Холодная мамина ладошка легла на лоб - и
сразу полегчало.
- Все, Гарик, закрывай, поехали, в дороге поговорим...
На этот раз машина завелась сразу и ничего ее не удерживало. Довольно долго
они ехали в полном молчании
- Ее нельзя отпускать, сын.
- Куда ее нельзя отпускать?
- Никуда. Вообще нельзя, после того как она видела Мора, Леньку, наш уклад.
- Ну и что с того? Да она никому и не скажет.
- Не скажет? Вот как? А почему, сын? С чего ты взял, что она будет молчать?
- Ну... Я ее об этом попрошу.
- Ты уже попросил ее остаться. Она послушалась?
- Так вы что ее... Убьете???
- Мать же просила тебя остаться дома.
- Мама?
- Динечка, послушай меня...
- Убери руку! Так вы что, собираетесь ее...
- Денис, успокойся! Я тебе все объясню...
- Объясняй. Ого... это где мы, на кладбище, что ли?.. Никто никуда не пойдет.
Здесь объясняйте... Мор? Откуда он здесь?.. Ничего, снаружи подождет. Пусть
лучше дядя Слава выйдет, а то здесь тесно...
Мамин брат, как всегда безмолвный и исполнительный, вышел; обиженный
невниманием Мор уселся на капоте. Денис остался наедине с родителями,
бесчувственная Ника была не в счет.
- Динечка, ты уже большой, должен все понимать...
- Но еще недостаточно взрослый, чтобы исполнить то, к чему призван.
- А к чему я призван?
- Мы говорили. Ты, когда повзрослеешь, а тот день не за горами, должен будешь
изменить существующий сегодня миропорядок.
- А чем этот плох?
- Всем он плох, неужели ты сам не видишь? Человечество - мелочное, лживое,
подлое, двуличное. Головной мозг дан человеку не для того, чтобы одною половиной
служил он распятому, а другою...
- Так я что, должен Апокалипсис учинить?
- Нечто вроде... На самом деле ты должен это никчемное человечество спасти от
самоуничтожения, а во вторых - вправить ему мозги, чтобы не раздваивалось в
служении своем и в морали.
- Допустим. - Денис и раньше догадывался кое о чем, но сейчас предстояло
решить более насущные проблемы, философия подождет... - А к Нике - какое это
имеет отношение?
- Самое непосредственное. Слишком многое зависит от твоего благополучия,
телесного и... эмоционального. Нечисть, вражеская рать, мерзость - рассеяны
всюду, они пропитали всю землю своею гнусью, они знают, что ты родился, и ищут
тебя, дабы уничтожить. Тот, кто сильнее их, тот, кто превыше всех - не может
лично все исправить. Он нам доверил быть здесь, с тобою, защищать тебя, помогать
тебе, пока ты не обретешь призвание... Но до той поры ты уязвим.
- Мама, это правда?
- Да, Денис.
- Значит, ты мне не отец?
- Он всегда был тебе как отец, он любит тебя.
- А ты... мама?..
- Я твоя мать, ты мой сын, моя плоть и кровь... Сын мой, я мама твоя, я тебя
родила... Динечка... О, мой дорогой!..
Денис всегда терял самообладание, когда мать начинала плакать... Вот и сейчас
он почувствовал, как защипало под веками... Он не удержался, тронул ее за плечо,
потянулся губами... Но... Денис стиснул зубы.
- Я не хочу, чтобы Ника умерла!
- Она... не умрет...
- Я хочу, чтобы она целой и невредимой вернулась домой и чтобы никто из вас не
преследовал ее, не лишал разума и жизни!
- Боюсь, что это невозможно, сын. Слишком многое за...
- Я ТАК ХОЧУ! Я, НАДЕЖДА ПОГРЯЗШЕГО ВО ГРЕХАХ ЧЕЛОВЕЧЕСТВА! ВАМ МАЛО ТОГО, ЧТО
ЭТО Я ХОЧУ, ЧТОБЫ БЫЛО ТАК?
- Недостаточно. Над нами воля, которая важнее твоей, и перст указующий...
