Кресла, в которых можно полулежать, клубы облаков, которые, как бог, можешь гладить, курица на двойном подносе — все взвинчивало цену. Хорошо еще, когда приземлились, ни в аэропорту, ни по дороге в Ялту не оказалось пальм и мандаринов. А то хоть назад пешком иди.
Ага, вот и санаторий. Я его так себе и представляла: белые колонны, лестница, чтоб на ней всем фотографироваться, парк с магнолиями. Очень хорошо для мамы.
Ну, а МОРЕ где? Далеко? Ничего. По жаре? Ничего. Это ж МОРЕ, ради него можно и пострадать.
Ой! Ой— ой-ой! Это не то море! Это же суп из вареных раков! Везде-везде красные тела: на камнях, в воде, на топчанах… Фу, как некрасиво лежат. Специально выворачивают места, которые принято прятать. Никогда не думала, что на пляже может быть не песок, а камни. Неужели таким большим волнам не стыдно: за столько тысяч лет не могли перетереть гальку в песок? Хотя бы в такой, как у нас на даче?
— Ты что, дочура, все стремилась — к морю, к морю. А пришла и даже не раздеваешься?
— Мам, а у тебя в санатории такой же пляж?
— Нет, конечно, это дикий пляж, поэтому столько народу. В санатории пляж примыкает к очень красивому парку. Там все по режиму и медсестра следит, чтобы отдыхающие не жарились, сколько им заблагорассудится, на солнце.
— А мне нельзя на твой пляж?
— Боюсь, что нет. Я уже выхлопотала одно разрешение для Анатолия Петровича.
Ну вот, Анютин художник будет с мамой и на пляже, и вечером по городу гулять. А я совсем в чужом месте останусь одна.
— Не огорчайся, ты уже большая девочка, познакомишься с соседками по комнате, подружишься, и тебе будет гораздо веселее с ними, чем со мной.
«Подружишься» — а вдруг они совсем-совсем старые? И толстые, как вон та туша? Или решат, что я для них — малявка, и будут стараться от меня избавиться?
— Ну, ты, зайка, совсем размагнитилась. От жары тебя разморило, что ли? Давай быстро окунайся в море и пойдем, посмотрим, куда тебя определили по курсовке.
Ага, Петушихин домик? Как раз для меня. Мне всегда хотелось пожить в таком. Ага, белые занавесочки на окнах, три кровати под пикейными покрывалами, три коврика на стене. Только бы соседки оказались молодыми.
— Пожалуйста, учти: несколько дней уйдет на акклиматизацию и в первые дни валяться, как головешке, на солнце нельзя. Три минуты на спине, три минуты на животе, а остальное время под тентом.
Шесть минут на солнце, а остальной весь юг — в тени. И одиночестве. Нет, нехорошо так думать. Пусть мама отдыхает среди пальм и магнолий, у нее был трудный год. А мне только и нужно было: взглянуть одним глазком, какой он из себя этот знаменитый ЮГ. Теперь, когда Ларка начнет хвастать, я буду думать про себя: я тоже знаю, что такое юг.
— Тю-ю, ты откуда такая беленькая? Из Ленинграда? Я сразу угадала. У вас, ленинградских, такая кожа нежная, прямо светится. И одеваетесь вы как-то по-особому. Ты, поди, тоже здорово в моде разбираешься? Поможешь мне выбрать лакированные босоножки?
— Зачем же лакированные, они уже вышли из моды?
— Тю-ю, это у вас вышли, а у нас в Сибири только-только вошли. Куплю на каблуке, вот здесь и здесь переплетенные — дома все девки от зависти сдохнут.
— Лучше лодочки с острым носом. Они простые и элегантные.
— Тю-ю, «лодочки», никакого фасону в них. У нас в Сибири знаешь, как любят? Чтоб все до точки было. Видала, какой у меня загар?
— Че-ерный. Спина даже шелушится…
— Во, что значит дубленая кожа — три раза слазила! Знаешь, как я загораю? В воде. Меня парни пригласят на «спасалке» покататься, а я с лодки нырк, нырк — и гребу-у. Знаешь, как у нас гребут!
— Это очень вредно для здоровья. На юге нужно сначала три минуты на солнце, потом пять, потом десять…
— У вас вредно, а у нас — в самый раз.
— А кто вот на этой кровати живет?
— Офицерша. По первости, как приехала, все, губы поджав, ходила. А потом смотрю — туда, сюда, на танцы, в ресторан… ё-моё, думаю, это при живом-то мужике? Да у нас за такое вожжами баб охаживают, а не на курорты посылают.
— Может, это она просто так…
— Ка-ак же. Жди, «просто так». Сюда замужние просто так не ездят. Сюда ездят те, кому хочется чужих мужиков попробовать.
Вот он, оказывается, какой юг. Я и раньше замечала, что у тех, кто о нем говорит, в уголках губ проскальзывает намек на его развратность, но не придавала этому значения. А теперь сама вижу. Неужели это солнце, море, цветы виноваты? Нет, конечно. Люди нарочно распускают про юг слухи, точно паутину. И те, кто хочет ухватить хоть кусочек красивой богатой жизни, запутываются в этой паутине. Их влечет сюда. Примчавшись, они хапают неуёмно солнце, море, любовь, а потом расплачиваются. Чем? Ожогами и вожжами на спине?
