Могу я спросить, как тебя зовут?
Стратон. Стратон.
Ф п л о т. Стратон? Отважный Стратон, разбивший моего отца на берегах Ликоеа?
Стратон. Не напоминай мне об этой сомнительной победе! И как кроваво отплатил нам за нее твой отец на равнине Метимны! У такого родителя и должен быть такой сын.
Ф и л о т. Тебе, достойнейший враг моего отца, тебе я вправе посетовать па свою судьбу. Лишь ты можешь понять меня до конца: ведь и тебя в юности сжигало всепоглощающее пламя чести — желание пролить кровь за отчизну. Разве стал бы ты иначе тем, кто ты есть? Как упрашивал я отца целую неделю— ибо всего неделю назад надел мужскую тогу,— как семикратно в каждый из семи дней на коленях убеждал, молил, заклинал его позволить мне доказать, что я не напрасно вышел из младенческого возраста, что меня пора выпустить в поле с его воинами, на которых я давно уже взирал со слезами зависти. Наконец, вчера я смягчил сердце лучшего из отцов; к моим просьбам присоединился сам Аристодем. Ты знаешь Аристодема — это Стратон при моем отце. «Отпусти завтра мальчика со мной, царь,— сказал Аристодем.— Я хочу пройти через горы, чтобы нам не преградили путь на Цезену».— «Почему я не могу идти с вами! — вздохнул мой отец. У него еще не зажили раны.— Но пусть будет так». С этими словами он обнял меня. О, какие чувства испытал счастливый сын в его объятиях! А какая последовала за этим ночь! Одолеваемый мечтами о победе и славе, я не сомкнул глаз до второй ночной стражи. Тут я вскочил, надел новый панцирь, прикрыл шлемом растрепавшиеся кудри, выбрал из мечей отца тот, который пришелся мне по руке, вскочил на коня и загнал его еще до того, как серебряная труба подняла доверенных мне воинов. Пока они стягивались, я успел поговорить с каждым из своих соратников, и тут один старый воин прижал меня к своей изборожденной шрамами груди! Я не простился только с отцом: я боялся, что, увидев меня, он возьмет назад свое слово. Итак, мы выступили! Даже рядом с бессмертными богами нельзя чувствовать себя счастливее, чем чувствовал я себя рядом с Аристодемом. Я ловил его искрометные взгляды — любого из них было довольно, чтобы я в одиночку ринулся на целое войско и встретил неизбежную смерть под вражеской сталью. Преисполненный безмолвной решимости, я радовался каждому холмику на равнине, за которым надеялся обнаружить врагов, каждому повороту лощины, за которым предполагал ринуться на них. Увидев наконец, как они бросились на нас с лесистых высот, я острием меча указал на них соратникам и полетел наперерез им вверх по склону. Прославленный старец, воскреси в памяти чистейшие минуты своих юношеских восторгов и согласись: большего упоения не мог испытать и ты! А теперь — теперь смотри, Стратой, как позорно пал я с вершины своих надежд! О, как больно мне вновь и вновь мысленно переживать это падение!.. Я вырвался слишком далеко вперед, был ранен и взят в плен. Злополучный юнец, ты рассчитывал только на раны, был готов только к смерти, и вот — плен! Ужели безжалостные боги в насмешку над нашей самонадеянностью всегда насылают на нас непредвиденную беду? Я плачу, я не могу не плакать даже под страхом твоего презрения. Но не презирай меня... Как! Ты отворачиваешься?
Стратон. Невольно! Зачем ты так растрогал меня? Рядом с тобой я превращаюсь в ребенка...
Фи л о т. Нет, выслушай и пойми, почему я плачу. Это не детские слезы, которые ты удостоил ответной мужскою слезой. То, что я почитал своим величайшим счастьем,— нежная любовь, которую питал ко мне мой отец, станет теперь величайшим моим несчастьем. Л боюсь, да, боюсь, что он любит меня больше, чем свою страну! Чего он только не сделает, на какие только уступки твоему царю не пойдет, чтобы вызволить меня из плена! Из-за меня, злополучного, он в один день потеряет больше, чем приобрел за три долгих мучительных года ценою крови своих сподвижников и своей собственной. С каким лицом предстану я пред ним снова, я, его злейший враг? Разве подданные отца, a GO временем, когда я стану достоин править ими, и мои,— разве смогут они без насмешки и презрения взирать на побывавшего в плену государя? А когда я наконец умру от стыда и, никем не оплаканный, сойду в царство теней, как мрачно и гордо будут проходить мимо меня души героев, ценой собственной жизни добывшие победу своему царю, который отрекся от плодов ее ради сына. О, это больше, чем может вынести тот, в ком жива душа!
Стратон. Возьми себя в руки, милый царевич. Считать себя счастливее или несчастнее, чем на самом деле,— обычное заблуждение молодости. Твоя судьба вовсе не так ужасна. Вот мой царь, и из уст его ты услышишь утешительные вести.
