнь! Но я вытерла глаза и призналась: зная нас с Антоном — не намного другой. В январе мы должны бы были начать регулярные выплаты, а регулярными заработками мы никогда похвастаться не могли.
Ужасно странно было получить этот чек, он принадлежал к совершенно иному периоду моей жизни и стал для меня посланием из далекой галактики. В то же время это был сигнал, которого я подспудно ждала; он означал, что я могу сделать перерыв в работе, и я позвонила маме, чтобы сообщить радостную весть.
— Долго планируешь пробыть? — спросила она с беспокойством.
— Лет сто, — сказала я. — Несколько месяцев. Пока ты не начнешь глубоко дышать. С недельку, не против?
— Ладно.
Я отправилась складывать вещи и в ящике комода наткнулась на истрепанное письмо от Антона. Оно лежало в чашечке лифчика, и я уставилась на него так, будто оно живое. Мне не терпелось его вскрыть. Но я взяла его за уголок и отправила в мусорную корзину; надо было давно это сделать.
После этого я нагрузила машину (Ирина дала мне попользоваться своей новой «Ауди» — очередной подарок от Василия) — главным образом мягкими игрушками.
Стояло чистое весеннее утро, приятно было мчаться по шоссе — у меня было такое чувство, будто все тревоги остались позади, в Лондоне. После двух часов пути, даже меньше, мы уже съезжали с трассы на боковую дорогу. «Почти приехали!» Несколько небрежных поворотов (в моей манере) — и опа! — перед нами вырос грузовик, доверху нагруженный бетонными дорожными тумбами. Миль пятнадцать в час, не больше. Дорога была слишком узка и извилиста для обгона, но я объявила:
— Эма, мы теперь за городом. Здесь можно не спешить.
Эма согласилась, и мы в миллионный раз запели песню Мадонны про автобус.
Так мы и тащились за грузовиком и распевали, когда тот вдруг — дальше все происходило, как в кино — налетел на какой-то бугор, тумбы в кузове поехали, крепившие их цепи полопались, и груз посыпался вниз — как кегли, только из бетона. Эти кегли сыпались на нас градом, скатывались с дороги в кювет, летели прямо на меня; все происходило так быстро, что времени удивляться не было. Одна тумба скользнула по нашему лобовому стеклу и вмяла его внутрь. Другие падали на крышу, та прогнулась и закрыла мне обзор, нога моя уперлась в тормоз, но мы продолжали катиться вперед. В какой-то момент мы с Эмой прекратили пение, и в голове у меня с кристальной ясностью оформилась мысль: сейчас мы умрем.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146
ДЖЕММА
19
Я думала, я никогда не переболею Оуэном. Я к этому и не стремилась, я прекрасно себя чувствовала в своем горе. И однажды утром, проснувшись и осознав, что я в самом деле чувствую себя хорошо, я словно очнулась. Мне даже потребовалось некоторое время, чтобы разобраться в этом чувстве, настолько я от него отвыкла.
Я вдруг посмотрела на все это с другой стороны: ему пришла пора возвращаться на свою планету, Планету Молодых, где его ждала Лорна.
И я была готова согласиться, что момент был выбран на редкость удачно: он ушел от меня ровно в тот день, когда вернулся папа. Как будто он был послан ко мне на тот срок, что я в нем нуждалась. Обычно я не верю в милосердного господа (я вообще ни в какого господа не верю), но сейчас я призадумалась. Я больше не была зациклена на том, как сильно я по нему скучаю, — я стала испытывать благодарность судьбе за то, что он у меня был хоть какое-то время.
Надо честно сказать, глаза у меня еще были на мокром месте, но перемена во мне меня саму поразила. Это было как во время долгой болезни — вдруг просыпаешься и видишь, что ты здоров.
Чтобы обсудить мое загадочное состояние, я попросила Коди сходить со мной в бар, и он, надо отдать ему должное, согласился.
— Обещаю: плакать не буду. — Правда, я это и в прошлый раз говорила.
— Поедем куда-нибудь в пригород — так, на всякий случай, — предложил он, и уже через час, в неведомом пабе в Блэкроке, я призналась ему в новообретенном душевном покое.
— А твоя проблема?
— Меня беспокоит, что я такая поверхностная. Так быстро воспрянуть… Еще на прошлой неделе, даже два дня назад, я была развалиной, а теперь — в полном порядке. Мне его не хватает, но сердце уже не болит.
— Ты выполнила годовую норму по слезам. Думаю, ты не только о нем горевала. Я говорил о тебе с Юджином.
— Кто это — Юджин?
— Юджин Ферлонг. — Это был один из самых знаменитых в Ирландии психиатров, он то и дело на экране. — Он сказал, твоя реакция была такой несоразмерной, потому что наложилась на тоску по отцу.
— Но мой отец как раз вернулся.