— Ты что, мартышка, сидишь одна?
— Читаю.
— А где твоя подружка?
— На танцы ушла.
— Ты уже обедала?
— Да. Мы в первой смене.
— У меня к тебе, доча, вот какая просьба. Скоро у Анатолия Петровича день рождения, мне бы хотелось, чтоб ты мне помогла выбрать ему подарок. У молодежи все-таки и вкус современнее и мозг не так загружен. Хотелось бы придумать что-нибудь не банальное.
— Придумать-то можно, а вот что тут есть в магазинах?
— Нужно походить, посмотреть.
— Жарко слишком. Испечемся, пока ходим.
— Не так уж часто бывает день рождения, один раз можно и пожертвовать своим отдыхом. Что ты думаешь насчет красивой рубашки и галстука?
— Одежда… Как-то очень уж по-родственному. Лучше посмотреть что-нибудь в народных промыслах, а если здесь таких нет, то цветы. Представляешь, большущий букет роз… Темно-красные, такие тугие нераспустившиеся головки, и все в капельках влаги…
— Мужчине — цветы?
— Ну и что? Артистам же дарят. А он — художник. Для него самое главное — красота.
— На базар придется идти… С утра. По холодку. Может быть, одни цветы — слишком голо? Что-нибудь еще к ним прибавить?
— К розам ни «прибавить» ни «убавить» ничего нельзя. Можно только испортить!
— Ну ладно, я тогда раненько за тобой зайду, и мы вместе прогуляемся до рынка.
Вот ведь как получается: где-то рядом бродят дни рождения, усыпанные розами, где-то под магнолиями играет музыка, влюбленные танцуют, шепчутся, смеются. А я сижу прямо посередке юга, и никто не видит, не слышит меня. Весь праздник проходит мимо, мимо, будто я заколдованная. Даже загорела и то не по-южному: белее всех на пляже. В Ленинграде увидят такой загар, скажут: «Э-э, врешь ты все про море, поди, у бабки в деревне картошку полола».
— Что, дочура, скучаешь? А где твои соседки?
— У одной — отпуск кончился, она уехала в Сибирь, а другая перебралась к какому-то своему знакомому.
— Знаешь, что я придумала? Анатолий Петрович уезжает в Ленинград. Ему нужно готовить выставку. А мы с тобой давай проедемся на катере по Черноморскому побережью? Покажу тебе Алупку, Алушту, Никитский ботанический сад, Ласточкино гнездо, Воронцовский дворец.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155
Ага, вот и санаторий. Я его так себе и представляла: белые колонны, лестница, чтоб на ней всем фотографироваться, парк с магнолиями. Очень хорошо для мамы.
Ну, а МОРЕ где? Далеко? Ничего. По жаре? Ничего. Это ж МОРЕ, ради него можно и пострадать.
Ой! Ой— ой-ой! Это не то море! Это же суп из вареных раков! Везде-везде красные тела: на камнях, в воде, на топчанах… Фу, как некрасиво лежат. Специально выворачивают места, которые принято прятать. Никогда не думала, что на пляже может быть не песок, а камни. Неужели таким большим волнам не стыдно: за столько тысяч лет не могли перетереть гальку в песок? Хотя бы в такой, как у нас на даче?
— Ты что, дочура, все стремилась — к морю, к морю. А пришла и даже не раздеваешься?
— Мам, а у тебя в санатории такой же пляж?
— Нет, конечно, это дикий пляж, поэтому столько народу. В санатории пляж примыкает к очень красивому парку. Там все по режиму и медсестра следит, чтобы отдыхающие не жарились, сколько им заблагорассудится, на солнце.
— А мне нельзя на твой пляж?
— Боюсь, что нет. Я уже выхлопотала одно разрешение для Анатолия Петровича.
Ну вот, Анютин художник будет с мамой и на пляже, и вечером по городу гулять. А я совсем в чужом месте останусь одна.
— Не огорчайся, ты уже большая девочка, познакомишься с соседками по комнате, подружишься, и тебе будет гораздо веселее с ними, чем со мной.
«Подружишься» — а вдруг они совсем-совсем старые? И толстые, как вон та туша? Или решат, что я для них — малявка, и будут стараться от меня избавиться?
— Ну, ты, зайка, совсем размагнитилась. От жары тебя разморило, что ли? Давай быстро окунайся в море и пойдем, посмотрим, куда тебя определили по курсовке.
Ага, Петушихин домик? Как раз для меня. Мне всегда хотелось пожить в таком. Ага, белые занавесочки на окнах, три кровати под пикейными покрывалами, три коврика на стене. Только бы соседки оказались молодыми.
— Пожалуйста, учти: несколько дней уйдет на акклиматизацию и в первые дни валяться, как головешке, на солнце нельзя. Три минуты на спине, три минуты на животе, а остальное время под тентом.
