Коротконогий питбуль, источающий угрозу. Поводок был намотан Хлебному Человеку на руку, собака уже рвалась ко мне, негромко рыча. Отпусти он поводок на один-два оборота — и пес разорвал бы меня в клочья.
Мои глаза словно приклеились к черным бусинам на лице Хлебного Человека (изюм в булке), и я покорно, не говоря ни слова, отдала ему сумку.
Он взял ее, сунул за пазуху, после чего — в порядке заключительного аккорда — толкнул меня так, что я упала.
Я подумала, уже все, но худшее оказалось впереди. Я лежала на мокром асфальте, ко мне подошел пес и наступил прямо на мой беременный живот. Собака была тяжелой, и меня замутило от ее отвратительного, мясного дыхания.
Все продолжалось не дольше двух-трех секунд, но и сейчас, когда я это вспоминаю, меня всю передергивает.
Парень с собакой не спеша удалились, а я, словно в забытьи, поднялась. Положение было дурацкое. В этот момент я увидела, что ко мне шагает Ирина, звонко отбивая железный такт высокими каблуками. Гроза всех бандитов.
Ирина была моя соседка с верхнего этажа, мы изредка здоровались кивком головы, но по-настоящему никогда не разговаривали. Я знала про нее только то, что она высокая, интересная и русская. Она всегда так густо красилась, что у нас с Антоном выработалось своеобразное развлечение: мы строили догадки на ее счет. Я считала, что она, скорее всего, проститутка, а Антон говорил: «Бьюсь об заклад, это вообще мужик-трансвестит».
Сейчас Ирина подошла и вопросительно взглянула на меня. Я стояла, покачиваясь.
— Меня только что ограбили.
— Ограбили?
— Ну да, парень с собакой.
— Парень с собакой? — с сильным акцентом опять переспросила она.
— Вон туда ушел, — показала я, но Хлебный Человек уже скрылся из виду.
— А денег много было?
— Несколько бумажек. Два или три фунта.
— Так мало? Слава богу!
Нельзя было сказать, что она излучала сострадание, но, во всяком случае, к Антону она меня доставила в целости и сохранности. Однако даже из его уст никакие утешения на меня не действовали. Я знала, что теперь произойдет: у меня случится выкидыш. И это будет мне кара небесная. За то, что я украла Антона у Джеммы.
Антон настоял на том, чтобы вызвать врача, который приложил все усилия, чтобы убедить меня в ничтожности шансов на выкидыш.
— Но я плохой человек.
— Это тут ни при чем.
— Так мне и надо, если потеряю ребенка.
— Это маловероятно.
Мы провожали врача, когда к нам в дверь позвонили: Ирина принесла горсть пробной косметики, чтобы компенсировать мою утрату.
— Новейшие разработки, — сказала она. — Я продаю косметику «Клиник».
Мы с Антоном хором воскликнули:
— Так ты продавщица? Ирина холодно оглядела нас.
— А вы думали, я проститутка?
— Да! — И мы прикусили языки. Честность не всегда уместна, но Ирина нисколько не обиделась.
На следующее утро Антон отвел меня в ближайший полицейский участок, чтобы подать заявление.
Мы сели в коридоре и стали смотреть, как снуют туда-сюда офицеры. Мы все ждали, когда они начнут говорить друг с другом, как в кино.
— «…на расследование этого дела у нас двадцать четыре часа…» — пробурчал Антон.
— «…прокуратура наседает…»
— «…придется мчаться на полной скорости по улице, забитой пустыми картонными коробками…»
После этого мы стали тихонько напевать мотивчик из какого-то полицейского сериала, а потом меня выкликнули. Хотя мое дело и было довольно незначительным, мне выделили персонального молодого офицера, и тот мужественно принялся за соблюдение всех положенных процедур. Я дала ему описание Хлебного Человека, список содержимого моей сумки — то, что смогла вспомнить. Помимо кошелька, ключей от дома и мобильного телефона, в сумке была еще всякая обычная ерунда — бумажные платки (использованные), шариковые ручки (с текущими стержнями), румяна (высохшие), лак для волос (чтобы придать моим волосенкам «объем» и спрятать плешь), а также четыре или пять пластинок «Старберста».
— «Старберст»? — ухватился офицерик, мысленно потирая руки: так я и знал — наркота!
— Раньше это называлось «Опал-Фрутс», — подсказал Антон.
— А-а. — Крайняя степень разочарования. Он отложил ручку. — Зачем они все время это делают, а?
— Что?
— Чем им не нравился «Марафон»? Нет, понадобилось называть его «Сникерсом». И так все время. Только привыкнешь — на тебе…
— Глобализм, — вежливо произнес Антон.
