Враги, по
крайней мере, единодушно это утверждают, за это ее и ненавидят, потому и считают
возможным ее уничтожение — не мысли же русской вообще, в самом деле? Да и сама
интеллигенция в массе своей готова смотреть на себя именно таким образом".
Г. Федотов то же самое говорит, что утверждал в своей двухтомной "Истории
русской общественной мысли" Иванов-Разумник, писавший, что все разветвления
Ордена, несмотря на ожесточенную борьбу зачастую между собой, роднила их и
объединяла между собой "борьба за освобождение". То есть борьба за освобождение
от Православия, Самодержавия и традиций русской самобытной культуры.
Интеллигенция была не профессиональной группой работников умственного
труда, не особой экономической группой общества, а особой идеологической
группой, образовавшейся из самых различных социальных слоев русского общества.
Бердяев в книге "Истоки и смысл русского коммунизма" считает что самой
характерной чертой интеллигенции была ее революционность: "Для русской
интеллигенции, в которой преобладали социальные мотивы и революционные
настроения, которая породила тип человека, единственной специальностью которого
была революция, характерен крайний догматизм... Интеллигенция всегда была
увлечена какими-либо идеями". "После подавления восстания декабристов русская
интеллигенция окончательно сформировалась в раскольничий тип. Она всегда будет
говорить про себя "мы", про государство, про власть — "они". По мнению Г.
Федотова "в истории русской интеллигенции основное русло — от Белинского, через
народников к революционерам наших дней".
Члены Ордена Р. И. всегда страдали манией известной у немецких психиатров
под названием "вельт-фербессер", то есть страстью изменять мир. Признаки этой
мании: недовольство всем существующим, осуждением всех, кроме себя и
раздражительная многоречивость не считающаяся с реакцией слушателей.
Характеризуя идейную настроенность перед революцией, С. Франк пишет в "Падении
кумиров": "Преобладающее большинство русских людей из состава, так называемой,
"интеллигенции" жило одной верой, имело один "смысл жизни": эту веру лучше всего
можно определить, как веру в революцию".
"Весь XIX век, — пишет Н. Бердяев, — интеллигенция борется с Империей, —
исповедует безгосударственный, безвластный идеал, создает крайние формы
анархической идеологии. Даже революционно-социалистическое направление, которое
не было анархическим, не представляло себе, после торжества революции, взятия
власти в свои руки и организации нового государства".
Как видим и Н. Бердяев, и Г. Фетодов, и Дан, и С. Франк — разными словами
все подтверждают определение Г. Федотова, что интеллигенция считала себя штабом
революции и действительно таким штабом была. Члены Ордена независимо от своих
политических и социальных взглядов все сходились в убеждении, что жизнь в России
может быть улучшена не путем эволюционного, постепенного развития, а только
путем революционной перестройки. Масштабы и размеры этой революционной
перестройки каждая интеллигентская секта определяла уже по-своему.
"В. А. Маклаков, — писал как-то в "НРС" член Ордена Юрьевский, —
представитель высокой интеллигентности, член интеллигентской профессии, всю
жизнь вращавшийся главным образом среди интеллигенции, не принадлежал к "русской
интеллигенции". С первого взгляда это кажется абсурдом или просто надуманным
парадоксом. Русский интеллигент вне "русской интеллигенции". Однако, это
факт..." Разъясняя свою точку зрения, Юрьевский пишет: "...Слой образованных
людей и русская интеллигенция — понятия не совпадающие. Образованный человек,
ученый, профессор, мог быть в рядах русской интеллигенции. Мог и не быть. Л.
Толстого, с его отрицанием государства, цивилизации, вероятно, нужно к ней
причислить, но в нее уж никак нельзя вставить Ключевского или Чичерина.
Определить физиономию, характер ордена "русской интеллигенции" — проблема далеко
не простая, хотя о ней, и в связи с нею, написано множество страниц и среди них
материалы Охраны и жандармских допросов. Она сама о себе постоянно вопрошала —
кто она, зачем она, и правильно замечено, что иной раз под видом русской
литературы, русской общественной мысли, русской философии (отчасти это относится
к недавно опубликованной солиднейшей "История русской философии" В. В.
Зеньковского) писались история русской интеллигенции.