- А СЛАБО ЭТОМУ ПЕРСТУ УКАЗУЮЩЕМУ ПОИСКАТЬ СЕБЕ НОВОГО МЕССИЮ??? ИЛИ ВЫ
ДУМАЕТЕ ПОМЕШАТЬ МНЕ РАСПОРЯДИТЬСЯ МОИМ Я???
Багровым стал окружающий мир, ворон Мор сплющился, распластался на капоте,
мать в полуобмороке скорчилась на переднем сиденье, зажав страдающие уши
наманикюренными пальчиками, отцовские глаза в водительском зеркале выпучились до
предела, ручищи вцепились в руль, костяшки пальцев побелели, но сидел он
по-прежнему прямо, и только затылок его излучал упрямство и гнев.
- Я ее люблю, и она останется жить. Так будет, или не будет никак.
В наступившей тишине эти слова прозвучали так буднично и неуместно, что Денис
и сам засомневался: он ли это сказал? В мир вернулись обычные краски, желтая
кленовая пурга за окном улеглась, дядя Слава выпрямился и теперь отряхивал с
задницы мусор и кусочки земли, Морка отлепил грудь от капота, потряс крыльями,
почистился наскоро и с беспокойством посматривал на Дениса, постукивал по
стеклу: явно просился к нему на руки. Ника по-прежнему лежала безвольной куклой
на заднем сиденье. Юбка ее задралась почти до самого верха, обнажая бедра в
темных колготках, но в данную минуту это зрелище Дениса не интересовало
абсолютно. Он даже одернул юбку, но оставил леѓжать Нику в прежнем положении.
Мать молча и выжидающе смотрела на того, кого Денис всегда считал своим отцом, а
тот, в свою очередь, вроде как выключился из окружающего, сидел непоѓдвижно и
словно бы даже не дышал... Прошло минуть пять.
- ...Как говорится - из двух зол меньшее. Быть посему. Мы лишим Нику памяти о
нескольких часах ее жизни, тех, что она провела у нас дома и с тобой. Так можно?
- Отец очнулся и поворотил к нему хмурое лицо.
- Да, конечно, - облегченно согласился Денис.
- Ты никогда не будешь пытаться с ней... заново подружиться и проводить время.
Никогда. Ты понял?
- Да... папа... - Что-то заворочалось в груди, но это 'что-то' - потом, позже
вырастет в ощущение разлуки, в боль от разбитой любви, а сейчас это пустяк на
фоне победы... Ника будет жить, вот что главное...
- Принять меры надо будет прямо сейчас, на этом месте. Может, быть они даже и
не почуют. Начинаем обряд и уезжаем. Слава, садись. Мор, в машину. Денис, возьми
Морку, поддержи Нику... Как только закончим - сразу ходу - и никто ни единого
звука до самого города. Может быть, обойдется... Пожелай вслух, Денис, ты должен
пожелать. Подай руки - мне и матери...
Мерседес с силой рассекал воздух, спидометр показывал сто пятьдесят. Все
молчали, Ника уже просто спала, ее сон должен быть закончиться возле дома. Денис
левой рукой прижимал девушку к себе, у нее было такое нежное, худенькое плечо,
шелковые ароматные волосы, у Дениса гулко бухало сердце... И он понял внезапно
причину своих головных болей... Жалость - вот что их вызывало.
* * *
- Ой и хорош в этом году мед! Ох и душист! А, Федоровна?
- Да и в том был неплох.
- Ну ты не равняй! В прошлом-то году мед был хороший, да и все. А в этом -
особенный. Да что у тебя, нюхалку заложило?
- Да уж не молоденькая, и чутье не то.
- Вот и дари тебе после этого. Ну на вкус повспоминай!
- Не-ет, не вспомню. Это ты у нас, Силыч, не хуже ведмедя в меду-то
разбираешься. Еще кружечку?
- А-бизательна! Хорош медок! Я тебе больше скажу: со времен Петра Ивановча
Прокоповича, имѓператора пчелиного, земля ему пухом, с липовых урожаев от его
Сиама - ох и сильная была семья - не пробовал я такого меду.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92
сразу полегчало.