— Значит, это и есть глобализм? — Он вздохнул и снова взялся за ручку. — Что тогда удивляться, что все время протестуют. О'кей, вам надо позвонить в банк и заблокировать кредитку.
Мы с Антоном промолчали. (В конце концов, это наше право.) В тот момент мы сидели на такой мели, что блокировать кредитку было необязательно. Банк уже сам предпринял необходимые меры.
Вскоре после происшествия у Ирины случился выходной, и она пригласила меня к себе. Не успела я переступить порог, как она принялась курить одну за другой и с довольным видом рассказывать, как плохо она жила в Москве.
— У меня был парень, — с жутким акцентом говорила она. — Но я его не любила. Я была так несчастна. Потом познакомилась с другим. Он меня не любил. Я была так несчастна. Эти мужчины!
Теперь у нее был дружок-англичанин, но и с ним она была «так несчастна». Насколько я поняла ее английский, он оказался чрезмерно ревнив.
— Почему ты с ним не расстанешься, если он делает тебя несчастной?
— Потому что он отличный любовник. — Она пожала плечами. — Любовь — это всегда несчастье.
Если читать между строк, то можно было сказать, что ее самой пылкой любовью являлась косметика, которую она продавала. Краску она любила всем сердцем, а ее лицо служило витриной. Ирина была отличным работником (так она сказала) и зарабатывала больше, чем любая другая продавщица.
— Я тебе доверяю, поэтому сейчас покажу.
Ирина вышла и вернулась с полосатой жестяной банкой от печенья. Она сняла крышку — банка была набита купюрами. Десятки, двадцатки, полтинники. Но главным образом — полтинники.
— Мои сбережения. Каждый вечер пересчитываю. Иначе не усну.
Я забеспокоилась. Держать дома столько наличности небезопасно.
— Ты должна отнести их в банк.
— Банк, скажешь тоже! — Банкам она не верила. — Смотри. — Она сняла с полки книжку и открыла ее — между страницами тоже оказались деньги. — Гоголь, Достоевский. — Снова деньги. — Толстой. — Еще больше денег.
— А ты эти книги читала? — Теперь я чувствовала свое ничтожество не на фоне ее богатства, а на фоне такой грандиозной литературы. — Или они у тебя в качестве копилок?
— Я их все читала. Ты любишь русскую литературу? — лукаво спросила она.
— Ну… да. — Я ее почти не знала, эту русскую литературу, сказала просто из вежливости.
Она улыбнулась:
— Ты англичанка. Смотришь «Лолиту» и думаешь, что знаешь русскую литературу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146
Мои глаза словно приклеились к черным бусинам на лице Хлебного Человека (изюм в булке), и я покорно, не говоря ни слова, отдала ему сумку.
Он взял ее, сунул за пазуху, после чего — в порядке заключительного аккорда — толкнул меня так, что я упала.
Я подумала, уже все, но худшее оказалось впереди. Я лежала на мокром асфальте, ко мне подошел пес и наступил прямо на мой беременный живот. Собака была тяжелой, и меня замутило от ее отвратительного, мясного дыхания.
Все продолжалось не дольше двух-трех секунд, но и сейчас, когда я это вспоминаю, меня всю передергивает.
Парень с собакой не спеша удалились, а я, словно в забытьи, поднялась. Положение было дурацкое. В этот момент я увидела, что ко мне шагает Ирина, звонко отбивая железный такт высокими каблуками. Гроза всех бандитов.
Ирина была моя соседка с верхнего этажа, мы изредка здоровались кивком головы, но по-настоящему никогда не разговаривали. Я знала про нее только то, что она высокая, интересная и русская. Она всегда так густо красилась, что у нас с Антоном выработалось своеобразное развлечение: мы строили догадки на ее счет. Я считала, что она, скорее всего, проститутка, а Антон говорил: «Бьюсь об заклад, это вообще мужик-трансвестит».
Сейчас Ирина подошла и вопросительно взглянула на меня. Я стояла, покачиваясь.
— Меня только что ограбили.
— Ограбили?
— Ну да, парень с собакой.
— Парень с собакой? — с сильным акцентом опять переспросила она.
— Вон туда ушел, — показала я, но Хлебный Человек уже скрылся из виду.
— А денег много было?
— Несколько бумажек. Два или три фунта.
— Так мало? Слава богу!
Нельзя было сказать, что она излучала сострадание, но, во всяком случае, к Антону она меня доставила в целости и сохранности. Однако даже из его уст никакие утешения на меня не действовали. Я знала, что теперь произойдет: у меня случится выкидыш. И это будет мне кара небесная. За то, что я украла Антона у Джеммы.
Антон настоял на том, чтобы вызвать врача, который приложил все усилия, чтобы убедить меня в ничтожности шансов на выкидыш.
— Но я плохой человек.
