Сестра Мириам сказала:
- Как же не назвала? Дети, я ведь называла имя Джеффри? - Она
поморщилась. Нет, нет. Нельзя впутывать в это других детей. Это наше с ним
дело, остальные тут ни при чем.
Дети заерзали. Их глаза, похожие на темные стеклянные шарики,
метались от мальчика к женщине.
- Меня зовут _В_а_а_л_, - сказал мальчик. - На другие имена я не
отзываюсь.
- Давайте обойдемся без этой ерунды, молодой че...
Скрипучий голос Джеффри оборвал ее на полуслове.
- Я ничего не буду писать. И не буду откликаться ни на какие имена,
кроме своего.
Она беспомощно застыла под его немигающим взглядом. И увидела, что на
его губах медленно появилась усмешка, превратившаяся в жестокую улыбку, но
глаза... глаза остались холодными и безжалостными, как нацеленная
двустволка. Дети за столом вертелись, нервно хихикали, а он - он сидел
неподвижно, сложив руки на столе.
Сестра Мириам поглядела в кухню, окликнула хлопотавших там монахинь:
"Можно подавать", - и, не взглянув на детей, вышла из тяжелых дверей
столовой. По тускло освещенному коридору мимо классов, по главному
коридору, через приемную, за двери-витражи на большое широкое крыльцо, где
сбоку от ступеней висит серая металлическая вывеска "ПРИЮТ ЗАБОТЛИВЫХ
ПРАВЕДНИКОВ ДЛЯ МАЛЬЧИКОВ". Вдалеке, на детской площадке среди деревьев,
уже роняющих свой багряно-золотой осенний убор, кругами, словно пчелы в
улье, носились мальчишки из другой группы.
Сестра пересекла двор и направилась по асфальтированной подъездной
дороге к маленькому кирпичному строению, совершенно не походившему на
нелепую, с фронтонами и острыми коньками крыш, громаду приюта. Здесь
располагались административные помещения. По соседству, в кольце деревьев,
горевших на солнце яркой желтизной, стояла приютская часовня.
Сестра Мириам вошла в кирпичное здание и по тихим, застланным
винно-красными коврами коридорам подошла к маленькому кабинету с золотыми
буквами "Эмори Т.Данн" на дверях. Секретарь, хрупкая женщина с желчным
лицом, подняла на нее глаза:
- Сестра Мириам? Я могу вам чем-нибудь помочь?
- Да. Я хотела бы поговорить с отцом Данном.
- Сожалею, но через десять минут у него назначена встреча. Похоже,
для юного Латты нашлась прекрасная семья.
- Мне обязательно нужно с ним поговорить, - сказала сестра Мириам и,
к великому изумлению секретарши, постучала в дверь, не слушая, что ей
говорит эта легендарная личность, бессменный секретарь отца Данна на
протяжении двадцати с лишним лет.
- Войдите, - сказали из-за двери.
- Но, сестра Мириам, - возмущенно проговорила секретарша, - как же
можно...
Сестра Мириам закрыла за собой дверь.
Отец Данн вопросительно взглянул на нее из-за широкого, застеленного
промокательной бумагой письменного стола. Средних лет, в седых волосах
кое-где проглядывают блестящие черные пряди. Серые глаза. Позади, на
обшитой дубовыми панелями стене, висело два десятка почетных дипломов за
работу в области теологии и гуманитарных наук. Отец Данн был человеком
образованным и принял сан, уже имея гарвардский диплом доктора социологии.
Порой сестра Мириам недоумевала: в глазах этого сдержанного, степенного
человека нет-нет да и проскакивала искра гнева.
Отец Данн сказал:
- Вам не кажется, что вы довольно бесцеремонны? Я с минуты на минуту
жду посетителей. Может быть, вы заглянули бы попозже, ближе к вечеру?
- Прошу вас, святой отец. Мне нужно сказать вам пару слов.
- Может быть, вам мог бы помочь отец Кэри? Или сестра Розамунда?
- Нет, сэр, - сестра Мириам твердо решила не отступать. Со всеми
прочими она уже говорила. Ее вежливо выслушивали и предлагали каждый свои
меры - кто либеральные, кто жесткие. Но ничего не помогало. Пришла пора
узнать мнение отца Данна, и сестра Мириам не собиралась уходить, не
высказавшись. - Мне нужно поговорить с вами о Джеффри Рейнсе.
Отец Данн едва заметно прищурился; ей почудилось, что устремленный на
нее снизу вверх взгляд стал ледяным.
- Ну что ж, присаживайтесь, - он указал на черное кожаное кресло и
включил переговорное устройство на своем столе: - Миссис Бимон, попросите,
пожалуйста, мистера и миссис Шир подождать несколько минут.
- Хорошо, сэр.
Отец Данн откинулся на спинку кресла и забарабанил пальцами по столу.
