Когда кто-нибудь из них выходил из лаборатории на склад за материалами или в мастерскую для какой-нибудь срочной починки, это было похоже на короткое путешествие в другой, безмятежный мир, населенный флегматическими существами.
Фабермахер отстранился от работы. Он приходил и уходил когда вздумается и порою часами сидел молча. Ему разрешалось читать черновики записей, так как Эрик и Хэвиленд знали, что он поймет их условные значки, но они никогда не спрашивали его мнения, а он и не пытался его высказать. Однажды в дверях появилась девушка. Эрик узнал ее – это была Эдна Мастерс. Прежде чем она успела что-нибудь сказать, Фабермахер спокойно подошел к ней и, взяв за локоть, вывел наружу. Хэвиленд не заметил ее, а Эрик через минуту забыл об этом случае. Не заметили они и того, что Фабермахер в этот день так и не вернулся в лабораторию. В другой раз, когда Эрик шел с судками в закусочную за обедом, он увидел Фабермахера и девушку – они сидели на скамейке и о чем-то серьезно разговаривали. Вспомнив гневные угрозы Фабермахера, Эрик улыбнулся. Но он тотчас же забыл об этом, и время продолжало идти своим чередом.
Они не устанавливали срока окончания работы. Они прекратили ее только потому, что не осталось буквально ничего, что не было бы проверено и перепроверено, и, таким образом, конец наступил внезапно. Эрик даже не знал об этом, пока ему не сказал Хэвиленд. В это время Эрик, по заведенному порядку, наполнял сифон жидким воздухом.
– Похоже, что это – все, – сказал Хэвиленд.
Эрик не понял его.
– Нет, на складе есть еще целый бак этой штуки. Сегодня утром получен.
– Я не о том. – Хэвиленд похлопал по лежавшей перед ним рабочей тетради, исписанной каракулями. – Мы кончили, вот в чем дело.
– Не может быть! – Эрик вдруг заулыбался. Улыбка все шире расползалась по его лицу, он почувствовал такое облегчение, словно ему положили на ожог бальзамическую мазь. – Вы уверены?
– Ну, а как, по-вашему, что у нас еще не сделано? – В тоне Хэвиленда не было вызова. Он сказал это так, словно сам не был уверен в своих словах и искал у Эрика подтверждения.
Эрик присел к столу и взял рабочую тетрадь. Он перелистывал страницу за страницей, ничего не видя перед собой. Рядом лежала пачка диаграмм толщиной в два дюйма, на каждом листке стоял номер страницы дневника, где находилась соответствующая запись. Впрочем, просматривать все это было совершенно незачем. Все записи он помнил наизусть.
– Вы правы, – задумчиво согласился он. – Клянусь Богом, вы правы!
Оба немного помолчали, ошеломленные ощущением необычайной легкости.
– Неужели это все? – спросил Эрик.
– А чего же вы ждали?
– Не знаю. Должно быть, мне представлялось, что вот работаешь, работаешь, наконец достигаешь какой-то высшей точки и вдруг открываешь электричество или изобретаешь новый аппарат – ну, скажем, телефон, который говорит человеческим голосом: «Как будет угодно богу». Тогда надо встать и сказать: «Эврика!» Потом входит президент Соединенных Штатов, кладет тебе на плечо руку и говорит: «Вы сделали замечательное открытие, молодой человек». Но так… – Он развел руками. – Где же великая минута?
Хэвиленд улыбнулся.
– Я тоже всегда представлял себе нечто подобное, и даже когда убедился, что так не бывает, мне все-таки казалось, что если я сделаю важное открытие, непременно будут греметь оркестры. – Он на секунду задумался. – Собственно говоря, каждому эксперименту сопутствует своя великая минута, только она проходит прежде, чем успеваешь ее заметить. И, если вдуматься, разве может она наступить в конце опыта? Ведь когда получаешь хороший результат, его столько раз надо проверить, что всякая радость неизбежно тускнеет. По-моему, у нас с вами великая минута была в тот раз, когда мы впервые обнаружили нейтроны… накануне того дня, когда мы приступили к опыту.
– По-моему, тоже, – медленно сказал Эрик. – Но в тот день мы говорили о других вещах, и, пожалуй, они нам представлялись важнее, чем нейтроны.
Тот бурный день казался таким далеким, что извиняться за сказанные тогда слова сейчас было бы глупо. Хэвиленд, по-видимому, совсем не помнил обиды. Он лениво перелистывал страницы дневника, и в позе его чувствовалось полное отдохновение.
– Сейчас нам нужно сделать следующее, Эрик, – сказал он. – Запереть лабораторию, пойти домой и день-два поспать. Потом мы с вами встретимся, просмотрим все наши материалы и постараемся их осмыслить. Что вы на это скажете?