— Это тут ни при чем.
— Так мне и надо, если потеряю ребенка.
— Это маловероятно.
Мы провожали врача, когда к нам в дверь позвонили: Ирина принесла горсть пробной косметики, чтобы компенсировать мою утрату.
— Новейшие разработки, — сказала она. — Я продаю косметику «Клиник».
Мы с Антоном хором воскликнули:
— Так ты продавщица? Ирина холодно оглядела нас.
— А вы думали, я проститутка?
— Да! — И мы прикусили языки. Честность не всегда уместна, но Ирина нисколько не обиделась.
На следующее утро Антон отвел меня в ближайший полицейский участок, чтобы подать заявление.
Мы сели в коридоре и стали смотреть, как снуют туда-сюда офицеры. Мы все ждали, когда они начнут говорить друг с другом, как в кино.
— «…на расследование этого дела у нас двадцать четыре часа…» — пробурчал Антон.
— «…прокуратура наседает…»
— «…придется мчаться на полной скорости по улице, забитой пустыми картонными коробками…»
После этого мы стали тихонько напевать мотивчик из какого-то полицейского сериала, а потом меня выкликнули. Хотя мое дело и было довольно незначительным, мне выделили персонального молодого офицера, и тот мужественно принялся за соблюдение всех положенных процедур. Я дала ему описание Хлебного Человека, список содержимого моей сумки — то, что смогла вспомнить. Помимо кошелька, ключей от дома и мобильного телефона, в сумке была еще всякая обычная ерунда — бумажные платки (использованные), шариковые ручки (с текущими стержнями), румяна (высохшие), лак для волос (чтобы придать моим волосенкам «объем» и спрятать плешь), а также четыре или пять пластинок «Старберста».
— «Старберст»? — ухватился офицерик, мысленно потирая руки: так я и знал — наркота!
— Раньше это называлось «Опал-Фрутс», — подсказал Антон.
— А-а. — Крайняя степень разочарования. Он отложил ручку. — Зачем они все время это делают, а?
— Что?
— Чем им не нравился «Марафон»? Нет, понадобилось называть его «Сникерсом». И так все время. Только привыкнешь — на тебе…
— Глобализм, — вежливо произнес Антон.
— Значит, это и есть глобализм? — Он вздохнул и снова взялся за ручку. — Что тогда удивляться, что все время протестуют. О'кей, вам надо позвонить в банк и заблокировать кредитку.
Мы с Антоном промолчали. (В конце концов, это наше право.) В тот момент мы сидели на такой мели, что блокировать кредитку было необязательно. Банк уже сам предпринял необходимые меры.
Вскоре после происшествия у Ирины случился выходной, и она пригласила меня к себе. Не успела я переступить порог, как она принялась курить одну за другой и с довольным видом рассказывать, как плохо она жила в Москве.
— У меня был парень, — с жутким акцентом говорила она. — Но я его не любила. Я была так несчастна. Потом познакомилась с другим. Он меня не любил. Я была так несчастна. Эти мужчины!
Теперь у нее был дружок-англичанин, но и с ним она была «так несчастна». Насколько я поняла ее английский, он оказался чрезмерно ревнив.
— Почему ты с ним не расстанешься, если он делает тебя несчастной?
— Потому что он отличный любовник. — Она пожала плечами. — Любовь — это всегда несчастье.
Если читать между строк, то можно было сказать, что ее самой пылкой любовью являлась косметика, которую она продавала. Краску она любила всем сердцем, а ее лицо служило витриной. Ирина была отличным работником (так она сказала) и зарабатывала больше, чем любая другая продавщица.
— Я тебе доверяю, поэтому сейчас покажу.
Ирина вышла и вернулась с полосатой жестяной банкой от печенья. Она сняла крышку — банка была набита купюрами. Десятки, двадцатки, полтинники. Но главным образом — полтинники.
— Мои сбережения. Каждый вечер пересчитываю. Иначе не усну.
Я забеспокоилась. Держать дома столько наличности небезопасно.
— Ты должна отнести их в банк.
— Банк, скажешь тоже! — Банкам она не верила. — Смотри. — Она сняла с полки книжку и открыла ее — между страницами тоже оказались деньги. — Гоголь, Достоевский. — Снова деньги. — Толстой. — Еще больше денег.
— А ты эти книги читала? — Теперь я чувствовала свое ничтожество не на фоне ее богатства, а на фоне такой грандиозной литературы. — Или они у тебя в качестве копилок?
— Я их все читала. Ты любишь русскую литературу? — лукаво спросила она.
— Ну… да. — Я ее почти не знала, эту русскую литературу, сказала просто из вежливости.
Она улыбнулась:
— Ты англичанка. Смотришь «Лолиту» и думаешь, что знаешь русскую литературу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146