Во время своего третьего посещения лаборатории, в последних числах июля, он обнаружил, что подготовительная работа, которой занимался Горин, неуклонно движется к концу. Хэвиленда охватил страх – он понял, что если не примет решительных мер, то потом ему уже не удастся уклониться от работы.
На обратном пути, в вагоне, его раздражение усилилось еще больше, и причиной тому было соседство с рыжеволосой девушкой по имени Эдна Мастерс, которая жила вместе с матерью в собственном доме неподалеку от имения Джека. Эдне было не больше двадцати лет, но у нее была фигура зрелой женщины. Она вошла в вагон, держась очень прямо и властно; ее покойный отец был кавалерийским генералом и служил в форте Райли. Когда она уселась рядом с Тони, он, поглядев на нее, заметил:
– У вас такой вид, Эдна, словно вы производите смотр солдатам на плацу. Кого вы пошлете на гауптвахту за невычищенные сапоги?
Эдна удивленно взглянула на него и рассмеялась. На ней было платье с короткими рукавами, туго, без морщинки, облегавшее ее полную фигуру и открывавшее округлые мускулистые руки. Перчатки ее были безукоризненно белы и изящны, но запястья казались чересчур широкими и мясистыми.
Она засмеялась низким, по-мужски откровенным смехом.
– Это просто такая привычка, Тони. А что, у меня, правда, такой солдафонский вид?
– Я бы сказал – воинственный.
– Это уже лучше… Мне бы следовало родиться мальчишкой. Я села рядом с вами потому, что мне хочется задать вам один вопрос из области физики. По крайней мере, мне кажется, что это физика.
Хэвиленд не знал, смеяться или нет, когда Эдна со всей серьезностью стала расспрашивать, как должны быть расположены центры тяжести и какие моменты инерции определяют правильную посадку наездника, который собирается взять на гунтере барьер в пять полос. Он впервые слышал о применении физики в верховой езде. Она, однако, вовсе не расположена была шутить и властно заставила его разобраться в этом вопросе. Она не оставляла его в покое, пока не получила исчерпывающего ответа по всем пунктам. Женственность ее облика противоречила прямоте ее ума, и против своей воли Хэвиленд заинтересовался разговором, хотя девушка все еще раздражала его. Казалось, она всюду и во всем чувствовала себя полноправной хозяйкой.
– Все это очень интересно, – сказала она.
– Разрешите быть свободным? – иронически произнес Тони.
– Безусловно, – сказала Эдна тем же спокойным и рассудительным тоном. – Можете убираться к черту.
Он внезапно взглянул на нее с любопытством и в то же время смущенно. Лицо девушки залилось краской, но глаза смеялись.
– Будете знать, как насмехаться надо мной, – сказала она.
– Виноват.
– Еще бы. Я только собиралась вам сказать, что мне очень хочется посмотреть вашу лабораторию. Когда мне можно зайти?
– Никогда, – решительно сказал он. – Вам там не понравится. Мне и то уже там не нравится. И я не знаю, буду ли я вообще продолжать работу. Это посещение не доставит вам никакого удовольствия.
– А по-моему, доставит, – ответила она. – Когда мне прийти?
– Слушайте, Эдна, ради бога, не наседайте на меня. Все утро мой ассистент изводил меня, читая молчаливые проповеди. Довольно с меня волевых людей на сегодня.
Остальную часть пути они проехали молча, но, расставаясь с ним на станции, Эдна сказала:
– Так уж и быть, я вас прощаю. И в доказательство как-нибудь загляну в вашу лабораторию.
– Меня там не будет.
– Будете, – спокойно ответила она. – До свиданья.
Он решил было пока не говорить с Лили о браке, но этот день породил в нем какое-то паническое нетерпение.
Вечером, без всяких предисловий и подготовки, даже не поздоровавшись, он сказал:
– Лили, я хочу, чтобы ты развелась с Дональдом и вышла за меня замуж.
– О, я не могу, – вырвалось у нее. Голос ее звучал отрывисто, почти раздраженно. Спохватившись, она немедленно смягчила тон: – Тони, давай сегодня не будем говорить об этом. – Она беспомощно отвернулась. – Это все так сложно.
– Сложного тут ничего нет, – настаивал он. – Конечно, развод – дело не очень приятное, но ведь мы же к этому все равно придем. Мы любим друг друга, не правда ли? Почему же нам не обвенчаться? Разве ты не хочешь быть моей женой?
– Конечно, хочу. Ты знаешь это.
– Может быть, между тобой и Дональдом существуют отношения, о которых я не знаю?
– Нет. Мы добрые друзья, вот и все.
– Такие же друзья, как и мы с тобой? – сказал он.
– Тони! – Она в ужасе обернулась к нему. – Что это с тобой сегодня?
