Как они могут годами жить вместе?
— Кто это толстая баба?
— Ты ее не знаешь. Я эту зиму работала с выездным ансамблем. Руководитель — мужик современный: сам музыку сочиняет, стихи.
— Это муж некультурной бабы?
— Между руководителем ансамбля и солисткой, сама понимаешь, всегда что-то есть. Но у нас все было по-другому. Красиво, с ухаживанием, как я люблю. Представляешь, он мне в каком-то обшарпанном городишке среди зимы достал букет роз. И ящик шампанского ансамблю. У местных шары на лоб.
— Прямо столичные артисты.
— Вот именно. Ну, там все хорошо было, а как сюда приехали — понеслось… Она оборвала все телефоны в Москонцерте, в студии, дома. Я снимала комнату у бывшей учительницы, так она, представляешь, звонила ей среди ночи и обзывала матом.
— Кошмар
— Теперь грозится плеснуть мне в глаза серной кислотой.
— Нужно в милицию сообщить.
— Какая милиция?! У нас тут никаких прав. Без прописки живем.
— Неля, ваш голос — это богатство от бога. Вам нужно сейчас все бросить: фестиваль, ансамбль, чужого мужа и начать серьезно учиться.
— Ты совсем не понимаешь жизни.
— Понимаю. Только я понимаю другую жизнь.
— Другой не бывает. Ну ладно, что там такое Пушкин понаписал? Какие темы сочинений по нему бывают?
Нет, не слышит меня Неля. Смотрит как сквозь стеклянную стену на мои шевелящиеся губы и не понимает ни слова. Никудышный из меня учитель. Как к ней пробиться? Как удержать от разбазаривания себя? Жалко ведь, если такой голос пропадет.
— Зайчонок, ты спишь? Ну, ты и сильна спать! Я уже все магазины успел обегать. Смотри, какие шампиньоны достал. В Ленинграде разве такое купишь?! Оцени хозяйским глазом: мясо для отбивных, салат свежайший, как с рынка. Жаль, к чаю ничего оригинального не было. Пришлось купить пирожных.
— Отличные пирожные. Только по какому поводу все это?
— Давай, мартышка, вставай. У нас сегодня трудный день. Я пригласил к обеду знакомую редакторшу. Она дама светская, в лучших ресторанах едала, так что нам с тобой никак нельзя ударить в грязь лицом.
Пока я на репетиции, тебе тут придется одной разворачиваться. Смотри, мясо не пережарь, его лучше подать с кровью, чем пересушить. Салат не кромсай по-мещански, как делает твоя мать, а залей сметаной прямо целые листы. Масло на грибы не экономь, пусть прямо плавают в нем. Постарайся у соседей на глазах не очень-то маячить — все-таки не своя квартира. Я к пяти подъеду, привезу бутылочку хорошего вина. Ну, будь здоров, Иван Петров.
РЕДА— АКТОРША… видно, она папе не просто так. Чашки!!! Точно. Когда я только приехала сюда, на всех трех чашках был след от губной помады. Его без соды было не оттереть. Ну-ка, посмотрим бокалы, я их не мыла, значит, на них должен остаться след. Ага. Вот на этой кромке помада! Может, это всего лишь папины студийки приходили? А шпильки?!! Точно. Две шпильки в верхнем ящике письменного стола. Такие носят только дамы папиного возраста. Интересно, она красивее мамы? Галина сказала, что женщины в Москве самые красивые. Неправда, они просто больше пользуются косметикой. И вообще, они развратнее.
Ой! Расшерлок-холмсилась, а как я со званым обедом справлюсь? Мисок-плошек никаких, сковорода только одна, соседи косятся, а главное — скатерти нет. Чем прикроешь заляпанный чернилами письменный стол?
А? Шампиньоны, я кого спрашиваю? Жарить-то вас как? Как обыкновенные моховики и маслята или по-французски? Молчите? Ладно, почистим вас как сыроежки, жалуйтесь потом в парижскую королевскую кухню. Та-ак, а вас, кровавые отбивные, чем прикажите отбивать? Молотка, даже самого завалящего нет. Придется вам терпеть удары по спине ручкой ножа. И не шипите, пожалуйста, на сковородке, не брызгайтесь в глаза. Неудовольствие будете проявлять, когда вас станут есть и критиковать.
Охо— хонюшки, хороша Москва -столица нашей родины, да не для всех. Тут с моим ленинградским ростом хоть на цыпочки встань — до кремлевских стандартов все равно не дотянешь. Так что и пыжиться нечего.
— А мясо-то, дружок, ты тово-с, пережарила.
Я уж при редакторше не хотел тебя позорить. Но на будущее тебе бы надо поучиться. Вот только у кого? Мать твоя не сильна в этом, а тут в Москве дамы о-о-о какие кулинарки! Вот мы поедем на дачу к одному писателю, да ты его должна помнить — Сиверский, он к нам в Ленинград приезжал! Вот посмотришь, как его жена нас принимать будет. Наблюдай и на ус наматывай
— Пап, может, я лучше с Нелей позанимаюсь?
