Сатин очень тонко почувствовал в Белинском
Марата философии. Через три года после того, как Сатин так назвал Белинского,
Белинский писал Боткину: "...дело ясно, что Робеспьер был не ограниченный
человек, не интриган, не злодей, не ритор и что тысячелетнее царство Божие
утвердится на земле не сладенькими и восторженными фразами идеальной и
простодушной Жиронды, а террористами — обоюдоострым мечом слова и дела
Робеспьера и Сен-Жюстов" "Я начинаю любить человечество по-маратовски: чтобы
сделать счастливою малейшую часть его, я кажется, огнем и мечом истребил: бы
остальную". "Социальность, социальность или смерть". "Знаешь ли, — пишет он в
другом письме, — что я теперешний болезненно ненавижу себя прошедшего. И если бы
имел силу и власть, — то горе было бы тем, которые теперь то, чем я был год
назад".
Эта фраза, вместе с фразой о готовности отправить на гильотину тысячи, во
имя блаженства всех, и дала повод философу С. Франку сравнить Белинского с
Дзержинским, сказать, что Белинский — это Дзержинский, не имевший силы и власти
карать тех, которые сегодня верят так, как вчера верил сам Белинский. А
Дзержинский — это тот же самый духовный тип русского фанатика-утописта, имеющего
силу и власть карать всех, кто думает не так как он.
Гончаров, в статье "Заметки о личности Белинского" свидетельствует, что
Белинский "всматриваясь и вслушиваясь в неясный еще тогда и новый у нас слух и
говор о коммунизме, он наивно, искренне, почти про себя, мечтательно произнес
однажды: "Кончено, будь у меня тысяч сто, их не стоило бы жертвовать, — но будь
у меня миллионы, я отдал бы их". Кому, куда отдал бы? В коммуну, для коммуны, на
коммуну? Любопытно было бы спорить, в какую кружку положил бы он эти миллионы,
когда одно какое-то смутное понятие носилось в воздухе, кое-как перескочившее к
нам через границу, и когда самое название "коммуны" было еще для многих ново. А
он готов был класть в кружку миллионы — и положил бы, если бы они были у него и
если бы была кружка".
Насильственное приведение глупых людей к социалистическому счастью,
которое развивал в своих письмах Белинский — это готовая программа героя "Бесов"
Шигалева, и будущая программа члена Ордена Р. И. — Ленина, Дзержинского и всех
остальных членов Ордена, принявших активное участие в строительстве социализма
на руинах Российской Империи.
Комментируя заявление Белинского, что он готов любить человечество
"по-маратовски; чтобы сделать счастливою малейшую часть его, я, кажется, огнем и
мечем истребил бы остальную", Бердяев пишет: "Белинский предшественник
большевистской морали". "В Белинском был уже потенциальный марксист". "Белинский
— центральная фигура в истории русской мысли XIX века. И он более других должен
быть поставлен в идейную генеалогию русского коммунизма, как один из его
предшественников, гораздо более чем Герцен и др. люди 40-х и даже 60-х годов. Он
близок к коммунизму не только по своему моральному сознанию, но и по социальным
взглядам". "По Белинскому можно изучать внутренние мотивы, породившие
миросозерцание русской революционной интеллигенции, которое долго будет
господствовать и в конце концов породит русский коммунизм". "Он прямой
предшественник Чернышевского и, в конце концов, даже марксизма". А в статье
"Кошмар Злого добра" Бердяев заявляет: "Уже у Белинского в последний его период
можно найти оправдание "чекизма". От Белинского до Дзержинского лежит прямая
столбовая дорога маратовской любви к человечеству.
XXII
Согласно интеллигентского мифа, петрашевцы — такие же невинные овечки,
как и декабристы. Но это лживый миф. Салтыков-Щедрин, бывший петрашевец,
признается в "За рубежом", что кружок Петрашевского прилепился идейно "к Франции
Сен-Симона, Кабе, Фурье, Луи Блана (масона — Б. Б.) и в особенности Жорж
Занда". "Мы не могли без сладостного трепета помыслить о "великих принципах 1789
года", "и с упоением зачитывались "Историей десятилетия" Луи Блана". По
получении сообщения о начале революции 1848 года "молодежь едва сдерживала
восторги", — свидетельствует Щедрин.
Наиболее радикально настроенные из членов Ордена, от увлечения
утопическим социализмом, перешли к увлечению Фейербахом и Марксом. В 40-х годах,
гегелевский идеализм переживал у себя на родине глубокий кризис. Левые
гегельянцы, во главе с Фейербахом и Марксом, порвали с метафизикой гегельянства
и заложили основы материалистического социализма, истолковывая идеи Гегеля, как
призыв к социальной революции.