- Все, Гарик, закрывай, поехали, в дороге поговорим...
На этот раз машина завелась сразу и ничего ее не удерживало. Довольно долго
они ехали в полном молчании
- Ее нельзя отпускать, сын.
- Куда ее нельзя отпускать?
- Никуда. Вообще нельзя, после того как она видела Мора, Леньку, наш уклад.
- Ну и что с того? Да она никому и не скажет.
- Не скажет? Вот как? А почему, сын? С чего ты взял, что она будет молчать?
- Ну... Я ее об этом попрошу.
- Ты уже попросил ее остаться. Она послушалась?
- Так вы что ее... Убьете???
- Мать же просила тебя остаться дома.
- Мама?
- Динечка, послушай меня...
- Убери руку! Так вы что, собираетесь ее...
- Денис, успокойся! Я тебе все объясню...
- Объясняй. Ого... это где мы, на кладбище, что ли?.. Никто никуда не пойдет.
Здесь объясняйте... Мор? Откуда он здесь?.. Ничего, снаружи подождет. Пусть
лучше дядя Слава выйдет, а то здесь тесно...
Мамин брат, как всегда безмолвный и исполнительный, вышел; обиженный
невниманием Мор уселся на капоте. Денис остался наедине с родителями,
бесчувственная Ника была не в счет.
- Динечка, ты уже большой, должен все понимать...
- Но еще недостаточно взрослый, чтобы исполнить то, к чему призван.
- А к чему я призван?
- Мы говорили. Ты, когда повзрослеешь, а тот день не за горами, должен будешь
изменить существующий сегодня миропорядок.
- А чем этот плох?
- Всем он плох, неужели ты сам не видишь? Человечество - мелочное, лживое,
подлое, двуличное. Головной мозг дан человеку не для того, чтобы одною половиной
служил он распятому, а другою...
- Так я что, должен Апокалипсис учинить?
- Нечто вроде... На самом деле ты должен это никчемное человечество спасти от
самоуничтожения, а во вторых - вправить ему мозги, чтобы не раздваивалось в
служении своем и в морали.
- Допустим. - Денис и раньше догадывался кое о чем, но сейчас предстояло
решить более насущные проблемы, философия подождет... - А к Нике - какое это
имеет отношение?
- Самое непосредственное. Слишком многое зависит от твоего благополучия,
телесного и... эмоционального. Нечисть, вражеская рать, мерзость - рассеяны
всюду, они пропитали всю землю своею гнусью, они знают, что ты родился, и ищут
тебя, дабы уничтожить. Тот, кто сильнее их, тот, кто превыше всех - не может
лично все исправить. Он нам доверил быть здесь, с тобою, защищать тебя, помогать
тебе, пока ты не обретешь призвание... Но до той поры ты уязвим.
- Мама, это правда?
- Да, Денис.
- Значит, ты мне не отец?
- Он всегда был тебе как отец, он любит тебя.
- А ты... мама?..
- Я твоя мать, ты мой сын, моя плоть и кровь... Сын мой, я мама твоя, я тебя
родила... Динечка... О, мой дорогой!..
Денис всегда терял самообладание, когда мать начинала плакать... Вот и сейчас
он почувствовал, как защипало под веками... Он не удержался, тронул ее за плечо,
потянулся губами... Но... Денис стиснул зубы.
- Я не хочу, чтобы Ника умерла!
- Она... не умрет...
- Я хочу, чтобы она целой и невредимой вернулась домой и чтобы никто из вас не
преследовал ее, не лишал разума и жизни!
- Боюсь, что это невозможно, сын. Слишком многое за...
- Я ТАК ХОЧУ! Я, НАДЕЖДА ПОГРЯЗШЕГО ВО ГРЕХАХ ЧЕЛОВЕЧЕСТВА! ВАМ МАЛО ТОГО, ЧТО
ЭТО Я ХОЧУ, ЧТОБЫ БЫЛО ТАК?
- Недостаточно. Над нами воля, которая важнее твоей, и перст указующий...