— Глупости. Нечего тебе дичиться. Ты же интеллигентная девочка, тебе необходимо наблюдать творческих людей в их естественной обстановке, запоминать их разговоры, дышать с ними одним воздухом. Из одних книг всего этого не почерпнешь.
— Я даже не знаю, что мне надеть.
— Надень костюм, который я тебе купил, в нем ты не будешь выглядеть мещанкой. И поторапливайся, пожалуйста. В двенадцать у меня репетиция с акробатом, а в пять нас уже ждут в Переделкино.
— Ой, В Переделкино? Где дачи всех великих писателей?
— Ну, Сиверского рано называть «великим», но он молодец, жить умеет.
Та— ак, хочешь -не хочешь, а придется сыграть роль столичной львицы. Справлюсь? В конце концов, кто тут дочь циркача? Та-ак, плечи развернуть, походка деловитая, движения напористые. На витрины ноль внимания. В метро на указатели не смотреть. В вагоне раскрыть брошюру об итальянском кино и читать с таким видом, будто только что вернулась из Канн. По эскалатору подняться немного пешком, будто ты безумно занятой человек, а те, кто стоят — бездельники и зеваки.
— Ты что, голуба, вышагиваешь как журавль? На часы смотри, время поджимает.
Вот тебе и «омосквичилась». Ладно, посижу немного в темном зале, посмотрю, как папа репетирует.
— Нет, нет, Геннадий! Я же вам показывал! Каждый жест должен быть акцентирован. Это не пустое комикование, а детское любопытство, интерес к мелочи. Вы натыкаетесь на шест — бац! Боль. Обида. Оглядываете его — ого! Высокий. А что если… Подпрыгиваете — хоп! И вы уже наверху. Зритель своим глазам не верит: надо же, недотепа, а такое отчубучил!
Зря папа из этого парня акробата-эксцентрика пытается сделать. У него же нет комического жеста. Папе стоило только подойти к шесту, чуть присесть и растопырить пальцы — уже смешно. А парень, вроде, все точно повторяет, а не смешно.
— Та-ак, молодец. Вы делаете вид, что сами не понимаете, как оказались в этой немыслимой позе. С удивлением разглядываете руки и ноги, завязавшиеся узлом, развязать их, не удерживаете равновесие — падаете! Еще разок повторим.
Интересно, а если бы со мной папа столько занимался, сколько со своими студийцами, вышел бы из меня толк? Или из меня такая же артистка, как и москвичка?
— Пап, этого Гену не пошлют на фестиваль. Он до самодеятельности еле дотягивает.
— Может моя дочь быть такой бестактной?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155
— Кто это толстая баба?
— Ты ее не знаешь. Я эту зиму работала с выездным ансамблем. Руководитель — мужик современный: сам музыку сочиняет, стихи.
— Это муж некультурной бабы?
— Между руководителем ансамбля и солисткой, сама понимаешь, всегда что-то есть. Но у нас все было по-другому. Красиво, с ухаживанием, как я люблю. Представляешь, он мне в каком-то обшарпанном городишке среди зимы достал букет роз. И ящик шампанского ансамблю. У местных шары на лоб.
— Прямо столичные артисты.
— Вот именно. Ну, там все хорошо было, а как сюда приехали — понеслось… Она оборвала все телефоны в Москонцерте, в студии, дома. Я снимала комнату у бывшей учительницы, так она, представляешь, звонила ей среди ночи и обзывала матом.
— Кошмар
— Теперь грозится плеснуть мне в глаза серной кислотой.
— Нужно в милицию сообщить.
— Какая милиция?! У нас тут никаких прав. Без прописки живем.
— Неля, ваш голос — это богатство от бога. Вам нужно сейчас все бросить: фестиваль, ансамбль, чужого мужа и начать серьезно учиться.
— Ты совсем не понимаешь жизни.
— Понимаю. Только я понимаю другую жизнь.
— Другой не бывает. Ну ладно, что там такое Пушкин понаписал? Какие темы сочинений по нему бывают?
Нет, не слышит меня Неля. Смотрит как сквозь стеклянную стену на мои шевелящиеся губы и не понимает ни слова. Никудышный из меня учитель. Как к ней пробиться? Как удержать от разбазаривания себя? Жалко ведь, если такой голос пропадет.
— Зайчонок, ты спишь? Ну, ты и сильна спать! Я уже все магазины успел обегать. Смотри, какие шампиньоны достал. В Ленинграде разве такое купишь?! Оцени хозяйским глазом: мясо для отбивных, салат свежайший, как с рынка. Жаль, к чаю ничего оригинального не было. Пришлось купить пирожных.
— Отличные пирожные. Только по какому поводу все это?
— Давай, мартышка, вставай. У нас сегодня трудный день. Я пригласил к обеду знакомую редакторшу. Она дама светская, в лучших ресторанах едала, так что нам с тобой никак нельзя ударить в грязь лицом.