Хэвиленд впервые назвал его по имени, причем так непринужденно, что только мгновение спустя Эрик осознал это, и к сердцу его прихлынула теплая волна. Ему предлагали дружбу, и он понял: теперь он в свою очередь должен скрепить ее таким же точно жестом.
Но он не мог собраться с духом. Хэвиленд, заметив его колебание, бросил на него быстрый взгляд. Эрик сам удивлялся своей скованности. Ему до смерти хотелось принять предлагаемую дружбу, но он не мог поверить, что Хэвиленд так легко, так быстро простил ему все. Он был горд, счастлив и очень смущен. Усталые глаза Хэвиленда пристально смотрели ему в лицо, и Эрик почувствовал, что краснеет.
– Может быть, вы хотите еще что-нибудь сказать, Эрик? – спросил Хэвиленд.
– Нет… – Он хотел ответить ему таким же дружеским обращением, но оно застряло у него в горле, и он только покачал головой.
– Вы уверены?
– Да, по-моему, все уже сделано. – Ему пришлось опустить глаза под пристальным взглядом Хэвиленда. Он немного помолчал, делая вид, что перелистывает диаграммы. – Мне кажется, Тони, мы можем официально заявить, что опыт закончен.
Он поднял глаза, чтобы посмотреть, состоялось ли примирение, и по выражению лица Хэвиленда понял, что состоялось. Эрик хотел было что-то добавить, но беспомощно развел руками и засмеялся.
– А, черт! – сказал он. – Ну и негодяй же вы.
Тони тоже засмеялся.
– Сукин вы сын, – сказал он ласково и с некоторой грустью. – Очень может быть, что вы погубили мою жизнь. Давайте-ка уйдем отсюда к черту, пока я вас не стукнул как следует.
– Если б две недели назад вы не согласились продолжать работу, я бы вас убил, – сказал Эрик.
– Пошли домой. Мы опять пускаемся в разговоры.
– Может, вы еще что-нибудь хотите сказать. Тони? – спросил Эрик.
– Нет. – Хэвиленд встал и вздохнул. – Ровно ничего.
2
Беспокойство, сквозившее в голосе Лили, чувствовалось даже по телефону.
– До сих пор не пойму, что с вами случилось, – сказала она. – Три недели тому назад вы вдруг сорвались с места и исчезли, даже не попрощавшись.
Тони сидел в кровати в своей квартире, прижав плечом телефонную трубку к уху; на коленях его лежала развернутая книга записей. Ночь была жаркая и влажная. Обычно в это время с реки дул ветерок, но сегодня стояла томительная духота.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167
Фабермахер отстранился от работы. Он приходил и уходил когда вздумается и порою часами сидел молча. Ему разрешалось читать черновики записей, так как Эрик и Хэвиленд знали, что он поймет их условные значки, но они никогда не спрашивали его мнения, а он и не пытался его высказать. Однажды в дверях появилась девушка. Эрик узнал ее – это была Эдна Мастерс. Прежде чем она успела что-нибудь сказать, Фабермахер спокойно подошел к ней и, взяв за локоть, вывел наружу. Хэвиленд не заметил ее, а Эрик через минуту забыл об этом случае. Не заметили они и того, что Фабермахер в этот день так и не вернулся в лабораторию. В другой раз, когда Эрик шел с судками в закусочную за обедом, он увидел Фабермахера и девушку – они сидели на скамейке и о чем-то серьезно разговаривали. Вспомнив гневные угрозы Фабермахера, Эрик улыбнулся. Но он тотчас же забыл об этом, и время продолжало идти своим чередом.
Они не устанавливали срока окончания работы. Они прекратили ее только потому, что не осталось буквально ничего, что не было бы проверено и перепроверено, и, таким образом, конец наступил внезапно. Эрик даже не знал об этом, пока ему не сказал Хэвиленд. В это время Эрик, по заведенному порядку, наполнял сифон жидким воздухом.
– Похоже, что это – все, – сказал Хэвиленд.
Эрик не понял его.
– Нет, на складе есть еще целый бак этой штуки. Сегодня утром получен.
– Я не о том. – Хэвиленд похлопал по лежавшей перед ним рабочей тетради, исписанной каракулями. – Мы кончили, вот в чем дело.
– Не может быть! – Эрик вдруг заулыбался. Улыбка все шире расползалась по его лицу, он почувствовал такое облегчение, словно ему положили на ожог бальзамическую мазь. – Вы уверены?
– Ну, а как, по-вашему, что у нас еще не сделано? – В тоне Хэвиленда не было вызова. Он сказал это так, словно сам не был уверен в своих словах и искал у Эрика подтверждения.
Эрик присел к столу и взял рабочую тетрадь. Он перелистывал страницу за страницей, ничего не видя перед собой. Рядом лежала пачка диаграмм толщиной в два дюйма, на каждом листке стоял номер страницы дневника, где находилась соответствующая запись. Впрочем, просматривать все это было совершенно незачем. Все записи он помнил наизусть.
