Экономят каждый грош, но живут, Джо.
Он отнял руки от лица, посмотрел на ее невинное лицо с огромными
глазами, и пояснил, не разжимая губ:
- Я не имел в виду расходы на ребенка, Мэри Кейт. Я говорю о деньгах
на аборт.
- Черт тебя побери! - крикнула она, отшатываясь и заливаясь слезами.
- Никакого аборта! Никто на свете не заставит меня пройти через это!
- Решила доконать меня? - с горечью выкрикнул он. - Вот чего тебе
надо! Хочешь меня уничтожить!
- Нет, - процедила Мэри Кейт сквозь стиснутые зубы. - Никаких
абортов. Я не шучу. Мне все равно, что от меня потребуется. Буду работать
в две смены, днем и ночью. Продам свою кровь, свое тело. Плевать. Никаких
абортов.
Джо посмотрел жене в лицо и беззвучно пошевелил губами. Слова не шли
с языка. Мелькнула мысль: не это ли заставляет мужчин навсегда уходить из
дома, не эта ли нежданная и страшная сила, которая пришла к Мэри Кейт
вместе с осознанием того, что она носит в утробе дитя? Король умер - да
здравствует королева. "Но, черт подери, когда это я умер? - спросил он
себя. Два года назад? Минуту назад? Когда?"
Что-то высвобождалось из самой сердцевины костей и тканей Мэри Кейт
и, подхваченное током крови, проступало у нее на лице. Оно исказило ее
черты и зажгло в глазах злобный звериный огонек. Мэри сказала:
- Ребенок мой.
Джо отпрянул к спинке дивана, безотчетно стремясь увеличить
расстояние, отделявшее его от этой женщины, блестевшей в темноте белыми
зубами, увенчавшей его черным терновым венцом поражения. Ее лицо,
безжизненное и одновременно непреклонное, как древняя маска смерти,
проникло в мозг Джо, зависло там, точно марионетка, и заплясало мрачной
тенью той, кем эта женщина была всего несколько мгновений назад. К своему
удивлению, Джо вздрогнул. Мертвым, невыразительным голосом он произнес:
- Ты меня доконаешь, Мэри Кейт. Не знаю, зачем тебе это надо, но
доконаешь. И еще этот ребенок. Последний гвоздь в крышку гроба.
- Ну и черт с тобой, - ответила она.
Мэри встала и повернулась к нему спиной. Ее глаза, отраженные в
оконном стекле, смотрели яростно и непримиримо. У меня _б_у_д_е_т
ребенок, сказала она ветру, шелестевшему газетами на улице внизу. Теперь
никто на свете не отнимет его у меня. Она стояла так и вдруг
почувствовала, что рядом с ней кто-то есть. Его тонкая бледная рука
притронулась к ее плечу и обожгла, точно раскаленное клеймо.
У меня _б_у_д_е_т_ ребенок.
5
Ребенок родился в конце ненастного марта, когда ветер швырял снежные
хлопья в окно палаты Мэри Кейт. И до, и после родов, уже уезжая на каталке
по линолеуму больничного коридора в палату, она слышала вой бури.
Ребенок, мальчик с мелкими, плоскими чертами лица и пронзительными,
пытливыми голубыми глазами, которые, знала Мэри Кейт, со временем
непременно потемнеют, не был красив. И все же она с благодарностью приняла
ребенка из рук сиделки и поднесла к груди, чтобы покормить. Ребенок вел
себя очень спокойно, почти не шевелился и только пытался поймать
крохотными кулачками ее набухшую грудь.
Имя, которое Джо выбрал для ребенка - Эдвард, в честь малоизвестного
английского поэта - ей не понравилось, и она решила дать сыну имя,
переходившее в их семье из поколения в поколение. И вот в свидетельстве о
рождении, невзирая на слабые протесты Джо - Джеффри-де зовут его
двоюродного брата, которого он терпеть не может - записали: "Джеффри
Харпер Рейнс".
Они привезли его домой и уложили в кроватку, которую ему предстояло
делить с красногубыми резиновыми зверюшками. Над кроваткой висела
прикрепленная к потолку карусель с улыбающимися пластиковыми рыбками. Мэри
Кейт водила рыбок по узкому кругу, а Джеффри сидел и смотрел, всегда
молча. Кроватку они поставили так, чтобы малышу был виден телевизор. В
первые недели после выписки Мэри Кейт тревожило то, что Джеффри очень
редко плачет. Она пожаловалась Джо, ведь плач - здоровая реакция
новорожденного, но Джо ответил:
- Ну так что же? Возможно, он всем доволен.
Но Джеффри не только мало плакал. Он никогда не смеялся. Даже по
субботам утром, когда показывали "Тома и Джерри" и "Хауди-Дуди", Джеффри,
у которого резались зубы, молча мусолил зубное кольцо, блуждая взглядом по
тесным закоулкам квартиры. Равнодушие Джеффри тревожило Мэри Кейт; его
глаза были как у рыбы, плавающей в холодном море, или у змеи, затаившейся
в темной норе.