– Ничего особенного, просто я хочу, чтобы мы обвенчались.
– Это так трудно объяснить, – печально сказала она. – Все было так чудесно, пока ты не заговорил об этом. Дональд мне ни капельки не нужен. Мне нужен ты.
– Ничего не понимаю.
– Я тоже, – призналась она. – Давай пока оставим это.
Разговор продолжался всю неделю, но толку было мало. Хэвиленд чувствовал, что пытается поймать дым, и его охватывало гнетущее предчувствие надвигающейся беды. Вдобавок ко всем неприятностям в следующий свой приезд в Нью-Йорк он застал в лаборатории новое лицо. Это был Фабермахер, юноша со спокойным голосом, подвергший его самой жестокой критике, какую он когда-либо слышал. Хэвиленд чувствовал, что все складывается против него. Мысленно он уже совершенно отказался от работы над опытом. Он сделал это ради Лили, но видел, что ее совсем не волнует эта жертва.
– По-моему, неплохо было бы тебе снова заняться этим опытом, – сказала она. – Очевидно, тебе уже надоело отдыхать. Ты стал ужасно беспокойным.
– Неужели? – огрызнулся Хэвиленд. – Интересно, кто в этом виноват?
Он хотел сказать что-то еще, но вдруг на него нахлынул ужас – он понял, что когда-то правильно определил Лили: она может сходить с ума от любви к человеку, который бежит от нее, но как только он обернется и пойдет ей навстречу, она с такой же быстротой умчится прочь. Конечно, она не отдает себе в этом отчета, но с ней всегда происходит одно и то же. Хэвиленд поглядел на ее прелестное лицо, и хотя он сейчас с потрясающей ясностью сознавал, что он наделал, в чем его ошибка и что ему предстоит, он уже не мог остановиться. Ужас перешел в ярость, а затем в упрямство, заставившее его упорно шагать вперед по пути, ведущему к беде.
– К черту работу! – крикнул он. – Я больше никогда не поеду в лабораторию. Я буду сидеть здесь до тех пор, пока не заставлю тебя передумать!
5
Вскоре Эрик почувствовал, что его терпению приходит конец. Через три дня после разговора Хэвиленда с Фабермахером в лабораторию без всякого предупреждения вошел высокий нескладный человек, лет около сорока, в мятом холстинковом костюме, и стал оглядываться, часто мигая зеленоватыми глазами за толстыми стеклами очков. Увидев Эрика, наблюдавшего за ним из-за сетки, окружавшей щит высокого напряжения, человек улыбнулся.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167
На обратном пути, в вагоне, его раздражение усилилось еще больше, и причиной тому было соседство с рыжеволосой девушкой по имени Эдна Мастерс, которая жила вместе с матерью в собственном доме неподалеку от имения Джека. Эдне было не больше двадцати лет, но у нее была фигура зрелой женщины. Она вошла в вагон, держась очень прямо и властно; ее покойный отец был кавалерийским генералом и служил в форте Райли. Когда она уселась рядом с Тони, он, поглядев на нее, заметил:
– У вас такой вид, Эдна, словно вы производите смотр солдатам на плацу. Кого вы пошлете на гауптвахту за невычищенные сапоги?
Эдна удивленно взглянула на него и рассмеялась. На ней было платье с короткими рукавами, туго, без морщинки, облегавшее ее полную фигуру и открывавшее округлые мускулистые руки. Перчатки ее были безукоризненно белы и изящны, но запястья казались чересчур широкими и мясистыми.
Она засмеялась низким, по-мужски откровенным смехом.
– Это просто такая привычка, Тони. А что, у меня, правда, такой солдафонский вид?
– Я бы сказал – воинственный.
– Это уже лучше… Мне бы следовало родиться мальчишкой. Я села рядом с вами потому, что мне хочется задать вам один вопрос из области физики. По крайней мере, мне кажется, что это физика.
Хэвиленд не знал, смеяться или нет, когда Эдна со всей серьезностью стала расспрашивать, как должны быть расположены центры тяжести и какие моменты инерции определяют правильную посадку наездника, который собирается взять на гунтере барьер в пять полос. Он впервые слышал о применении физики в верховой езде. Она, однако, вовсе не расположена была шутить и властно заставила его разобраться в этом вопросе. Она не оставляла его в покое, пока не получила исчерпывающего ответа по всем пунктам. Женственность ее облика противоречила прямоте ее ума, и против своей воли Хэвиленд заинтересовался разговором, хотя девушка все еще раздражала его. Казалось, она всюду и во всем чувствовала себя полноправной хозяйкой.
– Все это очень интересно, – сказала она.
– Разрешите быть свободным? – иронически произнес Тони.
– Безусловно, – сказала Эдна тем же спокойным и рассудительным тоном. – Можете убираться к черту.