Герцен и Бакунин, были знакомы с Марксом. Начинается пропаганда идей
Фейербаха и Маркса в России. "Это ирония судьбы, — писал позже Маркс, — что
русские, против которых я НЕПРЕРЫВНО, В ПРОДОЛЖЕНИЕ 25 ЛЕТ БОРОЛСЯ, не только
по-немецки, но и по-французски, и по-английски, всегда были моими
"благожелателями". От 1843 до 1844 г. в Париже тамошние русские аристократы
носили меня на руках. Моя работа против Прудона (1847), она же у Дункера (1859),
нигде не нашла большего сбыта, чем в России". Уже в 1847 г., в XI томе
"Энциклопедического Словаря", члены Ордена Р. И. знакомят русского читателя с
идеями Маркса и Энгельса.
В 1848 году юный Чернышевский пишет в своем дневнике: "Мне кажется, что я
стал по убеждениям и конечной цели человечества решительно партизаном
социалистов и коммунистов и крайних республиканцев, монтаньяр решительно".
Производивший следствие по делу петрашевцев чиновник Министерства
Внутренних Дел Липранди, так характеризует настроение петрашевцев: "В
большинстве молодых людей, очевидно какое-то радикальное ожесточение против
существующего порядка вещей без всяких личных причин, единственно по увлечению
"мечтательными утопиями", которые господствуют в Западной Европе и до сих пор
беспрепятственно проникали к нам путем литературы и даже училищного
преподавания. Слепо предаваясь этим утопиям, они воображают себя призванными
переродить всю общественную жизнь, переделать все человечество и готовы быть
апостолами и мучениками этого несчастного самообольщения".
"Достоевский во время допросов говорил неправду, когда заявлял
следственной Комиссии, что он не знает "доселе в чем меня обвиняют". Мне
объявили только, что я брал участие в общих разговорах у Петрашевского, говорил
"вольнодумно" и, наконец, прочел вслух литературную статью "Переписка Белинского
с Гоголем". Достоевский скрывал свое участие в кружке Дурова. А Дуров и дуровцы
были настроены не так, как Петрашевский и петрашевцы. Это была явная
революционная организация. Эта организация возникла из петрашевцев, недовольных
умеренными политическими взглядами большинства членов Кружка.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70
Марата философии. Через три года после того, как Сатин так назвал Белинского,
Белинский писал Боткину: "...дело ясно, что Робеспьер был не ограниченный
человек, не интриган, не злодей, не ритор и что тысячелетнее царство Божие
утвердится на земле не сладенькими и восторженными фразами идеальной и
простодушной Жиронды, а террористами — обоюдоострым мечом слова и дела
Робеспьера и Сен-Жюстов" "Я начинаю любить человечество по-маратовски: чтобы
сделать счастливою малейшую часть его, я кажется, огнем и мечом истребил: бы
остальную". "Социальность, социальность или смерть". "Знаешь ли, — пишет он в
другом письме, — что я теперешний болезненно ненавижу себя прошедшего. И если бы
имел силу и власть, — то горе было бы тем, которые теперь то, чем я был год
назад".
Эта фраза, вместе с фразой о готовности отправить на гильотину тысячи, во
имя блаженства всех, и дала повод философу С. Франку сравнить Белинского с
Дзержинским, сказать, что Белинский — это Дзержинский, не имевший силы и власти
карать тех, которые сегодня верят так, как вчера верил сам Белинский. А
Дзержинский — это тот же самый духовный тип русского фанатика-утописта, имеющего
силу и власть карать всех, кто думает не так как он.
Гончаров, в статье "Заметки о личности Белинского" свидетельствует, что
Белинский "всматриваясь и вслушиваясь в неясный еще тогда и новый у нас слух и
говор о коммунизме, он наивно, искренне, почти про себя, мечтательно произнес
однажды: "Кончено, будь у меня тысяч сто, их не стоило бы жертвовать, — но будь
у меня миллионы, я отдал бы их". Кому, куда отдал бы? В коммуну, для коммуны, на
коммуну? Любопытно было бы спорить, в какую кружку положил бы он эти миллионы,
когда одно какое-то смутное понятие носилось в воздухе, кое-как перескочившее к
нам через границу, и когда самое название "коммуны" было еще для многих ново. А
он готов был класть в кружку миллионы — и положил бы, если бы они были у него и
если бы была кружка".
Насильственное приведение глупых людей к социалистическому счастью,
которое развивал в своих письмах Белинский — это готовая программа героя "Бесов"
Шигалева, и будущая программа члена Ордена Р. И. — Ленина, Дзержинского и всех
остальных членов Ордена, принявших активное участие в строительстве социализма
на руинах Российской Империи.