– Вы правы, – задумчиво согласился он. – Клянусь Богом, вы правы!
Оба немного помолчали, ошеломленные ощущением необычайной легкости.
– Неужели это все? – спросил Эрик.
– А чего же вы ждали?
– Не знаю. Должно быть, мне представлялось, что вот работаешь, работаешь, наконец достигаешь какой-то высшей точки и вдруг открываешь электричество или изобретаешь новый аппарат – ну, скажем, телефон, который говорит человеческим голосом: «Как будет угодно богу». Тогда надо встать и сказать: «Эврика!» Потом входит президент Соединенных Штатов, кладет тебе на плечо руку и говорит: «Вы сделали замечательное открытие, молодой человек». Но так… – Он развел руками. – Где же великая минута?
Хэвиленд улыбнулся.
– Я тоже всегда представлял себе нечто подобное, и даже когда убедился, что так не бывает, мне все-таки казалось, что если я сделаю важное открытие, непременно будут греметь оркестры. – Он на секунду задумался. – Собственно говоря, каждому эксперименту сопутствует своя великая минута, только она проходит прежде, чем успеваешь ее заметить. И, если вдуматься, разве может она наступить в конце опыта? Ведь когда получаешь хороший результат, его столько раз надо проверить, что всякая радость неизбежно тускнеет. По-моему, у нас с вами великая минута была в тот раз, когда мы впервые обнаружили нейтроны… накануне того дня, когда мы приступили к опыту.
– По-моему, тоже, – медленно сказал Эрик. – Но в тот день мы говорили о других вещах, и, пожалуй, они нам представлялись важнее, чем нейтроны.
Тот бурный день казался таким далеким, что извиняться за сказанные тогда слова сейчас было бы глупо. Хэвиленд, по-видимому, совсем не помнил обиды. Он лениво перелистывал страницы дневника, и в позе его чувствовалось полное отдохновение.
– Сейчас нам нужно сделать следующее, Эрик, – сказал он. – Запереть лабораторию, пойти домой и день-два поспать. Потом мы с вами встретимся, просмотрим все наши материалы и постараемся их осмыслить. Что вы на это скажете?
Хэвиленд впервые назвал его по имени, причем так непринужденно, что только мгновение спустя Эрик осознал это, и к сердцу его прихлынула теплая волна. Ему предлагали дружбу, и он понял: теперь он в свою очередь должен скрепить ее таким же точно жестом.
Но он не мог собраться с духом. Хэвиленд, заметив его колебание, бросил на него быстрый взгляд. Эрик сам удивлялся своей скованности. Ему до смерти хотелось принять предлагаемую дружбу, но он не мог поверить, что Хэвиленд так легко, так быстро простил ему все. Он был горд, счастлив и очень смущен. Усталые глаза Хэвиленда пристально смотрели ему в лицо, и Эрик почувствовал, что краснеет.
– Может быть, вы хотите еще что-нибудь сказать, Эрик? – спросил Хэвиленд.
– Нет… – Он хотел ответить ему таким же дружеским обращением, но оно застряло у него в горле, и он только покачал головой.
– Вы уверены?
– Да, по-моему, все уже сделано. – Ему пришлось опустить глаза под пристальным взглядом Хэвиленда. Он немного помолчал, делая вид, что перелистывает диаграммы. – Мне кажется, Тони, мы можем официально заявить, что опыт закончен.
Он поднял глаза, чтобы посмотреть, состоялось ли примирение, и по выражению лица Хэвиленда понял, что состоялось. Эрик хотел было что-то добавить, но беспомощно развел руками и засмеялся.
– А, черт! – сказал он. – Ну и негодяй же вы.
Тони тоже засмеялся.
– Сукин вы сын, – сказал он ласково и с некоторой грустью. – Очень может быть, что вы погубили мою жизнь. Давайте-ка уйдем отсюда к черту, пока я вас не стукнул как следует.
– Если б две недели назад вы не согласились продолжать работу, я бы вас убил, – сказал Эрик.
– Пошли домой. Мы опять пускаемся в разговоры.
– Может, вы еще что-нибудь хотите сказать. Тони? – спросил Эрик.
– Нет. – Хэвиленд встал и вздохнул. – Ровно ничего.
2
Беспокойство, сквозившее в голосе Лили, чувствовалось даже по телефону.
– До сих пор не пойму, что с вами случилось, – сказала она. – Три недели тому назад вы вдруг сорвались с места и исчезли, даже не попрощавшись.
Тони сидел в кровати в своей квартире, прижав плечом телефонную трубку к уху; на коленях его лежала развернутая книга записей. Ночь была жаркая и влажная. Обычно в это время с реки дул ветерок, но сегодня стояла томительная духота.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167