Как во сне, не могу выбраться из лабиринта дорожек. Доплутала! ОН! Может, не заметит? Заметил. Нарочно не приподнимается со скамейки, чтобы я, как собака, к нему подошла. Споткнулась, идиотка! Не хватало еще перед ним грохнуться в грязь!
Ну же, глупые ноги, вы идете к любви, а не на эшафот!
— Что ты на меня так смотришь?
— Непривычно, на загорелом лице глаза кажутся слишком светлыми и яркими.
— Черноморский загар. Не то, что у вас тут — колхозно-городское пожелтение кожи.
— Ларка тоже на юге отдыхала. Ты ее там не встретил?
— Черное море, между прочим, большое.
— Да? А на карте — совсем маленькое: на одном конце пляжа вытянешься, на другом головой до Болгарии достанешь.
— Местные на пляжах не валяются. Только такие, как твоя Ларка: приедут, разлягутся грудями — животами кверху, ноги растопырят и лежа-ат целый день.
— А что местные делают? По домам сидят?
— Зачем? Плавают, ныряют, с дружками шляются. Этим летом, правда, скукотища была. Ребята старые разъехались, одна малышня осталась. Я от нечего делать даже стихи начал сочинять.
Ой, не могу! Умру со смеху! Пшеничный, оказывается, мой товарищ по несчастью: со-чи-ня-ет! А почему бы и нет? Что он глупее меня? Нет, конечно. Только зачем ему стихи?
— Чего смеешься?
— Не обращай внимания, это нервное. О чем стихи?
— О море, о кораблях… Хочешь, пойдем ко мне, я тебе почитаю?
— Неудобно, помешаем твоим родителям.
— Они на работе. А брательника у бабушки оставили, он там будет учиться.
— Жалко. Он мне нравился: такой плюшевый, коричневый.
— Ты ему тоже нравилась. Из вас отличная пара бы получилась: он на голову ниже тебя. Гуляли бы: Пат и Паташон.
Злится. Что я такого сказала? Иду, как покорная овца, слушать стихи. Ме-е-е, и даже не заикаюсь, что у меня своя сказка есть.
— Проходи. У меня тут на столе бумаги разбросаны, не обращай внимания.
Уж у него разбросаны! Посмотрел бы он на мой стол! Странно, почему я раньше не замечала, что у нас с ним комнаты похожи? Одинаково большие и квадратные. Так же двумя книжными шкафами отгорожена тахта. Круглый стол, диван, два письменных стола. Только у нас ковров на стенах и на полу нет.
— Ты меня слушаешь?
— Конечно. Могу повторить последнюю строфу. Повторить?
— Не надо.
Догадался, что я его стихи воспринимаю просто как рифмованные слова. Теперь будет мстить. Не знаю как, но очень мелочно.
— Ну, хватит баловаться. Я тебя просто-напросто разыграл.
— Как это?
— Хотел проверить, как ты знаешь современную поэзию. Переписал из «Юности», а ты и поверила.
Неправда. Такие стихи не могли напечатать. Впрочем, кто я такая, чтобы судить? Тоже мне, великий знаток литературы! На свою бы писанину полюбовалась!
— Стихи пишут, чтобы понять себя и другого.
— Стихи пишут только пижоны или больные. У нас в Севастополе парень один был, так он родился с одной рукой коротенькой, как клешня, а на другой тоже пальцев не хватало. Вот ему стихи в самый раз было писать, куда он еще такой годился? Они жили над нами. Так брательник его из этих стихов самолетики делал, и с крыши сортира по всей улице пускал.
— Пушкин и Лермонтов не были уродами.
— Так то когда было…
В чем дело? Почему у меня все внутри вибрирует от беспокойства? Казалось бы, сидим с Пшеничным как друзья, беседуем о поэзии. Только захоти — и можно представить, что это разговор влюбленных. Еще чуть-чуть — и кино герои. А вот звенит и звенит тревога. Когда это началось? В Выборгском саду? Нет. Здесь? Да. Первый раз кольнуло, когда хотела повторить Пшеничному строчку его стихов. Осторожно. Опасность нужно искать сосредоточенно. Как с миноискателем. Она исходит от Пшеничного? Нет. Его комнаты? Нет. Улицы? Нет. Что-то случилось дома? ДА!
