С присущим мне проворством я изменил свой план атаки и присоединился к нападающим, избрав, для разнообразия, Судороги. Мерцающие чернильные ленты окутали скелет, пытаясь разбить его на куски, — но тщетно. Скелет сказал слово, топнул ногой, и останки всех трех заклинаний осыпались с него, скукожились и исчезли.
Птица, орангутан и горгулья немного отступили назад. Мы предвидели, что сейчас станет жарко.
Череп Глэдстоуна со скрипом повернулся в мою сторону.
— Как ты думаешь, отчего мой хозяин именно мне предоставил честь вселиться в его кости? Я — Гонорий, африт девятого уровня, неуязвимый для магии простых джиннов. А теперь — оставьте меня в покое!
Из пальцев скелета вырвались зеленые силовые дуги. Горгулья спрыгнула с крыши, чтобы увернуться от них, в то время как птица и орангутан камнем рухнули вниз с того места, где парили.
Скелет одним прыжком перемахнул на более низкую крышу и поскакал своей дорогой. Трое джиннов ненадолго зависли в воздухе, чтобы посовещаться.
— Что-то не нравятся мне эти игры, — сказал орангутан.
— Да и мне тоже, — сказала птица. — Слыхали? Неуязвимый он! Помню, как-то раз, в древнем Сиаме, был один царский африт…
— Он уязвим для серебра, — возразила горгулья. — Он мне сам сказал.
— Ну и что, мы для серебра тоже уязвимы, — ответил орангутан. — У меня от него вся шерсть облезет!
— Ну, нам же не обязательно к нему прикасаться, верно? Пошли.
Мы стремительно опустились на оживленную улицу внизу. Не обошлось без инцидентов: увидевший нас водитель грузовика крутанул руль и вылетел на тротуар. Нехорошо, конечно, но могло бы быть и хуже.
Мой коллега негодующе приостановился в воздухе.
— Что это с ним такое? Он что, орангутана никогда не видел?
— Крылатого — вряд ли. Может, станем на первом плане голубями? Так, выломайте-ка мне три прута из этой решетки. Она ведь не железная, верно? Вот и хорошо. Теперь надо найти ювелирный магазин.
Обойдя окрестные магазинчики, мы обнаружили даже кое-что получше: настоящую ювелирную мастерскую, в витрине которой красовалась целая коллекция любовно подобранных серебряных кружек, кувшинов, спортивных кубков и памятных табличек. Птица с орангутаном, сумевшие раздобыть три длинных металлических прута, старались держаться от витрины подальше: аура серебра леденила наши сущности даже с другой стороны улицы. Однако горгулье медлить было некогда. Я схватил один из прутьев, стиснул зубы и высадил стекло. Потом проворно подцепил прутом большую пивную кружку и отбежал назад, не обращая внимания на жалобные крики, которые донеслись из магазина.
Видали? И я помахал кружкой перед носом у моих ошарашенных спутников. Вот вам и копье. Теперь нужно еще два.
У нас ушло двадцать минут на бреющем полете на то, чтобы снова разыскать скелет. На самом деле не так уж это было сложно: мы просто летели туда, откуда доносились вопли. Видимо, Гонорий заново открыл для себя удовольствие наводить ужас на людей и теперь разгуливал по Набережной, раскачиваясь на фонарях и внезапно выныривая из-за парапета, чем до смерти пугал случайных прохожих. Довольно безобидное занятие, но мы получили приказ, а значит, необходимо было действовать.
У каждого из нас было при себе импровизированное копье с серебряным предметом. У птицы на конце металлического прута болтался кубок за метание дротиков, орангутанг же, который в течение нескольких минут безуспешно пытался уравновесить на конце прута большое блюдо, в конце концов ограничился подставочкой для тостов. Я наспех выдал им кое-какие наставления по части тактики, и мы принялись подбираться к скелету на манер трех пастушьих собак, загоняющих непослушного барана. Птица летела вдоль Набережной с юга, орангутан заходил с севера, а я подкрадывался из глубины квартала. И наконец мы загнали его в угол в районе Иглы Клеопатры.
Раньше всех Гонорий увидел птицу. Еще один испепеляющий заряд вылетел из его руки, прошел между голенастыми ногами птицы и обратил во прах общественный туалет. Тем временем орангутан подлетел вплотную и ткнул между лопаток Глэдстоуна подставочкой для тостов. Сноп зеленоватых искр, запах горящей ткани; скелет подпрыгнул, как ужаленный, и с пронзительным воплем рухнул наземь. Он шарахнулся в сторону проезжей части, чудом разминувшись с моей пивной кружкой.
— Ах вы, предатели!
