Только бы никого не встретить. Кто тут живет? Боярков? Наплевать. Алка? Хуже. Если увидит, обязательно прицепится.
Ой, Пшеничного в нашем дворе никогда не было! Что ему здесь надо? Может, не заметит, мимо пройдет? Спрятаться бы в какой-нибудь парадной!
— Привет.
— Здравствуй, Пшеничный.
— Надо же, как официально. Куда это ты с чемоданом? В Рио-де-Жанейро?
— Да. То есть — нет.
— А в порядке ты экскурсию по картинам вела. С таким видом рассказывала, что можно подумать, сама присутствовала при написании их.
— Угу.
Странные слова у него: «в порядке», наши бы мальчишки сказали «здоровски» или «законно». Как пренебрежительно посмотрел на мой чемодан, пальто, шапку. Наши бы мальчишки меня не заметили.
— Ты здесь живешь, что ли?
— Угу.
— Да-а, с тобой поговорить — не соскучишься. Ну, пока.
— До свидания, Пшеничный.
Кретинка. Они теперь с Ларкой до упаду будут повторять: «Здравствуй, Пшеничный. До свидания, Пшеничный» И поделом. Первый раз в жизни Пшеничный с тобой заговорил, а ты с ним — как идиотка.
Почему все требуют от меня быть не такой, какая я есть? Каждому подай какую-то другую меня. Ну и как на всех угодить?
Кажется, я начинаю понимать, почему отношения между людьми не могут быть простыми и ясными. Сильный человек притягивает к себе слабого и не замечают при этом, что притягиваемый сразу деформируется, меняется. И чем ближе притяжение, тем больше слабый становится другим.
Меня вот всю перекореживает оттого, что все тянут в разные стороны. Чертов чемодан — едва дотащила!
— Извините, кто последний белье сдавать?
— Не знаю, девочка, успеешь ли? Перед тобой еще четыре человека, а прачечная скоро закрывается.
Тащить этот чемодан назад?! Ну почему я такая несчастная? Ладно, кончай ныть. Ты не из-за белья несчастная, а потому что надо выбирать между Ларисками. Кого же выбрать? Пожалуй, Ларуську — из-за ее жуткой мамочки я ей нужнее.

*
— Куда это ты вчера с таким огромным чемоданом перлась?
Интересно, Алка, как Ксения, целыми днями сидит у окна, чтобы всегда быть в курсе моих передвижений?
— В прачечную ходила.
— Врешь. С чемоданом в прачечную не ходят.
Алке— то что от меня надо? Или у нее нюх, как у стервятника, на разлад моих дружб? Неужели она заметила, как я подложила Ларе записку с ответом. Вряд ли. А даже если и заметила, как она могла догадаться, что у нас все плохо.
— А Пшено чего у твоего дома крутился?
— Не знаю, может, в магазин ходил.
— Врешь. С пустыми руками в магазин не ходят. Скажи лучше — втюрился в тебя.
— Слушай, мне некогда что-либо доказывать. Мне еще класс убирать.
— Ты с Бояриком дежуришь? Хочешь, останусь, помогу?
Надо же, Алка готова за Бояркова ишачить. Не собирается же она меня убеждать, что своими наманикюренными пальцами она только и делает, что за всех пашет. Или это она «втюрилась» в Бояркова? Пожалуй, между ними что-то есть. Когда Боярков смотрит на меня, у него такой оторопелый вид, будто я в любую минуту могу, бог знает, что выкинуть. А между ними взгляд пробегает как мышка. Домашняя такая мышка, уютная. Что же может связывать кусачую Алку и бессловесного Бояркова?
— Боярков, ты что намерен всю уборку простоять столбом? Или, пока я подметаю, ты парты подвигаешь?
— Погоди, я ему помогу передвигать парты. Ему нельзя тяжелое поднимать. У него аппендицит вырезали.
— Извини, я не знала. Но все равно, если у него мать уборщица, должен же он привыкать физически работать, чтобы хоть как-то ей помогать.