— Именно. И горевать можно было не страшась.
— Чушь какая-то!
Коди развел руками.
— Согласен. Полная дребедень. Мне больше нравится версия о поверхностном характере.
Мне так и не довелось работать с Антоном над экранизацией «Радуги». Что-то там произошло с ведущей актрисой, и сделка сорвалась. Я была разочарована — но лишь из-за того, что рассчитывала, что фильм будет способствовать популярности книги да и вообще выйдет смешным; а еще мне хотелось сходить на премьеру в декольтированном платье и с искусственным веером. А вовсе не потому, что мне так и не удалось встретиться с Антоном. Потом я отряхнула перышки и обнаружила, что испытываю странное облегчение.
ЛИЛИ
20
Было еще совсем темно, когда я проснулась и протянула руку к Антону; я обнаружила, что его рядом нет, и удивилась, но потом вспомнила все, что произошло.
На следующую ночь я опять проснулась, и на этот раз, не обнаружив его рядом, я расплакалась. С того дня, как я от него ушла, я спала очень хорошо, намного лучше, чем когда мы жили вместе. И я не понимала, почему это происходит сейчас, когда мы вплотную подошли к финальной стадии процесса перевода наших отношений в дружбу. Еще до того, как ушла от Антона, я примирилась с ситуацией. Горе не выбило меня из колеи, и мне даже в голову не приходило задать себе вопрос: почему, собственно, я так легко с этим справляюсь? Я просто радовалась, что мне не пришлось сильно страдать.
Так почему же теперь, через два месяца после разрыва, мне так грустно?
Наутро, когда принесли почту, Ирина протянула мне официального вида конверт, а я спросила:
— Больше для меня ничего нет?
— Нет.
— Ничего?
— Нет.
— И открытки нет?
— Я же сказала — нет.
Мелькнула мысль: надо ненадолго уехать.
Я давно уже обещала навестить маму в Ворвикшире — она уже перестала бояться, что я приеду к ней жить.
Я стала прикидывать, сколько потеряю в заработке, если уеду, но, вскрыв официальный конверт, нашла в нем чек на огромную сумму — потиражные за «Мими». Те самые, которые могли бы спасти наш дом, получи мы их в декабре.
Из глаз хлынули слезы. Насколько другой была бы сейчас наша жизнь! Но я вытерла глаза и призналась: зная нас с Антоном — не намного другой. В январе мы должны бы были начать регулярные выплаты, а регулярными заработками мы никогда похвастаться не могли.
Ужасно странно было получить этот чек, он принадлежал к совершенно иному периоду моей жизни и стал для меня посланием из далекой галактики. В то же время это был сигнал, которого я подспудно ждала; он означал, что я могу сделать перерыв в работе, и я позвонила маме, чтобы сообщить радостную весть.
— Долго планируешь пробыть? — спросила она с беспокойством.
— Лет сто, — сказала я. — Несколько месяцев. Пока ты не начнешь глубоко дышать. С недельку, не против?
— Ладно.
Я отправилась складывать вещи и в ящике комода наткнулась на истрепанное письмо от Антона. Оно лежало в чашечке лифчика, и я уставилась на него так, будто оно живое. Мне не терпелось его вскрыть. Но я взяла его за уголок и отправила в мусорную корзину; надо было давно это сделать.
После этого я нагрузила машину (Ирина дала мне попользоваться своей новой «Ауди» — очередной подарок от Василия) — главным образом мягкими игрушками.
Стояло чистое весеннее утро, приятно было мчаться по шоссе — у меня было такое чувство, будто все тревоги остались позади, в Лондоне. После двух часов пути, даже меньше, мы уже съезжали с трассы на боковую дорогу. «Почти приехали!» Несколько небрежных поворотов (в моей манере) — и опа! — перед нами вырос грузовик, доверху нагруженный бетонными дорожными тумбами. Миль пятнадцать в час, не больше. Дорога была слишком узка и извилиста для обгона, но я объявила:
— Эма, мы теперь за городом. Здесь можно не спешить.
Эма согласилась, и мы в миллионный раз запели песню Мадонны про автобус.
Так мы и тащились за грузовиком и распевали, когда тот вдруг — дальше все происходило, как в кино — налетел на какой-то бугор, тумбы в кузове поехали, крепившие их цепи полопались, и груз посыпался вниз — как кегли, только из бетона. Эти кегли сыпались на нас градом, скатывались с дороги в кювет, летели прямо на меня; все происходило так быстро, что времени удивляться не было. Одна тумба скользнула по нашему лобовому стеклу и вмяла его внутрь. Другие падали на крышу, та прогнулась и закрыла мне обзор, нога моя уперлась в тормоз, но мы продолжали катиться вперед. В какой-то момент мы с Эмой прекратили пение, и в голове у меня с кристальной ясностью оформилась мысль: сейчас мы умрем.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146