Что я могла натворить? Утюг оставить? После школы не гладила. Не сделала уроки и шляюсь? Успею. Еще рано. Папа приехал из Москвы и сердится на меня? Нет. В чем же дело?
— Пшеничный, мне нужно срочно домой.
— С чего это? Я взял билеты на шесть.
— Позвони Рите или Ларе. Только не обижайся, мне правда очень нужно. У меня что-то дома случилось.
— Что?
— Не знаю, не могу тебе объяснить.
— Давай я хоть…
— Нет, не провожай меня. Я бегом побегу.
Посмотрел на меня как на чокнутую. Ну и пусть, лишь бы успеть добежать. Ну-ка быстрее! Что-то гудит, как пожарная сирена! Может, Ксению или Елену Яковлевну мужья убили? Глупости. Это не им, а мне что-то угрожает. Что-то черное, бесформенное. Притаилось, как паук, под лестницей и ждет. Скорее! Ну же, скорее!
— Куда несешься?
— Пусти, Алекся, не до тебя сейчас!
— Не пущу.
— Да отойди же! Мне срочно нужно домой!
— Не отойду.
— Я папу крикну!
— Врешь! Не крикнешь. У тебя в квартире никого нет.
— Откуда ты знаешь?
— Во! Это видала?! Маманя твоя записку оставила.
«Ключи у соседки по площадке».
— Некрасиво чужие записки срывать.
— Чо, грамотная? Ща как врежу!
Так, значит, вот из-за кого я мчалась? Из-за Алекси-косоглаза? А куда Ксения с Еленой делись?
— Пусти, паук!
— Чо, обзываться? Сымай пальто!
— Не рви, разорвешь!
Гадина! Он сильнее меня! Закричать? Отпихнуть ногой? Рвануться со всех сил — и на улицу?
— Чо, вырываться? Гы-ы!
БР— Р-Р, ползает руками по телу! Мерзкий слизняк! Размахнуться бы как папа учил -и по-боксерски в подбородок!
— Гляньте-ка, чо она можеть — гы-ы!.
Скалится. Какое жуткое ощущение, когда кулак ударяется об лицо! Как об фарш котлетный. Бр-р! Меня сейчас стошнит!
— П-пусти!
Только несколько ступенек, чтобы дотянуться до соседкиного звонка.
— Чо, кусаться?! А по зубам?!
Две ступеньки…! Ни-как не выр-вать-ся… Не оттолкнуть от себя мерзкий кусок мяса!
— Пусти, говорят!!!
КНОПКА ЗВОНКА!
— Кто там? А-а, за ключом? А ктой-то там по лестнице побежал? Вот я вам, хулиганье! Ты чего такая встрепанная? Выпимши? Рано тебе этим заниматься. Вот я матери-то скажу!
Дура! Слабая дура! Не можешь с каким-то косоглазым Алексей справиться! Люди с бандитами, фашистами боролись, а ты не можешь ударить, как следует, чтоб не лез!
Вот и размазывай теперь слезы по зеркалу! Бегай в туалет, чтоб еще раз вырвало!
Тоже мне — киноактриса! Распредставлялась — «любовь прекрасна, мир чарует»!… Расфилософствовалась — кислое яблоко, горькое яблоко!… А на самом деле любовь — это самое мерзкое, самое уродливое чувство на земле!
— Больно ты, деушка, поздно домой стала являться. Мать не доглядывает за тобой, так ты и рада.
Какое Елене Яковлевне дело, когда я домой прихожу? Ее Ленка, можно подумать, дома сидит.
— Отец, знамо дело, — мужчина, его забота деньги зарабатывать, а мать-то уж могла бы за девицей последить. Так я, Ксения, говорю?
— Чего ж не так? Мужчина — он завсегда.
— И то сказать, какая из доцентки хозяйка? Ни тебе сготовить, ни постирать. Все бегом, все бегом. Так, что ли?
— Хозяйка, она завсегда…
— Если мужика уютом не приветить, он, какой хошь хороший, на сторону бегать начнет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155