Пока я на репетиции, тебе тут придется одной разворачиваться. Смотри, мясо не пережарь, его лучше подать с кровью, чем пересушить. Салат не кромсай по-мещански, как делает твоя мать, а залей сметаной прямо целые листы. Масло на грибы не экономь, пусть прямо плавают в нем. Постарайся у соседей на глазах не очень-то маячить — все-таки не своя квартира. Я к пяти подъеду, привезу бутылочку хорошего вина. Ну, будь здоров, Иван Петров.
РЕДА— АКТОРША… видно, она папе не просто так. Чашки!!! Точно. Когда я только приехала сюда, на всех трех чашках был след от губной помады. Его без соды было не оттереть. Ну-ка, посмотрим бокалы, я их не мыла, значит, на них должен остаться след. Ага. Вот на этой кромке помада! Может, это всего лишь папины студийки приходили? А шпильки?!! Точно. Две шпильки в верхнем ящике письменного стола. Такие носят только дамы папиного возраста. Интересно, она красивее мамы? Галина сказала, что женщины в Москве самые красивые. Неправда, они просто больше пользуются косметикой. И вообще, они развратнее.
Ой! Расшерлок-холмсилась, а как я со званым обедом справлюсь? Мисок-плошек никаких, сковорода только одна, соседи косятся, а главное — скатерти нет. Чем прикроешь заляпанный чернилами письменный стол?
А? Шампиньоны, я кого спрашиваю? Жарить-то вас как? Как обыкновенные моховики и маслята или по-французски? Молчите? Ладно, почистим вас как сыроежки, жалуйтесь потом в парижскую королевскую кухню. Та-ак, а вас, кровавые отбивные, чем прикажите отбивать? Молотка, даже самого завалящего нет. Придется вам терпеть удары по спине ручкой ножа. И не шипите, пожалуйста, на сковородке, не брызгайтесь в глаза. Неудовольствие будете проявлять, когда вас станут есть и критиковать.
Охо— хонюшки, хороша Москва -столица нашей родины, да не для всех. Тут с моим ленинградским ростом хоть на цыпочки встань — до кремлевских стандартов все равно не дотянешь. Так что и пыжиться нечего.
— А мясо-то, дружок, ты тово-с, пережарила.
Я уж при редакторше не хотел тебя позорить. Но на будущее тебе бы надо поучиться. Вот только у кого? Мать твоя не сильна в этом, а тут в Москве дамы о-о-о какие кулинарки! Вот мы поедем на дачу к одному писателю, да ты его должна помнить — Сиверский, он к нам в Ленинград приезжал! Вот посмотришь, как его жена нас принимать будет. Наблюдай и на ус наматывай
— Пап, может, я лучше с Нелей позанимаюсь?
— Глупости. Нечего тебе дичиться. Ты же интеллигентная девочка, тебе необходимо наблюдать творческих людей в их естественной обстановке, запоминать их разговоры, дышать с ними одним воздухом. Из одних книг всего этого не почерпнешь.
— Я даже не знаю, что мне надеть.
— Надень костюм, который я тебе купил, в нем ты не будешь выглядеть мещанкой. И поторапливайся, пожалуйста. В двенадцать у меня репетиция с акробатом, а в пять нас уже ждут в Переделкино.
— Ой, В Переделкино? Где дачи всех великих писателей?
— Ну, Сиверского рано называть «великим», но он молодец, жить умеет.
Та— ак, хочешь -не хочешь, а придется сыграть роль столичной львицы. Справлюсь? В конце концов, кто тут дочь циркача? Та-ак, плечи развернуть, походка деловитая, движения напористые. На витрины ноль внимания. В метро на указатели не смотреть. В вагоне раскрыть брошюру об итальянском кино и читать с таким видом, будто только что вернулась из Канн. По эскалатору подняться немного пешком, будто ты безумно занятой человек, а те, кто стоят — бездельники и зеваки.
— Ты что, голуба, вышагиваешь как журавль? На часы смотри, время поджимает.
Вот тебе и «омосквичилась». Ладно, посижу немного в темном зале, посмотрю, как папа репетирует.
— Нет, нет, Геннадий! Я же вам показывал! Каждый жест должен быть акцентирован. Это не пустое комикование, а детское любопытство, интерес к мелочи. Вы натыкаетесь на шест — бац! Боль. Обида. Оглядываете его — ого! Высокий. А что если… Подпрыгиваете — хоп! И вы уже наверху. Зритель своим глазам не верит: надо же, недотепа, а такое отчубучил!
Зря папа из этого парня акробата-эксцентрика пытается сделать. У него же нет комического жеста. Папе стоило только подойти к шесту, чуть присесть и растопырить пальцы — уже смешно. А парень, вроде, все точно повторяет, а не смешно.
— Та-ак, молодец. Вы делаете вид, что сами не понимаете, как оказались в этой немыслимой позе. С удивлением разглядываете руки и ноги, завязавшиеся узлом, развязать их, не удерживаете равновесие — падаете! Еще разок повторим.
Интересно, а если бы со мной папа столько занимался, сколько со своими студийцами, вышел бы из меня толк? Или из меня такая же артистка, как и москвичка?
— Пап, этого Гену не пошлют на фестиваль. Он до самодеятельности еле дотягивает.
— Может моя дочь быть такой бестактной?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155