Когда Мэри Кейт брала сына на руки, ей порой казалось, что он не
испытывает никакого желания быть рядом с ней. Мальчик отчаянно вырывался,
а если мать крепче прижимала его к себе, норовил ущипнуть ее. Время шло.
Глядя на Джеффри, в особенности разглядывая его личико, Мэри Кейт
тревожилась все сильнее. Ребенок не походил ни на нее, ни на Джо. Джо
время от времени сухо замечал, что в конце концов мальчик будет похож на
него, но Мэри Кейт понимала, что муж далек от истины. А какова была
истина? Не была ли она, случайно, похоронена у нее в подсознании, в том
его уголке, где хранились смутные воспоминания о воющей сирене "скорой
помощи", о белом внутри кузове и людях в белых халатах, которые бесконечно
ощупывали ее истерзанное тело?
Несмотря на разочарование, Мэри Кейт не позволяла себе плакать. Она
всегда прекращала думать о ребенке раньше, чем хлынут слезы, завертится
водоворот сомнений, примерещатся во мраке призрачные фигуры.
Джо теперь три дня в неделю работал в две смены и являлся домой рано
утром, мечтая об одном - выпить пару банок пива и рухнуть в постель,
иногда даже не раздеваясь. Случалось, он уходил на работу в том же, в чем
спал накануне, а бывало, по несколько дней ходил небритый. У него не было
сил даже думать о возвращении в колледж, а его острый обвиняющий взгляд
оскорблял Мэри до глубины души. Джо почти перестал разговаривать с женой и
обращался к ней только в случае необходимости, а Мэри Кейт научилась
поворачиваться к нему спиной в постели.
За те три месяца, в которые квартира постепенно заполнилась
резиновыми игрушками и пеленками и пропахла молоком и чем-то кислым, у Джо
вошло в привычку уходить из дома и подолгу бродить по городу. Нередко он
возвращался, когда Мэри Кейт уже спала. Разбуженная стуком входной двери,
она слышала, как он заходит, часто - пьяный, бормоча себе под нос что-то,
чего она не могла разобрать. Подонок, думала она. Пьяный подонок. И, не
глядя на него, резко бросала: "Сперва разденься, потом ложись".
Спал Джо все хуже, метался, вскрикивал во сне.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75
Он отнял руки от лица, посмотрел на ее невинное лицо с огромными
глазами, и пояснил, не разжимая губ:
- Я не имел в виду расходы на ребенка, Мэри Кейт. Я говорю о деньгах
на аборт.
- Черт тебя побери! - крикнула она, отшатываясь и заливаясь слезами.
- Никакого аборта! Никто на свете не заставит меня пройти через это!
- Решила доконать меня? - с горечью выкрикнул он. - Вот чего тебе
надо! Хочешь меня уничтожить!
- Нет, - процедила Мэри Кейт сквозь стиснутые зубы. - Никаких
абортов. Я не шучу. Мне все равно, что от меня потребуется. Буду работать
в две смены, днем и ночью. Продам свою кровь, свое тело. Плевать. Никаких
абортов.
Джо посмотрел жене в лицо и беззвучно пошевелил губами. Слова не шли
с языка. Мелькнула мысль: не это ли заставляет мужчин навсегда уходить из
дома, не эта ли нежданная и страшная сила, которая пришла к Мэри Кейт
вместе с осознанием того, что она носит в утробе дитя? Король умер - да
здравствует королева. "Но, черт подери, когда это я умер? - спросил он
себя. Два года назад? Минуту назад? Когда?"
Что-то высвобождалось из самой сердцевины костей и тканей Мэри Кейт
и, подхваченное током крови, проступало у нее на лице. Оно исказило ее
черты и зажгло в глазах злобный звериный огонек. Мэри сказала:
- Ребенок мой.
Джо отпрянул к спинке дивана, безотчетно стремясь увеличить
расстояние, отделявшее его от этой женщины, блестевшей в темноте белыми
зубами, увенчавшей его черным терновым венцом поражения. Ее лицо,
безжизненное и одновременно непреклонное, как древняя маска смерти,
проникло в мозг Джо, зависло там, точно марионетка, и заплясало мрачной
тенью той, кем эта женщина была всего несколько мгновений назад. К своему
удивлению, Джо вздрогнул. Мертвым, невыразительным голосом он произнес:
- Ты меня доконаешь, Мэри Кейт. Не знаю, зачем тебе это надо, но
доконаешь. И еще этот ребенок. Последний гвоздь в крышку гроба.
- Ну и черт с тобой, - ответила она.
