– Нисколько, – не сразу ответил Фокс. Голос его звучал мягко. – Вы действительно физик.
– Дело вот в чем, – сказал Эрик. Он встал; глаза его теперь казались совсем черными. – Мне хочется, чтобы вы поняли, что значит для меня возможность быть здесь. Вы сказали, что мне будут предоставлены все условия. Мне не нужно всех условий. Я прошу только одного – оставить меня здесь, вот и все.
– Да, – сказал Фокс. – Да, я понимаю.
Он повернулся вместе с креслом и, глядя через окно на отвесные скалы, задумался о том, сколько воли и энергии заключено в этом молодом человеке. И Горину понадобится каждая капля этого запаса, чтобы начать восхождение на высокий крутой холм, именуемый карьерой ученого. Сам Фокс давно уже достиг вершины своей научно-исследовательской карьеры и с высоты, на которой он стоял, мог обозревать холмы других профессий. Теперь он знал, что в свое время мог бы взобраться на любой из них, но он выбрал карьеру ученого – самый уединенный холм. Если бы он избрал что-нибудь другое, если бы он достиг высоты более легким путем, наверное, и вознаграждение за труды было бы гораздо большим, хотя бы потому, что меньше, чем сейчас, оно уже быть не может. Заработок его был сравнительно невелик – двенадцать тысяч в год, о славе его знала во всем мире только маленькая горстка людей, а сам он превратился в черствого, ко всему равнодушного старика с опустошенной душой. Но вначале и у него не было никаких колебаний. Для него не существовало никакой карьеры, кроме научной, и никакой науки, кроме физики. Но почему? – недоумевал он сейчас. Что же заставило его выбрать именно этот путь?
Быстро и резко, словно рассердившись, он снова повернулся в кресле.
– Скажите… почему вы хотите стать ученым? – спросил он.
Горин молча уставился на него.
Фокс улыбнулся.
– Это не такой уж глупый вопрос.
– О, я этого не думал! Я просто…
– Я знаю, что вы этого не думали, но тем не менее мне хотелось бы знать, что заставляет молодого человека выбрать именно исследовательскую работу в области физики. Прежде всего вам придется отчаянно трудиться, чтобы овладеть наукой и вырвать у природы еще какую-то часть ее тайн. Затем перед вами встанут проблемы личной жизни – для науки не хватает двадцати четырех часов в сутки, но так жить невозможно. Ведь вы же человек. Но допустим, что вы овладели наукой, и представим себе, что вы все-таки разрешили проблему личной жизни, – и что же? Каково ваше положение в обществе в широком смысле этого слова? Вы натыкаетесь на стену такого равнодушия и невежества, что можете совершенно пасть духом. Общество нас не преследует, нет, гораздо хуже – оно почти не знает о нашем существовании, а если и знает, то для него мы являемся какими-то чародеями или богами – словом, чем-то в этом роде. Нас не считают за людей. Так что славы настоящей у нас нет и денег тоже, и в том, что может дать нам жизнь, не слишком много счастья, – вот почему я не понимаю, чем может привлекать научная карьера молодого человека в расцвете сил.
Эрик глядел на него в полном недоумении. Он был уверен, что не так понял профессора.
– Не знаю, – искренне ответил он. – Мне никогда и в голову не приходило искать другую профессию. Да и чем же, в конце концов, можно еще заниматься!
Фокс пожал плечами. Жаль, подумал он, но, видимо, тут уж ничего не поделаешь.
– Оставим это. Не забудьте, пожалуйста, сообщить мисс Прескотт свой адрес. Советую вам устроиться где-нибудь поблизости, может быть, даже в общежитии для аспирантов. Аванс будет выслан вам по почте.
– О, я могу подождать, профессор Фокс.
– Уж так здесь заведено. – Он встал и протянул руку. – Очень рад, что вы заглянули ко мне.
– Я слишком много болтал, – сказал Эрик. – Я право, не собирался, сэр. Как-то само собой вышло.
Фокс только покачал головой и, положив руку молодому человеку на плечо, проводил его до двери. Он подумал, что из этой беседы можно будет сделать забавную историю и при случае посмешить друзей, но через секунду понял, что никогда и никому не станет о ней рассказывать. Нельзя рассказать об этой встрече, не превратив ее в шутку, а вышучивать услышанное он тоже не мог, потому что юноша говорил ему о чем-то очень сокровенном. Фокс чувствовал себя так, словно ребенок вручил ему какую-то крошечную безделушку, которая для него дороже всего на свете, и он, Фокс, должен, хранить ее как можно бережнее, чтобы оправдать оказанное ему доверие.
В приемной Эрик получил от секретарши три ключа: один от аспирантской комнаты, другой от преподавательского лифта и третий от входной двери физического факультета. За ключи ему пришлось заплатить какую-то мелочь. Но когда он вышел из здания, позванивая ключами в кармане, ему казалось, что они из чистого золота, а звон их возвещает каждому прохожему, что он – Эрик Горин – стал наконец тем, чем всегда мечтал стать, – настоящим ученым-физиком.
2
Профессор Б.Сэмпсон Уайт отнесся к Эрику Горину гораздо проще, чем Фокс. Уайт торопился поскорее окончить работу над своим прибором, чтобы уехать на побережье и пробыть там хоть две недели до начала осеннего семестра. Он работал один в большом пустынном здании, наслаждаясь ощущением покоя и полной обособленности, и сначала не обратил никакого внимания на молодого человека, который остановился на пороге, наблюдая за его работой. Уайт подумал, что это какой-нибудь случайный посетитель, который, заблудившись в пустом здании, нечаянно забрел сюда и сейчас уйдет. Он снял со стены кислородную горелку, приоткрыл немного газовый кран и зажег газ – вспыхнул венчик желтого пламени, – затем прибавил еще газа и кислорода, и гудящее пламя вырвалось длинным голубым языком.
Накануне вечером Уайт обнаружил трещину в системе стеклянных насосов и решил запаять ее, пока трещина не поползла дальше. Некоторое время он медленно и осторожно водил перед собою ослепительным пламенем паяльной лампы, затем снял защитные очки. Когда в глазах его исчезли темные пятна, он увидел, что юноша все еще стоит в дверях, спокойно опершись о притолоку. Казалось, он даже не сознавал, что ведет себя бесцеремонно. Он спокойно и сосредоточенно наблюдал за работой профессора, и, если у него и были какие-то глубокомысленные замечания, он держал их про себя.
– Вам тут не жарко? – резко спросил Уайт.
– О нет, ничего, – ответил юноша.
Уайту давно перевалило за сорок. У него было заметное брюшко, мелкие правильные черты лица и преждевременная седина в волосах. Красивое лицо и буква «Б», первая буква его имени, сыграли немалую роль в формировании его характера. Буква «Б» означала Биверли – явно девичье имя, как считают все мальчики. Чтобы отвлечь внимание от своего слишком хорошенького личика, он научился показывать фокусы, а для пущего отвода глаз усвоил грубовато-резкую манеру речи.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167