Шесть минут на солнце, а остальной весь юг — в тени. И одиночестве. Нет, нехорошо так думать. Пусть мама отдыхает среди пальм и магнолий, у нее был трудный год. А мне только и нужно было: взглянуть одним глазком, какой он из себя этот знаменитый ЮГ. Теперь, когда Ларка начнет хвастать, я буду думать про себя: я тоже знаю, что такое юг.
— Тю-ю, ты откуда такая беленькая? Из Ленинграда? Я сразу угадала. У вас, ленинградских, такая кожа нежная, прямо светится. И одеваетесь вы как-то по-особому. Ты, поди, тоже здорово в моде разбираешься? Поможешь мне выбрать лакированные босоножки?
— Зачем же лакированные, они уже вышли из моды?
— Тю-ю, это у вас вышли, а у нас в Сибири только-только вошли. Куплю на каблуке, вот здесь и здесь переплетенные — дома все девки от зависти сдохнут.
— Лучше лодочки с острым носом. Они простые и элегантные.
— Тю-ю, «лодочки», никакого фасону в них. У нас в Сибири знаешь, как любят? Чтоб все до точки было. Видала, какой у меня загар?
— Че-ерный. Спина даже шелушится…
— Во, что значит дубленая кожа — три раза слазила! Знаешь, как я загораю? В воде. Меня парни пригласят на «спасалке» покататься, а я с лодки нырк, нырк — и гребу-у. Знаешь, как у нас гребут!
— Это очень вредно для здоровья. На юге нужно сначала три минуты на солнце, потом пять, потом десять…
— У вас вредно, а у нас — в самый раз.
— А кто вот на этой кровати живет?
— Офицерша. По первости, как приехала, все, губы поджав, ходила. А потом смотрю — туда, сюда, на танцы, в ресторан… ё-моё, думаю, это при живом-то мужике? Да у нас за такое вожжами баб охаживают, а не на курорты посылают.
— Может, это она просто так…
— Ка-ак же. Жди, «просто так». Сюда замужние просто так не ездят. Сюда ездят те, кому хочется чужих мужиков попробовать.
Вот он, оказывается, какой юг. Я и раньше замечала, что у тех, кто о нем говорит, в уголках губ проскальзывает намек на его развратность, но не придавала этому значения. А теперь сама вижу. Неужели это солнце, море, цветы виноваты? Нет, конечно. Люди нарочно распускают про юг слухи, точно паутину. И те, кто хочет ухватить хоть кусочек красивой богатой жизни, запутываются в этой паутине. Их влечет сюда. Примчавшись, они хапают неуёмно солнце, море, любовь, а потом расплачиваются. Чем? Ожогами и вожжами на спине?
— Ты что, мартышка, сидишь одна?
— Читаю.
— А где твоя подружка?
— На танцы ушла.
— Ты уже обедала?
— Да. Мы в первой смене.
— У меня к тебе, доча, вот какая просьба. Скоро у Анатолия Петровича день рождения, мне бы хотелось, чтоб ты мне помогла выбрать ему подарок. У молодежи все-таки и вкус современнее и мозг не так загружен. Хотелось бы придумать что-нибудь не банальное.
— Придумать-то можно, а вот что тут есть в магазинах?
— Нужно походить, посмотреть.
— Жарко слишком. Испечемся, пока ходим.
— Не так уж часто бывает день рождения, один раз можно и пожертвовать своим отдыхом. Что ты думаешь насчет красивой рубашки и галстука?
— Одежда… Как-то очень уж по-родственному. Лучше посмотреть что-нибудь в народных промыслах, а если здесь таких нет, то цветы. Представляешь, большущий букет роз… Темно-красные, такие тугие нераспустившиеся головки, и все в капельках влаги…
— Мужчине — цветы?
— Ну и что? Артистам же дарят. А он — художник. Для него самое главное — красота.
— На базар придется идти… С утра. По холодку. Может быть, одни цветы — слишком голо? Что-нибудь еще к ним прибавить?
— К розам ни «прибавить» ни «убавить» ничего нельзя. Можно только испортить!
— Ну ладно, я тогда раненько за тобой зайду, и мы вместе прогуляемся до рынка.
Вот ведь как получается: где-то рядом бродят дни рождения, усыпанные розами, где-то под магнолиями играет музыка, влюбленные танцуют, шепчутся, смеются. А я сижу прямо посередке юга, и никто не видит, не слышит меня. Весь праздник проходит мимо, мимо, будто я заколдованная. Даже загорела и то не по-южному: белее всех на пляже. В Ленинграде увидят такой загар, скажут: «Э-э, врешь ты все про море, поди, у бабки в деревне картошку полола».
— Что, дочура, скучаешь? А где твои соседки?
— У одной — отпуск кончился, она уехала в Сибирь, а другая перебралась к какому-то своему знакомому.
— Знаешь, что я придумала? Анатолий Петрович уезжает в Ленинград. Ему нужно готовить выставку. А мы с тобой давай проедемся на катере по Черноморскому побережью? Покажу тебе Алупку, Алушту, Никитский ботанический сад, Ласточкино гнездо, Воронцовский дворец.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155