- Мне кажется, я уже знаком с этой проблемой, сестра Мириам, - сказал
он. - Что, есть новости?
- Сэр, этот ребенок... он совершенно не похож на остальных. Я с ним
не справляюсь. Он так меня ненавидит, что я... э-э... почти физически
ощущаю его ненависть.
Отец Данн снова протянул руку к переговорному устройству:
- Миссис Бимон, будьте любезны принести мне дело Джеффри Харпера
Рейнса. Десяти лет.
- Да, сэр.
- По-моему, вы видели его личное дело? - спросил отец Данн.
- Да, видела, - ответила сестра Мириам.
- Значит, вы знакомы с обстоятельствами его жизни?
- С обстоятельствами - да, но мне абсолютно не понятны его желания и
стремления.
- Что ж, - продолжал отец Данн, - вы, возможно, знакомы с моей
теорией "младенческого стресса". Знакомы?
- Не совсем. По-моему, я краем уха слышала, как вы с отцом Робсоном
беседовали на эту тему.
- Ну, тогда, - сказал отец Данн, - послушайте. Младенец - самое
нежное и чувствительное из всех творений Господа. Едва родившись, ребенок
уже тянет ручки, чтобы касаниями исследовать новую среду обитания. И
реагирует на эту среду; а она в определенной степени формирует его.
Младенцы, да и вообще все дети независимо от возраста, необычайно
восприимчивы к проявлению различных чувств, переживаний, страстей. - Он
многозначительно воздел палец. - И особенно к ненависти. Ребенок способен
до конца жизни носить в себе пагубные, разрушительные страсти, пограничные
с насилием эмоции. У мальчика, о котором идет речь, жизнь складывалась...
сложно. Насилие, учиненное над его матерью, заронило в ее душу малую искру
ненависти, которая, беспрепятственно разгораясь, привела к убийству отца
Джеффри. Мать мальчика убила мужа на глазах у ребенка. Я полагаю, что
именно здесь корень той ненависти, а может быть, страдания, которое носит
в себе Джеффри. Сцена жестокого насилия произвела на мальчика сильнейшее
впечатление и до сих пор жива где-то на самом дне его памяти...
Вошла миссис Бимон и положила на стол отца Данна желтую папку,
помеченную "Рейнс, Джеффри Харпер". Отец Данн поблагодарил и принялся
молча листать страницы.
- Возможно, Джеффри не помнит подробностей той ночи... по крайней
мере, не сознает этого.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75
- Как же не назвала? Дети, я ведь называла имя Джеффри? - Она
поморщилась. Нет, нет. Нельзя впутывать в это других детей. Это наше с ним
дело, остальные тут ни при чем.
Дети заерзали. Их глаза, похожие на темные стеклянные шарики,
метались от мальчика к женщине.
- Меня зовут _В_а_а_л_, - сказал мальчик. - На другие имена я не
отзываюсь.
- Давайте обойдемся без этой ерунды, молодой че...
Скрипучий голос Джеффри оборвал ее на полуслове.
- Я ничего не буду писать. И не буду откликаться ни на какие имена,
кроме своего.
Она беспомощно застыла под его немигающим взглядом. И увидела, что на
его губах медленно появилась усмешка, превратившаяся в жестокую улыбку, но
глаза... глаза остались холодными и безжалостными, как нацеленная
двустволка. Дети за столом вертелись, нервно хихикали, а он - он сидел
неподвижно, сложив руки на столе.
Сестра Мириам поглядела в кухню, окликнула хлопотавших там монахинь:
"Можно подавать", - и, не взглянув на детей, вышла из тяжелых дверей
столовой. По тускло освещенному коридору мимо классов, по главному
коридору, через приемную, за двери-витражи на большое широкое крыльцо, где
сбоку от ступеней висит серая металлическая вывеска "ПРИЮТ ЗАБОТЛИВЫХ
ПРАВЕДНИКОВ ДЛЯ МАЛЬЧИКОВ". Вдалеке, на детской площадке среди деревьев,
уже роняющих свой багряно-золотой осенний убор, кругами, словно пчелы в
улье, носились мальчишки из другой группы.
Сестра пересекла двор и направилась по асфальтированной подъездной
дороге к маленькому кирпичному строению, совершенно не походившему на
нелепую, с фронтонами и острыми коньками крыш, громаду приюта. Здесь
располагались административные помещения. По соседству, в кольце деревьев,
горевших на солнце яркой желтизной, стояла приютская часовня.
Сестра Мириам вошла в кирпичное здание и по тихим, застланным
винно-красными коврами коридорам подошла к маленькому кабинету с золотыми
буквами "Эмори Т.Данн" на дверях. Секретарь, хрупкая женщина с желчным
лицом, подняла на нее глаза:
- Сестра Мириам? Я могу вам чем-нибудь помочь?
- Да. Я хотела бы поговорить с отцом Данном.