- А СЛАБО ЭТОМУ ПЕРСТУ УКАЗУЮЩЕМУ ПОИСКАТЬ СЕБЕ НОВОГО МЕССИЮ??? ИЛИ ВЫ
ДУМАЕТЕ ПОМЕШАТЬ МНЕ РАСПОРЯДИТЬСЯ МОИМ Я???
Багровым стал окружающий мир, ворон Мор сплющился, распластался на капоте,
мать в полуобмороке скорчилась на переднем сиденье, зажав страдающие уши
наманикюренными пальчиками, отцовские глаза в водительском зеркале выпучились до
предела, ручищи вцепились в руль, костяшки пальцев побелели, но сидел он
по-прежнему прямо, и только затылок его излучал упрямство и гнев.
- Я ее люблю, и она останется жить. Так будет, или не будет никак.
В наступившей тишине эти слова прозвучали так буднично и неуместно, что Денис
и сам засомневался: он ли это сказал? В мир вернулись обычные краски, желтая
кленовая пурга за окном улеглась, дядя Слава выпрямился и теперь отряхивал с
задницы мусор и кусочки земли, Морка отлепил грудь от капота, потряс крыльями,
почистился наскоро и с беспокойством посматривал на Дениса, постукивал по
стеклу: явно просился к нему на руки. Ника по-прежнему лежала безвольной куклой
на заднем сиденье. Юбка ее задралась почти до самого верха, обнажая бедра в
темных колготках, но в данную минуту это зрелище Дениса не интересовало
абсолютно. Он даже одернул юбку, но оставил леѓжать Нику в прежнем положении.
Мать молча и выжидающе смотрела на того, кого Денис всегда считал своим отцом, а
тот, в свою очередь, вроде как выключился из окружающего, сидел непоѓдвижно и
словно бы даже не дышал... Прошло минуть пять.
- ...Как говорится - из двух зол меньшее. Быть посему. Мы лишим Нику памяти о
нескольких часах ее жизни, тех, что она провела у нас дома и с тобой. Так можно?
- Отец очнулся и поворотил к нему хмурое лицо.
- Да, конечно, - облегченно согласился Денис.
- Ты никогда не будешь пытаться с ней... заново подружиться и проводить время.
Никогда. Ты понял?
- Да... папа... - Что-то заворочалось в груди, но это 'что-то' - потом, позже
вырастет в ощущение разлуки, в боль от разбитой любви, а сейчас это пустяк на
фоне победы... Ника будет жить, вот что главное...
- Принять меры надо будет прямо сейчас, на этом месте. Может, быть они даже и
не почуют. Начинаем обряд и уезжаем. Слава, садись. Мор, в машину. Денис, возьми
Морку, поддержи Нику... Как только закончим - сразу ходу - и никто ни единого
звука до самого города. Может быть, обойдется... Пожелай вслух, Денис, ты должен
пожелать. Подай руки - мне и матери...
Мерседес с силой рассекал воздух, спидометр показывал сто пятьдесят. Все
молчали, Ника уже просто спала, ее сон должен быть закончиться возле дома. Денис
левой рукой прижимал девушку к себе, у нее было такое нежное, худенькое плечо,
шелковые ароматные волосы, у Дениса гулко бухало сердце... И он понял внезапно
причину своих головных болей... Жалость - вот что их вызывало.
* * *
- Ой и хорош в этом году мед! Ох и душист! А, Федоровна?
- Да и в том был неплох.
- Ну ты не равняй! В прошлом-то году мед был хороший, да и все. А в этом -
особенный. Да что у тебя, нюхалку заложило?
- Да уж не молоденькая, и чутье не то.
- Вот и дари тебе после этого. Ну на вкус повспоминай!
- Не-ет, не вспомню. Это ты у нас, Силыч, не хуже ведмедя в меду-то
разбираешься. Еще кружечку?
- А-бизательна! Хорош медок! Я тебе больше скажу: со времен Петра Ивановча
Прокоповича, имѓператора пчелиного, земля ему пухом, с липовых урожаев от его
Сиама - ох и сильная была семья - не пробовал я такого меду.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92