ЯВЛЕНИЕ ТРЕТЬЕ Царь А р и д е и, Ф и л о т, С т р а т о н.
Аридей. Цари вынуждены воевать друг с другом, но делают это не из личной вражды. Позволь обнять тебя, царевич! О, какое счастливое время напоминает мне твоя цветущая юность! Таким же юным и цветущим был некогда твой отец! Тот же ясный взор, то же серьезное и открытое лицо, та же благородная осанка! Позволь еще раз обнять тебя: в твоем лице я обнимаю твоего отца в юности! Ты никогда не слышал от него, царевич, какими близкими друзьями были мы с ним в молодости? Благословенный возраст, когда мы еще могли безраздельно следовать велениям сердца! Вскоре, однако, мы оба взошли на трон, и государственные интересы вкупе с недоверием к соседу, к сожалению, заглушили в нас былые дружеские чувства.
Ф и л о т. Прости, о царь, что я отвечу холодностью на столь теплые слова. С детства меня учили размышлять, а не произносить речи. Чем поможет мне теперь то, что мой отец и ты были друзьями? Были! — так сказал ты сам. Ненависть, привитая к древу угасшей дружбы, не может не принести смертельные плоды — либо я еще мало знаю человеческое сердце. Поэтому не заставляй меня, царь, слишком долго пребывать в отчаянии. Ты говорил, как учтивый государственный муж; заговори же, как государь, в чьи руки попал соперник и недруг.
Стратон. Да, царь,, не заставляй его дольше терзаться — пусть он узнает, что его ждет.
Фил от. Благодарю, Стратон!.. Да, пусть я сразу услышу, какой мерзкой тварью хочешь ты сделать злополучного сына моего отца. Каким позорным миром, каким множеством земель должен мой родитель купить мне свободу? Каким ничтожным и презренным должен он стать, чтобы не осиротеть? О, мой отец!
Аридей. Царевич, даже эта речь мужа, столь нежданная в устах такого юнца, как ты, напоминает мне твоего отца. Как отрадно мне слушать тебя! И как жажду я, чтобы и мой сын в эту минуту отвечал твоему отцу с не меньшим достоинством!
Ф и л о т. Что ты хочешь сказать?
Аридей. Боги — я убежден в этом — пекутся о пашей добродетели так же, как пекутся о нашей жизни. Помочь нам как можно дольше сохранить и ту и другую — их извечное сокровенное стремление.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76
Стратон. Стратон.
Ф п л о т. Стратон? Отважный Стратон, разбивший моего отца на берегах Ликоеа?
Стратон. Не напоминай мне об этой сомнительной победе! И как кроваво отплатил нам за нее твой отец на равнине Метимны! У такого родителя и должен быть такой сын.
Ф и л о т. Тебе, достойнейший враг моего отца, тебе я вправе посетовать па свою судьбу. Лишь ты можешь понять меня до конца: ведь и тебя в юности сжигало всепоглощающее пламя чести — желание пролить кровь за отчизну. Разве стал бы ты иначе тем, кто ты есть? Как упрашивал я отца целую неделю— ибо всего неделю назад надел мужскую тогу,— как семикратно в каждый из семи дней на коленях убеждал, молил, заклинал его позволить мне доказать, что я не напрасно вышел из младенческого возраста, что меня пора выпустить в поле с его воинами, на которых я давно уже взирал со слезами зависти. Наконец, вчера я смягчил сердце лучшего из отцов; к моим просьбам присоединился сам Аристодем. Ты знаешь Аристодема — это Стратон при моем отце. «Отпусти завтра мальчика со мной, царь,— сказал Аристодем.— Я хочу пройти через горы, чтобы нам не преградили путь на Цезену».— «Почему я не могу идти с вами! — вздохнул мой отец. У него еще не зажили раны.— Но пусть будет так». С этими словами он обнял меня. О, какие чувства испытал счастливый сын в его объятиях! А какая последовала за этим ночь! Одолеваемый мечтами о победе и славе, я не сомкнул глаз до второй ночной стражи. Тут я вскочил, надел новый панцирь, прикрыл шлемом растрепавшиеся кудри, выбрал из мечей отца тот, который пришелся мне по руке, вскочил на коня и загнал его еще до того, как серебряная труба подняла доверенных мне воинов. Пока они стягивались, я успел поговорить с каждым из своих соратников, и тут один старый воин прижал меня к своей изборожденной шрамами груди! Я не простился только с отцом: я боялся, что, увидев меня, он возьмет назад свое слово. Итак, мы выступили! Даже рядом с бессмертными богами нельзя чувствовать себя счастливее, чем чувствовал я себя рядом с Аристодемом. Я ловил его искрометные взгляды — любого из них было довольно, чтобы я в одиночку ринулся на целое войско и встретил неизбежную смерть под вражеской сталью. Преисполненный безмолвной решимости, я радовался каждому холмику на равнине, за которым надеялся обнаружить врагов, каждому повороту лощины, за которым предполагал ринуться на них. Увидев наконец, как они бросились на нас с лесистых высот, я острием меча указал на них соратникам и полетел наперерез им вверх по склону. Прославленный старец, воскреси в памяти чистейшие минуты своих юношеских восторгов и согласись: большего упоения не мог испытать и ты! А теперь — теперь смотри, Стратой, как позорно пал я с вершины своих надежд! О, как больно мне вновь и вновь мысленно переживать это падение!.. Я вырвался слишком далеко вперед, был ранен и взят в плен. Злополучный юнец, ты рассчитывал только на раны, был готов только к смерти, и вот — плен! Ужели безжалостные боги в насмешку над нашей самонадеянностью всегда насылают на нас непредвиденную беду? Я плачу, я не могу не плакать даже под страхом твоего презрения. Но не презирай меня... Как! Ты отворачиваешься?