Мэри встала и повернулась к нему спиной. Ее глаза, отраженные в
оконном стекле, смотрели яростно и непримиримо. У меня _б_у_д_е_т
ребенок, сказала она ветру, шелестевшему газетами на улице внизу. Теперь
никто на свете не отнимет его у меня. Она стояла так и вдруг
почувствовала, что рядом с ней кто-то есть. Его тонкая бледная рука
притронулась к ее плечу и обожгла, точно раскаленное клеймо.
У меня _б_у_д_е_т_ ребенок.
5
Ребенок родился в конце ненастного марта, когда ветер швырял снежные
хлопья в окно палаты Мэри Кейт. И до, и после родов, уже уезжая на каталке
по линолеуму больничного коридора в палату, она слышала вой бури.
Ребенок, мальчик с мелкими, плоскими чертами лица и пронзительными,
пытливыми голубыми глазами, которые, знала Мэри Кейт, со временем
непременно потемнеют, не был красив. И все же она с благодарностью приняла
ребенка из рук сиделки и поднесла к груди, чтобы покормить. Ребенок вел
себя очень спокойно, почти не шевелился и только пытался поймать
крохотными кулачками ее набухшую грудь.
Имя, которое Джо выбрал для ребенка - Эдвард, в честь малоизвестного
английского поэта - ей не понравилось, и она решила дать сыну имя,
переходившее в их семье из поколения в поколение. И вот в свидетельстве о
рождении, невзирая на слабые протесты Джо - Джеффри-де зовут его
двоюродного брата, которого он терпеть не может - записали: "Джеффри
Харпер Рейнс".
Они привезли его домой и уложили в кроватку, которую ему предстояло
делить с красногубыми резиновыми зверюшками. Над кроваткой висела
прикрепленная к потолку карусель с улыбающимися пластиковыми рыбками. Мэри
Кейт водила рыбок по узкому кругу, а Джеффри сидел и смотрел, всегда
молча. Кроватку они поставили так, чтобы малышу был виден телевизор. В
первые недели после выписки Мэри Кейт тревожило то, что Джеффри очень
редко плачет. Она пожаловалась Джо, ведь плач - здоровая реакция
новорожденного, но Джо ответил:
- Ну так что же? Возможно, он всем доволен.
Но Джеффри не только мало плакал. Он никогда не смеялся. Даже по
субботам утром, когда показывали "Тома и Джерри" и "Хауди-Дуди", Джеффри,
у которого резались зубы, молча мусолил зубное кольцо, блуждая взглядом по
тесным закоулкам квартиры. Равнодушие Джеффри тревожило Мэри Кейт; его
глаза были как у рыбы, плавающей в холодном море, или у змеи, затаившейся
в темной норе.
Когда Мэри Кейт брала сына на руки, ей порой казалось, что он не
испытывает никакого желания быть рядом с ней. Мальчик отчаянно вырывался,
а если мать крепче прижимала его к себе, норовил ущипнуть ее. Время шло.
Глядя на Джеффри, в особенности разглядывая его личико, Мэри Кейт
тревожилась все сильнее. Ребенок не походил ни на нее, ни на Джо. Джо
время от времени сухо замечал, что в конце концов мальчик будет похож на
него, но Мэри Кейт понимала, что муж далек от истины. А какова была
истина? Не была ли она, случайно, похоронена у нее в подсознании, в том
его уголке, где хранились смутные воспоминания о воющей сирене "скорой
помощи", о белом внутри кузове и людях в белых халатах, которые бесконечно
ощупывали ее истерзанное тело?
Несмотря на разочарование, Мэри Кейт не позволяла себе плакать. Она
всегда прекращала думать о ребенке раньше, чем хлынут слезы, завертится
водоворот сомнений, примерещатся во мраке призрачные фигуры.
Джо теперь три дня в неделю работал в две смены и являлся домой рано
утром, мечтая об одном - выпить пару банок пива и рухнуть в постель,
иногда даже не раздеваясь. Случалось, он уходил на работу в том же, в чем
спал накануне, а бывало, по несколько дней ходил небритый. У него не было
сил даже думать о возвращении в колледж, а его острый обвиняющий взгляд
оскорблял Мэри до глубины души. Джо почти перестал разговаривать с женой и
обращался к ней только в случае необходимости, а Мэри Кейт научилась
поворачиваться к нему спиной в постели.
За те три месяца, в которые квартира постепенно заполнилась
резиновыми игрушками и пеленками и пропахла молоком и чем-то кислым, у Джо
вошло в привычку уходить из дома и подолгу бродить по городу. Нередко он
возвращался, когда Мэри Кейт уже спала. Разбуженная стуком входной двери,
она слышала, как он заходит, часто - пьяный, бормоча себе под нос что-то,
чего она не могла разобрать. Подонок, думала она. Пьяный подонок. И, не
глядя на него, резко бросала: "Сперва разденься, потом ложись".
Спал Джо все хуже, метался, вскрикивал во сне.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75