- Сожалею, но через десять минут у него назначена встреча. Похоже,
для юного Латты нашлась прекрасная семья.
- Мне обязательно нужно с ним поговорить, - сказала сестра Мириам и,
к великому изумлению секретарши, постучала в дверь, не слушая, что ей
говорит эта легендарная личность, бессменный секретарь отца Данна на
протяжении двадцати с лишним лет.
- Войдите, - сказали из-за двери.
- Но, сестра Мириам, - возмущенно проговорила секретарша, - как же
можно...
Сестра Мириам закрыла за собой дверь.
Отец Данн вопросительно взглянул на нее из-за широкого, застеленного
промокательной бумагой письменного стола. Средних лет, в седых волосах
кое-где проглядывают блестящие черные пряди. Серые глаза. Позади, на
обшитой дубовыми панелями стене, висело два десятка почетных дипломов за
работу в области теологии и гуманитарных наук. Отец Данн был человеком
образованным и принял сан, уже имея гарвардский диплом доктора социологии.
Порой сестра Мириам недоумевала: в глазах этого сдержанного, степенного
человека нет-нет да и проскакивала искра гнева.
Отец Данн сказал:
- Вам не кажется, что вы довольно бесцеремонны? Я с минуты на минуту
жду посетителей. Может быть, вы заглянули бы попозже, ближе к вечеру?
- Прошу вас, святой отец. Мне нужно сказать вам пару слов.
- Может быть, вам мог бы помочь отец Кэри? Или сестра Розамунда?
- Нет, сэр, - сестра Мириам твердо решила не отступать. Со всеми
прочими она уже говорила. Ее вежливо выслушивали и предлагали каждый свои
меры - кто либеральные, кто жесткие. Но ничего не помогало. Пришла пора
узнать мнение отца Данна, и сестра Мириам не собиралась уходить, не
высказавшись. - Мне нужно поговорить с вами о Джеффри Рейнсе.
Отец Данн едва заметно прищурился; ей почудилось, что устремленный на
нее снизу вверх взгляд стал ледяным.
- Ну что ж, присаживайтесь, - он указал на черное кожаное кресло и
включил переговорное устройство на своем столе: - Миссис Бимон, попросите,
пожалуйста, мистера и миссис Шир подождать несколько минут.
- Хорошо, сэр.
Отец Данн откинулся на спинку кресла и забарабанил пальцами по столу.
- Мне кажется, я уже знаком с этой проблемой, сестра Мириам, - сказал
он. - Что, есть новости?
- Сэр, этот ребенок... он совершенно не похож на остальных. Я с ним
не справляюсь. Он так меня ненавидит, что я... э-э... почти физически
ощущаю его ненависть.
Отец Данн снова протянул руку к переговорному устройству:
- Миссис Бимон, будьте любезны принести мне дело Джеффри Харпера
Рейнса. Десяти лет.
- Да, сэр.
- По-моему, вы видели его личное дело? - спросил отец Данн.
- Да, видела, - ответила сестра Мириам.
- Значит, вы знакомы с обстоятельствами его жизни?
- С обстоятельствами - да, но мне абсолютно не понятны его желания и
стремления.
- Что ж, - продолжал отец Данн, - вы, возможно, знакомы с моей
теорией "младенческого стресса". Знакомы?
- Не совсем. По-моему, я краем уха слышала, как вы с отцом Робсоном
беседовали на эту тему.
- Ну, тогда, - сказал отец Данн, - послушайте. Младенец - самое
нежное и чувствительное из всех творений Господа. Едва родившись, ребенок
уже тянет ручки, чтобы касаниями исследовать новую среду обитания. И
реагирует на эту среду; а она в определенной степени формирует его.
Младенцы, да и вообще все дети независимо от возраста, необычайно
восприимчивы к проявлению различных чувств, переживаний, страстей. - Он
многозначительно воздел палец. - И особенно к ненависти. Ребенок способен
до конца жизни носить в себе пагубные, разрушительные страсти, пограничные
с насилием эмоции. У мальчика, о котором идет речь, жизнь складывалась...
сложно. Насилие, учиненное над его матерью, заронило в ее душу малую искру
ненависти, которая, беспрепятственно разгораясь, привела к убийству отца
Джеффри. Мать мальчика убила мужа на глазах у ребенка. Я полагаю, что
именно здесь корень той ненависти, а может быть, страдания, которое носит
в себе Джеффри. Сцена жестокого насилия произвела на мальчика сильнейшее
впечатление и до сих пор жива где-то на самом дне его памяти...
Вошла миссис Бимон и положила на стол отца Данна желтую папку,
помеченную "Рейнс, Джеффри Харпер". Отец Данн поблагодарил и принялся
молча листать страницы.
- Возможно, Джеффри не помнит подробностей той ночи... по крайней
мере, не сознает этого.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75