— Что такого что «уборщица» — вырастет, жареный петух в зад клюнет — живо научится всему.
Ой, неловко про уборщицу получилось. Я ничего такого не имела в виду. А Алка все-таки странным тоном о Бояркове говорит: будто она взрослая ссестра или даже его мать.
— Ты на вечер что наденешь?
— На какой?
— Ну, на новогодний.
— Наверно, нужно в форме и в белом переднике?
— Чокнулась — в седьмом классе на танцы в форме! Неужели у тебя родители так мало получают, что не могут тебе выходное платье справить?
— Не знаю, мне мама обещала заказать платье знакомой портнихе.
— Проси на нижней юбке и клеш. Сейчас знаешь, какой длины самое модное? На три пальца выше колен. Ну-ка, встань на стул, я посмотрю, пойдет ли тебе такое.
Господи, что она мне при Бояркове юбку задирает? Он же мальчишка все-таки.
— Ага, пойдет. У тебя ноги прямые. Мне бы такие ноги. Не смотри на Боярика, он свой.
— Можно я со стула слезу?
— Ага. Тебе бы еще туфли на каблучке. Не на шпильке, конечно, ты еще не взрослая. А вот на таком. Батька у тебя пьет?
— Нет.
— Плохо. Я всегда, когда батька подвыпьет, все у него прошу. Скажи своим, что у всех девчонок уже есть, а у тебя нет. Если б я была такого роста, как ты, я б давно на шпильках носила. Вот смотри, я на цыпочки встану, идет мне?
— Идет.
— Врешь. Когда ноги короткие и кривоватые, высокие каблуки не идут. Что покраснела? Говорю, Боярик свой. И потом, когда хожу или танцую, не заметно. Только если вот так: на стул встать и юбку задрать.
Вот умница Боярков, нет того, чтобы незаметно исчезнуть, так пришел Алкины ноги разглядывать. Да еще с таким видом, будто что в ногах понимает.
— Да ладно тебе, не возись с каждой пылинкой. Что на совок не заметается — пихни под шкаф. Ты волосы на вечер будешь начесывать?
— Не знаю. Я не пробовала.
— Айда тогда ко мне. Мне батька с завода мебельный лак принес, посмотрим, пойдет ли тебе начес.
Надо же, Алка-кусака меня к себе зовет! Где это видано, где это слыхано, чтоб Алка-кусака — домой позвала?!
Нужно воспользоваться редким моментом, и посмотреть, какой бывает дом у Алок. И заодно избавиться от Бояркова.
— У меня батька на все руки, что ни попрошу — все сделает. Видела в парикмахерских железные расчески с длинным хвостом для начесывания? И мне батя такую же выпилил. Фукалку из-под одеколона для лака приспособил. Бигудины большие, как сейчас модно, из сетки накрутил. Без таких бигудей начес ни за что держаться не будет. Осторожнее по коридору проходи, не наткнись на соседкин сундук. Сейчас направо дверь Вовки — алкаголика, а дальше — наша.
Вот, значит, как тут у Алок… Тесновато. Стены сдавили с двух сторон, получилась длинная клетка. Хотя нет, пожалуй, в клетке птица еще может с жердочки на жердочку попрыгать. А здесь как в норе. Правда, в очень чистой норе. Пахнет чем-то вроде нафталина.
— Бери стул, садись и смотрись в зеркальце. Пока я тебя накручиваю.
Надо же, все стулья — в белых чехлах. Наверно, под чехлами они все разные. До чего у меня в этой комнате дурацкий вид. Прямо слон в посудной лавке.
— Пивка бы надо. На пиве накрутка дольше держится. Я батьке прямо так и сказала (наклони голову пониже): «Чем после смены у пивнухи шататься, покупай в бутылках и домой неси. Дешевле выйдет, — не надо всяких хануриков поить — и мне на завивку полчашки останется».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155