Следующий снаряд Гонория просвистел у самого уха горгульи. Но пока он старался не упускать из виду мою ускользающую фигуру, птица подобралась поближе и пощекотала его костлявую ногу кубком за метание дротиков. Когда он стремительно развернулся навстречу новой опасности, за дело опять взялась подставочка для тостов. И так оно и шло. Сколько ни крутился, как ни вертелся скелет, то один, то другой серебряный предмет все время оказывался у него за спиной. Вскоре он, вместо того чтобы метать снаряды прицельно, принялся палить в белый свет как в копеечку, да и силы в них той уже не стало — он теперь стремился не наступать и нападать, а уйти подобру-поздорову. Бранясь и подвывая, он отступал через Набережную, подходя все ближе и ближе к парапету.
Мы трое сжимали кольцо, хотя и весьма осторожно. Я все никак не мог понять что же тут кажется мне таким непривычным. Но наконец понял: я снова принимал участие в охоте, только на этот раз я был охотником. Обычно охотились за мной.
Через несколько минут мы прижали скелет к подножию обелиска. Он лихорадочно вертел черепом из стороны в сторону, багровые огоньки так и сверкали в поисках пути к отступлению.
— Гонорий, — сказал я, — это твой последний шанс. Мы понимаем, как несладко тебе пришлось. Если ты не можешь по своей воле дематериализоваться из этих костей, наверняка кто-нибудь из современных волшебников сумеет освободить тебя от наложенного заклятия. Сдавайся, и я попрошу своего хозяина отыскать соответствующее заклинание.
Скелет издал скрежещущий возглас, исполненный презрения.
— Хозяина, говоришь, попросишь? Как будто это так просто! Можно подумать, вы с ним прямо на дружеской ноге! Оч-чень сомневаюсь. Все, все вы подчиняетесь прихотям своих хозяев-людей, один только я свободен!
— Да ведь ты же заточен в вонючем мешке костей, возразил я. — Посмотри на себя! Ты не способен даже обернуться птицей или рыбой, чтобы ускользнуть.
— Я в лучшем положении, нежели ты! — огрызнулся скелет. — Сколько уже лет вы на них пашете? Сколько вы ни меняйте облик, факт остается фактом: ты — раб, и все вы рабы, скованные кандалами и действующие под страхом наказания. Ах, поглядите: вот я бес, вот я дьявол! Подумаешь! Кому какое дело?
— Я, вообще-то, горгулья, — буркнул я. Но не слишком громко: в целом-то он был прав.
— Да если бы у тебя был хоть малейший шанс, ты бы вместе со мной бродил по Лондону, где вздумается, и учил этих волшебничков уму-разуму.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136
Птица, орангутан и горгулья немного отступили назад. Мы предвидели, что сейчас станет жарко.
Череп Глэдстоуна со скрипом повернулся в мою сторону.
— Как ты думаешь, отчего мой хозяин именно мне предоставил честь вселиться в его кости? Я — Гонорий, африт девятого уровня, неуязвимый для магии простых джиннов. А теперь — оставьте меня в покое!
Из пальцев скелета вырвались зеленые силовые дуги. Горгулья спрыгнула с крыши, чтобы увернуться от них, в то время как птица и орангутан камнем рухнули вниз с того места, где парили.
Скелет одним прыжком перемахнул на более низкую крышу и поскакал своей дорогой. Трое джиннов ненадолго зависли в воздухе, чтобы посовещаться.
— Что-то не нравятся мне эти игры, — сказал орангутан.
— Да и мне тоже, — сказала птица. — Слыхали? Неуязвимый он! Помню, как-то раз, в древнем Сиаме, был один царский африт…
— Он уязвим для серебра, — возразила горгулья. — Он мне сам сказал.
— Ну и что, мы для серебра тоже уязвимы, — ответил орангутан. — У меня от него вся шерсть облезет!
— Ну, нам же не обязательно к нему прикасаться, верно? Пошли.
Мы стремительно опустились на оживленную улицу внизу. Не обошлось без инцидентов: увидевший нас водитель грузовика крутанул руль и вылетел на тротуар. Нехорошо, конечно, но могло бы быть и хуже.
Мой коллега негодующе приостановился в воздухе.
— Что это с ним такое? Он что, орангутана никогда не видел?
— Крылатого — вряд ли. Может, станем на первом плане голубями? Так, выломайте-ка мне три прута из этой решетки. Она ведь не железная, верно? Вот и хорошо. Теперь надо найти ювелирный магазин.
Обойдя окрестные магазинчики, мы обнаружили даже кое-что получше: настоящую ювелирную мастерскую, в витрине которой красовалась целая коллекция любовно подобранных серебряных кружек, кувшинов, спортивных кубков и памятных табличек. Птица с орангутаном, сумевшие раздобыть три длинных металлических прута, старались держаться от витрины подальше: аура серебра леденила наши сущности даже с другой стороны улицы. Однако горгулье медлить было некогда. Я схватил один из прутьев, стиснул зубы и высадил стекло. Потом проворно подцепил прутом большую пивную кружку и отбежал назад, не обращая внимания на жалобные крики, которые донеслись из магазина.