Он внезапно взглянул на нее с любопытством и в то же время смущенно. Лицо девушки залилось краской, но глаза смеялись.
– Будете знать, как насмехаться надо мной, – сказала она.
– Виноват.
– Еще бы. Я только собиралась вам сказать, что мне очень хочется посмотреть вашу лабораторию. Когда мне можно зайти?
– Никогда, – решительно сказал он. – Вам там не понравится. Мне и то уже там не нравится. И я не знаю, буду ли я вообще продолжать работу. Это посещение не доставит вам никакого удовольствия.
– А по-моему, доставит, – ответила она. – Когда мне прийти?
– Слушайте, Эдна, ради бога, не наседайте на меня. Все утро мой ассистент изводил меня, читая молчаливые проповеди. Довольно с меня волевых людей на сегодня.
Остальную часть пути они проехали молча, но, расставаясь с ним на станции, Эдна сказала:
– Так уж и быть, я вас прощаю. И в доказательство как-нибудь загляну в вашу лабораторию.
– Меня там не будет.
– Будете, – спокойно ответила она. – До свиданья.
Он решил было пока не говорить с Лили о браке, но этот день породил в нем какое-то паническое нетерпение.
Вечером, без всяких предисловий и подготовки, даже не поздоровавшись, он сказал:
– Лили, я хочу, чтобы ты развелась с Дональдом и вышла за меня замуж.
– О, я не могу, – вырвалось у нее. Голос ее звучал отрывисто, почти раздраженно. Спохватившись, она немедленно смягчила тон: – Тони, давай сегодня не будем говорить об этом. – Она беспомощно отвернулась. – Это все так сложно.
– Сложного тут ничего нет, – настаивал он. – Конечно, развод – дело не очень приятное, но ведь мы же к этому все равно придем. Мы любим друг друга, не правда ли? Почему же нам не обвенчаться? Разве ты не хочешь быть моей женой?
– Конечно, хочу. Ты знаешь это.
– Может быть, между тобой и Дональдом существуют отношения, о которых я не знаю?
– Нет. Мы добрые друзья, вот и все.
– Такие же друзья, как и мы с тобой? – сказал он.
– Тони! – Она в ужасе обернулась к нему. – Что это с тобой сегодня?
– Ничего особенного, просто я хочу, чтобы мы обвенчались.
– Это так трудно объяснить, – печально сказала она. – Все было так чудесно, пока ты не заговорил об этом. Дональд мне ни капельки не нужен. Мне нужен ты.
– Ничего не понимаю.
– Я тоже, – призналась она. – Давай пока оставим это.
Разговор продолжался всю неделю, но толку было мало. Хэвиленд чувствовал, что пытается поймать дым, и его охватывало гнетущее предчувствие надвигающейся беды. Вдобавок ко всем неприятностям в следующий свой приезд в Нью-Йорк он застал в лаборатории новое лицо. Это был Фабермахер, юноша со спокойным голосом, подвергший его самой жестокой критике, какую он когда-либо слышал. Хэвиленд чувствовал, что все складывается против него. Мысленно он уже совершенно отказался от работы над опытом. Он сделал это ради Лили, но видел, что ее совсем не волнует эта жертва.
– По-моему, неплохо было бы тебе снова заняться этим опытом, – сказала она. – Очевидно, тебе уже надоело отдыхать. Ты стал ужасно беспокойным.
– Неужели? – огрызнулся Хэвиленд. – Интересно, кто в этом виноват?
Он хотел сказать что-то еще, но вдруг на него нахлынул ужас – он понял, что когда-то правильно определил Лили: она может сходить с ума от любви к человеку, который бежит от нее, но как только он обернется и пойдет ей навстречу, она с такой же быстротой умчится прочь. Конечно, она не отдает себе в этом отчета, но с ней всегда происходит одно и то же. Хэвиленд поглядел на ее прелестное лицо, и хотя он сейчас с потрясающей ясностью сознавал, что он наделал, в чем его ошибка и что ему предстоит, он уже не мог остановиться. Ужас перешел в ярость, а затем в упрямство, заставившее его упорно шагать вперед по пути, ведущему к беде.
– К черту работу! – крикнул он. – Я больше никогда не поеду в лабораторию. Я буду сидеть здесь до тех пор, пока не заставлю тебя передумать!
5
Вскоре Эрик почувствовал, что его терпению приходит конец. Через три дня после разговора Хэвиленда с Фабермахером в лабораторию без всякого предупреждения вошел высокий нескладный человек, лет около сорока, в мятом холстинковом костюме, и стал оглядываться, часто мигая зеленоватыми глазами за толстыми стеклами очков. Увидев Эрика, наблюдавшего за ним из-за сетки, окружавшей щит высокого напряжения, человек улыбнулся.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167