Природа русской интеллигенции крайне сложна и разнородна. На одном полюсе
ее подвижники, мечтавшие о царстве любви и принуждаемые ненавидеть, на другом —
все повально ненавидевшие без малейшего стремления что-либо. На одной стороне —
Герцен, Лавров, Михайловский, Перовская, Александр Ульянов (брат Ленина),
Каляев, Сазонов, на другом — Чернышевский, Бакунин (за его спиной Нечаев!),
Ткачев, Ленин. В ордене различные психологические типы".
Что же сближает различных людей, членов Ордена интеллигенции? На этот
вопрос Е. Юрьевский дает следующий верный ответ:
"...Авторы, судившие русскую интеллигенцию, призывавшие ее к
самопознанию, самокритике, не делали никакого различия между группами и
направлениями, входившими в орден. Для них это единый блок. Различия в нем
стерты общим, что по их мнению, объединяло всею интеллигенцию. Но в этом общем
они с минимумом внимания остановились на том, что действительно является общим
знаменателем у самых разнородных групп "ордена". Имею ввиду их отношение к
сложному понятию, сложному явлению, особому течению жизни, определяемому словом
эволюция. Умственное и чувственное ее приятие было абсолютно чуждо всей русской
интеллигенции. Это самая характерная основная черта ее физиономии, в тот или
иной момент, в акте или рассуждении, у всех видов интеллигенции проявлявшаяся.
Нельзя, например, в народоправцах, народных социалистах, близких к ним
интеллигентах-трудовиках — видеть максималистов. Все же они — бесспорно члены
ордена, и как все оттенки с максималистическими программами, психологически,
нутром, не принимали путь эволюции. В ней все всегда видели нечто,
"применительно к подлости", скверно ползучее. Представление об эволюции,
"медленным шагом, робким зигзагом" (слова из стихотворения, кажется, Мартова)
вызывало чувство омерзения, тошноты.
Никакая "дарвинистическая" теория эволюции, входившая у большинства
интеллигенции необходимой частью в "цельное мировоззрение", не могла побороть
эту тошноту. Самое слово эволюция было изгнано из политического словаря
интеллигенции, а когда о ней говорилось, она появлялась с неизбежной
эсхатологической начинкой, с революционным "скачком" чрез исторический барьер, с
той диалектической "алгеброй революции, которая, по убеждению Герцена,
"необыкновенно освобождала человека и не оставляла камня на камне от мира
христианского".
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70
крайней мере, единодушно это утверждают, за это ее и ненавидят, потому и считают
возможным ее уничтожение — не мысли же русской вообще, в самом деле? Да и сама
интеллигенция в массе своей готова смотреть на себя именно таким образом".
Г. Федотов то же самое говорит, что утверждал в своей двухтомной "Истории
русской общественной мысли" Иванов-Разумник, писавший, что все разветвления
Ордена, несмотря на ожесточенную борьбу зачастую между собой, роднила их и
объединяла между собой "борьба за освобождение". То есть борьба за освобождение
от Православия, Самодержавия и традиций русской самобытной культуры.
Интеллигенция была не профессиональной группой работников умственного
труда, не особой экономической группой общества, а особой идеологической
группой, образовавшейся из самых различных социальных слоев русского общества.
Бердяев в книге "Истоки и смысл русского коммунизма" считает что самой
характерной чертой интеллигенции была ее революционность: "Для русской
интеллигенции, в которой преобладали социальные мотивы и революционные
настроения, которая породила тип человека, единственной специальностью которого
была революция, характерен крайний догматизм... Интеллигенция всегда была
увлечена какими-либо идеями". "После подавления восстания декабристов русская
интеллигенция окончательно сформировалась в раскольничий тип. Она всегда будет
говорить про себя "мы", про государство, про власть — "они". По мнению Г.
Федотова "в истории русской интеллигенции основное русло — от Белинского, через
народников к революционерам наших дней".
Члены Ордена Р. И. всегда страдали манией известной у немецких психиатров
под названием "вельт-фербессер", то есть страстью изменять мир. Признаки этой
мании: недовольство всем существующим, осуждением всех, кроме себя и
раздражительная многоречивость не считающаяся с реакцией слушателей.
Характеризуя идейную настроенность перед революцией, С. Франк пишет в "Падении
кумиров": "Преобладающее большинство русских людей из состава, так называемой,
"интеллигенции" жило одной верой, имело один "смысл жизни": эту веру лучше всего
можно определить, как веру в революцию".
"Весь XIX век, — пишет Н. Бердяев, — интеллигенция борется с Империей, —
исповедует безгосударственный, безвластный идеал, создает крайние формы
анархической идеологии. Даже революционно-социалистическое направление, которое
не было анархическим, не представляло себе, после торжества революции, взятия
власти в свои руки и организации нового государства".