Видали? И я помахал кружкой перед носом у моих ошарашенных спутников. Вот вам и копье. Теперь нужно еще два.
У нас ушло двадцать минут на бреющем полете на то, чтобы снова разыскать скелет. На самом деле не так уж это было сложно: мы просто летели туда, откуда доносились вопли. Видимо, Гонорий заново открыл для себя удовольствие наводить ужас на людей и теперь разгуливал по Набережной, раскачиваясь на фонарях и внезапно выныривая из-за парапета, чем до смерти пугал случайных прохожих. Довольно безобидное занятие, но мы получили приказ, а значит, необходимо было действовать.
У каждого из нас было при себе импровизированное копье с серебряным предметом. У птицы на конце металлического прута болтался кубок за метание дротиков, орангутанг же, который в течение нескольких минут безуспешно пытался уравновесить на конце прута большое блюдо, в конце концов ограничился подставочкой для тостов. Я наспех выдал им кое-какие наставления по части тактики, и мы принялись подбираться к скелету на манер трех пастушьих собак, загоняющих непослушного барана. Птица летела вдоль Набережной с юга, орангутан заходил с севера, а я подкрадывался из глубины квартала. И наконец мы загнали его в угол в районе Иглы Клеопатры.
Раньше всех Гонорий увидел птицу. Еще один испепеляющий заряд вылетел из его руки, прошел между голенастыми ногами птицы и обратил во прах общественный туалет. Тем временем орангутан подлетел вплотную и ткнул между лопаток Глэдстоуна подставочкой для тостов. Сноп зеленоватых искр, запах горящей ткани; скелет подпрыгнул, как ужаленный, и с пронзительным воплем рухнул наземь. Он шарахнулся в сторону проезжей части, чудом разминувшись с моей пивной кружкой.
— Ах вы, предатели!
Следующий снаряд Гонория просвистел у самого уха горгульи. Но пока он старался не упускать из виду мою ускользающую фигуру, птица подобралась поближе и пощекотала его костлявую ногу кубком за метание дротиков. Когда он стремительно развернулся навстречу новой опасности, за дело опять взялась подставочка для тостов. И так оно и шло. Сколько ни крутился, как ни вертелся скелет, то один, то другой серебряный предмет все время оказывался у него за спиной. Вскоре он, вместо того чтобы метать снаряды прицельно, принялся палить в белый свет как в копеечку, да и силы в них той уже не стало — он теперь стремился не наступать и нападать, а уйти подобру-поздорову. Бранясь и подвывая, он отступал через Набережную, подходя все ближе и ближе к парапету.
Мы трое сжимали кольцо, хотя и весьма осторожно. Я все никак не мог понять что же тут кажется мне таким непривычным. Но наконец понял: я снова принимал участие в охоте, только на этот раз я был охотником. Обычно охотились за мной.
Через несколько минут мы прижали скелет к подножию обелиска. Он лихорадочно вертел черепом из стороны в сторону, багровые огоньки так и сверкали в поисках пути к отступлению.
— Гонорий, — сказал я, — это твой последний шанс. Мы понимаем, как несладко тебе пришлось. Если ты не можешь по своей воле дематериализоваться из этих костей, наверняка кто-нибудь из современных волшебников сумеет освободить тебя от наложенного заклятия. Сдавайся, и я попрошу своего хозяина отыскать соответствующее заклинание.
Скелет издал скрежещущий возглас, исполненный презрения.
— Хозяина, говоришь, попросишь? Как будто это так просто! Можно подумать, вы с ним прямо на дружеской ноге! Оч-чень сомневаюсь. Все, все вы подчиняетесь прихотям своих хозяев-людей, один только я свободен!
— Да ведь ты же заточен в вонючем мешке костей, возразил я. — Посмотри на себя! Ты не способен даже обернуться птицей или рыбой, чтобы ускользнуть.
— Я в лучшем положении, нежели ты! — огрызнулся скелет. — Сколько уже лет вы на них пашете? Сколько вы ни меняйте облик, факт остается фактом: ты — раб, и все вы рабы, скованные кандалами и действующие под страхом наказания. Ах, поглядите: вот я бес, вот я дьявол! Подумаешь! Кому какое дело?
— Я, вообще-то, горгулья, — буркнул я. Но не слишком громко: в целом-то он был прав.
— Да если бы у тебя был хоть малейший шанс, ты бы вместе со мной бродил по Лондону, где вздумается, и учил этих волшебничков уму-разуму.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136