Комментируя заявление Белинского, что он готов любить человечество
"по-маратовски; чтобы сделать счастливою малейшую часть его, я, кажется, огнем и
мечем истребил бы остальную", Бердяев пишет: "Белинский предшественник
большевистской морали". "В Белинском был уже потенциальный марксист". "Белинский
— центральная фигура в истории русской мысли XIX века. И он более других должен
быть поставлен в идейную генеалогию русского коммунизма, как один из его
предшественников, гораздо более чем Герцен и др. люди 40-х и даже 60-х годов. Он
близок к коммунизму не только по своему моральному сознанию, но и по социальным
взглядам". "По Белинскому можно изучать внутренние мотивы, породившие
миросозерцание русской революционной интеллигенции, которое долго будет
господствовать и в конце концов породит русский коммунизм". "Он прямой
предшественник Чернышевского и, в конце концов, даже марксизма". А в статье
"Кошмар Злого добра" Бердяев заявляет: "Уже у Белинского в последний его период
можно найти оправдание "чекизма". От Белинского до Дзержинского лежит прямая
столбовая дорога маратовской любви к человечеству.
XXII
Согласно интеллигентского мифа, петрашевцы — такие же невинные овечки,
как и декабристы. Но это лживый миф. Салтыков-Щедрин, бывший петрашевец,
признается в "За рубежом", что кружок Петрашевского прилепился идейно "к Франции
Сен-Симона, Кабе, Фурье, Луи Блана (масона — Б. Б.) и в особенности Жорж
Занда". "Мы не могли без сладостного трепета помыслить о "великих принципах 1789
года", "и с упоением зачитывались "Историей десятилетия" Луи Блана". По
получении сообщения о начале революции 1848 года "молодежь едва сдерживала
восторги", — свидетельствует Щедрин.
Наиболее радикально настроенные из членов Ордена, от увлечения
утопическим социализмом, перешли к увлечению Фейербахом и Марксом. В 40-х годах,
гегелевский идеализм переживал у себя на родине глубокий кризис. Левые
гегельянцы, во главе с Фейербахом и Марксом, порвали с метафизикой гегельянства
и заложили основы материалистического социализма, истолковывая идеи Гегеля, как
призыв к социальной революции.
Герцен и Бакунин, были знакомы с Марксом. Начинается пропаганда идей
Фейербаха и Маркса в России. "Это ирония судьбы, — писал позже Маркс, — что
русские, против которых я НЕПРЕРЫВНО, В ПРОДОЛЖЕНИЕ 25 ЛЕТ БОРОЛСЯ, не только
по-немецки, но и по-французски, и по-английски, всегда были моими
"благожелателями". От 1843 до 1844 г. в Париже тамошние русские аристократы
носили меня на руках. Моя работа против Прудона (1847), она же у Дункера (1859),
нигде не нашла большего сбыта, чем в России". Уже в 1847 г., в XI томе
"Энциклопедического Словаря", члены Ордена Р. И. знакомят русского читателя с
идеями Маркса и Энгельса.
В 1848 году юный Чернышевский пишет в своем дневнике: "Мне кажется, что я
стал по убеждениям и конечной цели человечества решительно партизаном
социалистов и коммунистов и крайних республиканцев, монтаньяр решительно".
Производивший следствие по делу петрашевцев чиновник Министерства
Внутренних Дел Липранди, так характеризует настроение петрашевцев: "В
большинстве молодых людей, очевидно какое-то радикальное ожесточение против
существующего порядка вещей без всяких личных причин, единственно по увлечению
"мечтательными утопиями", которые господствуют в Западной Европе и до сих пор
беспрепятственно проникали к нам путем литературы и даже училищного
преподавания. Слепо предаваясь этим утопиям, они воображают себя призванными
переродить всю общественную жизнь, переделать все человечество и готовы быть
апостолами и мучениками этого несчастного самообольщения".
"Достоевский во время допросов говорил неправду, когда заявлял
следственной Комиссии, что он не знает "доселе в чем меня обвиняют". Мне
объявили только, что я брал участие в общих разговорах у Петрашевского, говорил
"вольнодумно" и, наконец, прочел вслух литературную статью "Переписка Белинского
с Гоголем". Достоевский скрывал свое участие в кружке Дурова. А Дуров и дуровцы
были настроены не так, как Петрашевский и петрашевцы. Это была явная
революционная организация. Эта организация возникла из петрашевцев, недовольных
умеренными политическими взглядами большинства членов Кружка.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70