Стратон. Невольно! Зачем ты так растрогал меня? Рядом с тобой я превращаюсь в ребенка...
Фи л о т. Нет, выслушай и пойми, почему я плачу. Это не детские слезы, которые ты удостоил ответной мужскою слезой. То, что я почитал своим величайшим счастьем,— нежная любовь, которую питал ко мне мой отец, станет теперь величайшим моим несчастьем. Л боюсь, да, боюсь, что он любит меня больше, чем свою страну! Чего он только не сделает, на какие только уступки твоему царю не пойдет, чтобы вызволить меня из плена! Из-за меня, злополучного, он в один день потеряет больше, чем приобрел за три долгих мучительных года ценою крови своих сподвижников и своей собственной. С каким лицом предстану я пред ним снова, я, его злейший враг? Разве подданные отца, a GO временем, когда я стану достоин править ими, и мои,— разве смогут они без насмешки и презрения взирать на побывавшего в плену государя? А когда я наконец умру от стыда и, никем не оплаканный, сойду в царство теней, как мрачно и гордо будут проходить мимо меня души героев, ценой собственной жизни добывшие победу своему царю, который отрекся от плодов ее ради сына. О, это больше, чем может вынести тот, в ком жива душа!
Стратон. Возьми себя в руки, милый царевич. Считать себя счастливее или несчастнее, чем на самом деле,— обычное заблуждение молодости. Твоя судьба вовсе не так ужасна. Вот мой царь, и из уст его ты услышишь утешительные вести.
ЯВЛЕНИЕ ТРЕТЬЕ Царь А р и д е и, Ф и л о т, С т р а т о н.
Аридей. Цари вынуждены воевать друг с другом, но делают это не из личной вражды. Позволь обнять тебя, царевич! О, какое счастливое время напоминает мне твоя цветущая юность! Таким же юным и цветущим был некогда твой отец! Тот же ясный взор, то же серьезное и открытое лицо, та же благородная осанка! Позволь еще раз обнять тебя: в твоем лице я обнимаю твоего отца в юности! Ты никогда не слышал от него, царевич, какими близкими друзьями были мы с ним в молодости? Благословенный возраст, когда мы еще могли безраздельно следовать велениям сердца! Вскоре, однако, мы оба взошли на трон, и государственные интересы вкупе с недоверием к соседу, к сожалению, заглушили в нас былые дружеские чувства.
Ф и л о т. Прости, о царь, что я отвечу холодностью на столь теплые слова. С детства меня учили размышлять, а не произносить речи. Чем поможет мне теперь то, что мой отец и ты были друзьями? Были! — так сказал ты сам. Ненависть, привитая к древу угасшей дружбы, не может не принести смертельные плоды — либо я еще мало знаю человеческое сердце. Поэтому не заставляй меня, царь, слишком долго пребывать в отчаянии. Ты говорил, как учтивый государственный муж; заговори же, как государь, в чьи руки попал соперник и недруг.
Стратон. Да, царь,, не заставляй его дольше терзаться — пусть он узнает, что его ждет.
Фил от. Благодарю, Стратон!.. Да, пусть я сразу услышу, какой мерзкой тварью хочешь ты сделать злополучного сына моего отца. Каким позорным миром, каким множеством земель должен мой родитель купить мне свободу? Каким ничтожным и презренным должен он стать, чтобы не осиротеть? О, мой отец!
Аридей. Царевич, даже эта речь мужа, столь нежданная в устах такого юнца, как ты, напоминает мне твоего отца. Как отрадно мне слушать тебя! И как жажду я, чтобы и мой сын в эту минуту отвечал твоему отцу с не меньшим достоинством!
Ф и л о т. Что ты хочешь сказать?
Аридей. Боги — я убежден в этом — пекутся о пашей добродетели так же, как пекутся о нашей жизни. Помочь нам как можно дольше сохранить и ту и другую — их извечное сокровенное стремление.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76