Как видим и Н. Бердяев, и Г. Фетодов, и Дан, и С. Франк — разными словами
все подтверждают определение Г. Федотова, что интеллигенция считала себя штабом
революции и действительно таким штабом была. Члены Ордена независимо от своих
политических и социальных взглядов все сходились в убеждении, что жизнь в России
может быть улучшена не путем эволюционного, постепенного развития, а только
путем революционной перестройки. Масштабы и размеры этой революционной
перестройки каждая интеллигентская секта определяла уже по-своему.
"В. А. Маклаков, — писал как-то в "НРС" член Ордена Юрьевский, —
представитель высокой интеллигентности, член интеллигентской профессии, всю
жизнь вращавшийся главным образом среди интеллигенции, не принадлежал к "русской
интеллигенции". С первого взгляда это кажется абсурдом или просто надуманным
парадоксом. Русский интеллигент вне "русской интеллигенции". Однако, это
факт..." Разъясняя свою точку зрения, Юрьевский пишет: "...Слой образованных
людей и русская интеллигенция — понятия не совпадающие. Образованный человек,
ученый, профессор, мог быть в рядах русской интеллигенции. Мог и не быть. Л.
Толстого, с его отрицанием государства, цивилизации, вероятно, нужно к ней
причислить, но в нее уж никак нельзя вставить Ключевского или Чичерина.
Определить физиономию, характер ордена "русской интеллигенции" — проблема далеко
не простая, хотя о ней, и в связи с нею, написано множество страниц и среди них
материалы Охраны и жандармских допросов. Она сама о себе постоянно вопрошала —
кто она, зачем она, и правильно замечено, что иной раз под видом русской
литературы, русской общественной мысли, русской философии (отчасти это относится
к недавно опубликованной солиднейшей "История русской философии" В. В.
Зеньковского) писались история русской интеллигенции.
Природа русской интеллигенции крайне сложна и разнородна. На одном полюсе
ее подвижники, мечтавшие о царстве любви и принуждаемые ненавидеть, на другом —
все повально ненавидевшие без малейшего стремления что-либо. На одной стороне —
Герцен, Лавров, Михайловский, Перовская, Александр Ульянов (брат Ленина),
Каляев, Сазонов, на другом — Чернышевский, Бакунин (за его спиной Нечаев!),
Ткачев, Ленин. В ордене различные психологические типы".
Что же сближает различных людей, членов Ордена интеллигенции? На этот
вопрос Е. Юрьевский дает следующий верный ответ:
"...Авторы, судившие русскую интеллигенцию, призывавшие ее к
самопознанию, самокритике, не делали никакого различия между группами и
направлениями, входившими в орден. Для них это единый блок. Различия в нем
стерты общим, что по их мнению, объединяло всею интеллигенцию. Но в этом общем
они с минимумом внимания остановились на том, что действительно является общим
знаменателем у самых разнородных групп "ордена". Имею ввиду их отношение к
сложному понятию, сложному явлению, особому течению жизни, определяемому словом
эволюция. Умственное и чувственное ее приятие было абсолютно чуждо всей русской
интеллигенции. Это самая характерная основная черта ее физиономии, в тот или
иной момент, в акте или рассуждении, у всех видов интеллигенции проявлявшаяся.
Нельзя, например, в народоправцах, народных социалистах, близких к ним
интеллигентах-трудовиках — видеть максималистов. Все же они — бесспорно члены
ордена, и как все оттенки с максималистическими программами, психологически,
нутром, не принимали путь эволюции. В ней все всегда видели нечто,
"применительно к подлости", скверно ползучее. Представление об эволюции,
"медленным шагом, робким зигзагом" (слова из стихотворения, кажется, Мартова)
вызывало чувство омерзения, тошноты.
Никакая "дарвинистическая" теория эволюции, входившая у большинства
интеллигенции необходимой частью в "цельное мировоззрение", не могла побороть
эту тошноту. Самое слово эволюция было изгнано из политического словаря
интеллигенции, а когда о ней говорилось, она появлялась с неизбежной
эсхатологической начинкой, с революционным "скачком" чрез исторический барьер, с
той диалектической "алгеброй революции, которая, по убеждению Герцена,
"необыкновенно освобождала человека и не оставляла камня на камне от мира
христианского".
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70