— Раз уж ты так решила, могу я тебя кое о чем попросить?
— О чем? — с сомнением спросила я. Надеюсь, у него хватит такта не просить прощального подарка в виде секса в той или иной форме.
— Эма… Я не хочу, чтобы это происходило у нее на глазах. Может, попросим кого-нибудь взять ее, пока ты… — он замолчал, потом с трудом выговорил: — собираешь веши?
Он тихо заплакал, а я смотрела на него и недоумевала. Почему это для него такая неожиданность?
— Конечно. Я Ирину попрошу.
После этого я легла спать. Все оказалось намного сложнее, чем я предполагала, и лучше поскорее с этим покончить. В темноте я слышала, как Антон тоже лег, прижался ко мне лбом и прошептал:
— Лили, пожалуйста!
Но я лежала неподвижно, как краб, и в конце концов он отодвинулся.
Утром я позвонила Ирине, она приехала, кивнула Антону с выражением, отдаленно напоминающим сострадание, и увезла Эму. Тогда я стала уговаривать Антона выйти на улицу. Я не хотела, чтобы он болтался по квартире с глазами больной собаки, ходил за мной из угла в угол, неотрывно смотрел на меня, как он обычно смотрит свою порнуху. Я не получала удовольствия от происходящего, а от его жалобного вида мне делалось совсем худо. Он смотрел, как я сложила три сумки, не пропустив ни одной детали, и все повторял: «Не желаю в этом участвовать». Но когда я стала безуспешно стаскивать с верхней полки шкафа портплед, он проворчал: «Только не убейся, ради бога», — и помог мне.
— Может, лучше тебе уйти из дома, пока я собираюсь? — предложила я.
Но Антон наотрез отказался. Все силился меня отговорить, вплоть до последней минуты. Даже сажая меня в такси, сказал:
— Лили, это временно, правда?
— Это не временно. — Я посмотрела ему в глаза. Надо было, чтоб он наконец понял. — Антон, пожалуйся, свыкнись с этой мыслью, потому что это — навсегда.
Машина тронулась, унося меня в новую жизнь, и, хоть это и звучит жестоко, я впервые с момента нашей встречи освободилась от чувства вины.
Я слишком долго жила с этим чувством. Избавление от него принесло мне радостное облегчение, и чуть ли не с того мгновения, как я ушла от Антона, жизнь начала налаживаться. Я сразу нашла работу — через одно агентство, — стала писать рекламные тексты, не выходя из дома; и это был позитивный сигнал, в котором я так нуждалась.
Квартира у Ирины была большая и тихая. Я работала утром, пока Эма была в прогулочной группе, и вечером, уложив ее спать. Если мне требовалось освободить для работы дневные часы, недостатка в няньках я не испытывала: к нам регулярно приезжали папа с Поппи, да и с Ириной Эма чудесно ладила. Думаю, славянская четвертушка у Эмы нашла отклик в славянской натуре Ирины, и та воспринимала круглую детскую мордашку как идеальную площадку для демонстрации новейшей продукции «Клиник». Я пыталась ее остановить, но просить без эмоций у меня не получалось. Я вообще не умела ничего делать бесстрастно.
Новая жизнь мне нравилась. Мирная, без драматических поворотов, почти без событий. Соседей я почти не видела; такое впечатление, что во всем доме жили мы одни.
Даже погода (она была просто никакая) — и та меня умиротворяла. Бесцветное небо и мягкий, неподвижный воздух не требовали какой-либо реакции с моей стороны. Прогулки по близлежащему Риджентс-парку не вызывали у меня никаких эмоций.
Надежд на творческую работу я не питала. После всех ударов и разочарований писать было не о чем, и меня вполне удовлетворяли пресс-релизы и буклеты. Никаких грандиозных планов у меня не было, как не было и представления о нашем будущем; я жила одним днем. И мне нравилась неприметность моего существования. До недавних пор все у меня происходило с размахом — книги, договоры, дома, — и сейчас я была счастлива, что все это уменьшилось до весьма скромных размеров.
В одном Антон был прав: я злилась на него за безалаберное отношение к деньгам. Но после того как я ушла, моя злость словно бы перешла к кому-то другому; я знала, что злюсь, знала, что это на мне плохо отражается, но я этого не чувствовала. Я чувствовала лишь радость оттого, что стала хозяйкой своей судьбы.
Нельзя сказать, что каждый день давался мне одинаково легко. Случались жуткие моменты, как, например, тот день, когда русская подружка Ирины, Катя, пришла в гости со своим очаровательным полугодовалым мальчиком, кареглазым Войчеком; он был похож на Эму. Это сходство навело меня на мысль обо всех тех детях, которые могли бы родиться у нас с Антоном, но уже никогда не родятся. О тех братишках и сестренках, которые уже были у Эмы в параллельном мире, но мы с ними никогда не встретимся. В душе у меня поднялось нечто ужасное, но прежде чем печаль меня окончательно скрутила, Катя, глядя на Эму, произнесла (все с тем же славянским акцентом): «У этого ребенка чудная кожа», — и этим отвлекла меня от горестных мыслей. Неужели Ирина опять пробовала на ней кремы? Для сужения пор? На этом креме она была просто помешана и всем его навязывала с евангелическим упорством. Да, сердито призналась она, она намазала мордашку моей дочери «едва заметным», как она выразилась, слоем крема. Под дальнейшим нажимом она призналась, что воспользовалась еще и тональным кремом, и от возмущения я позабыла про свои печали.
— Один день переходил в другой, и все они были похожи друг на друга как две капли воды. Часто я задумывалась о нашем будущем, особенно о будущем Эмы. Я пристально следила за ней, готовая уловить малейшее отклонение от нормы. Иногда, слыша поворот ключа в двери, она широко распахивала глаза и выдыхала:
— Антон?
Во все же остальном все шло своим чередом.
Она всегда была крепким ребенком, и, возможно, ее коренастое телосложение свидетельствовало и об эмоциональной устойчивости. Я должна была признать, что разлад в нашей семье не вызвал у Эмы никакого потрясения. Но я боялась, что она все копит в себе, а значит, лет в тринадцать все проявится и она начнет таскать вещи из магазинов и нюхать клей.
Единственным моим утешением было то, что я поступила, как считала лучше для ребенка, а я понимала, что материнство и чувство вины всегда идут рядом.
Эма жила отдельно от отца, но виделась с ним часто. Чуть не каждый день, после работы, он водил ее гулять в парк, а по субботам она у него ночевала. После первых нескольких визитов мне стало тяжело видеть его убитые горем глаза, и я попросила Ирину отдавать и забирать у него Эму без моего участия. К великому моему облегчению, Ирина не возражала. Договоренность действовала исправно, пока в один прекрасный день, недели через три после нашей разлуки, Ирина не ушла в ванную в самый неподходящий момент. Пришлось мне самой открыть дверь.
— Лили? — Антон был поражен, увидев меня. Точно так же, как для меня было шоком видеть его. Он всегда был худой, но за те дни, что я его не видела, превратился в скелет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146