Тогда Мэри Кейт
слышала, как он встает, пьет в ванной воду и, как ни странно, гремит
дверной цепочкой, проверяя, надежно ли закрыта входная дверь. Но она
лежала тихо как мышка, притворяясь спящей, а когда Джо возвращался в
постель, засыпала, точно зная, что муж еще долго будет лежать в темноте с
открытыми глазами, неподвижно глядя ей в спину.
Не раз Мэри Кейт просыпалась и видела его силуэт на фоне освещенного
квадрата окна: он стоял над кроваткой, вглядываясь в спящего малыша, стоял
очень прямо, сжимая кулаки так, что белели суставы пальцев, и буравил
взглядом неподвижную фигурку в белой пижамке. Утром оказывалось, что
Джеффри проснулся раньше ее и крепко держится за прутья кроватки, словно
хочет до срока улизнуть из тюрьмы младенчества. Темные глаза мальчика
пронзали ее; казалось, он сердито смотрит сквозь Мэри Кейт на ее спящего
мужа. Однажды, когда Джо взял ребенка на руки, чтобы продемонстрировать
отцовскую привязанность (что случалось нечасто), Джеффри чуть не выколол
ему глаз, тыча пальцем в карусель с рыбками. Джо чертыхнулся и, потирая
пострадавший глаз, опустил ребенка обратно в кроватку.
Мэри Кейт начала бояться Джо. Настало лето, жара накинулась на них,
как беспощадный зверь, и Джо все чаще и все легче выходил из себя. Глаза у
Джеффри потемнели и превратились в черные, блестящие хитрые щелочки, а
волосы росли прямые и черные. Нос удлинился. Мэри Кейт с внезапной
тревогой увидела, что подбородок у сына будет с ямочкой. Ей было хорошо
известно, что ни у них в роду, ни в роду у Джо таких подбородков не было.
Она водила пальцем по краям намечающейся ложбинки, слушая далекий вой
сирены, летевший над городскими крышами. Джо тоже заметил ямку. Когда он
откупоривал бутылку пива и принимался разглядывать Джеффри, игравшего на
полу, у Мэри Кейт возникала твердая уверенность в том, что Джо непременно
пнул бы малыша в лицо, если бы мог.
Однажды вечером на исходе лета, когда Джеффри играл с кубиками,
разбросанными по ковру, она уселась на пол перед ним и стала изучать его
лицо. Джеффри строил башню, а узкие, темные, почти черные глаза равнодушно
следили за матерью, словно поддразнивали: ну-ну, смотри-смотри. Тонкие
пальчики двигались не по-младенчески неловко, а по-взрослому уверенно.
- Джеффри, - шепнула Мэри.
Ребенок оторвался от кубиков и медленно поднял голову.
Мэри Кейт невольно потупилась. Под пристальным взглядом черных глаз
сына у нее перехватило дыхание и закружилась голова, словно она глотнула
спиртного. Они были неподвижные, будто нарисованные.
Мэри Кейт протянула руку, чтобы пригладить его спутанные черные
волосы.
- Мой Джеффри.
Джеффри размахнулся и развалил башню из кубиков. Они разлетелись по
всей комнате, и один ударил Мэри по губам. Она испуганно вскрикнула.
Джеффри подался вперед, его глаза расширились от восторга, и Мэри
Кейт пробрала дрожь. Она взяла сына за руку и шлепнула, приговаривая:
"Бяка! Бяка!" - но Джеффри не обратил на это никакого внимания. Он
коснулся свободной рукой губ матери. На пальцах осталась капелька крови.
Испуганная и зачарованная черным немигающим взглядом ребенка, Мэри
Кейт смотрела, как он подносит пальцы ко рту, как высовывает язык и
слизывает алую каплю, как глаза его коротко вспыхивают, точно далекий маяк
в ночи. Очнувшись, она сказала: "Бяка, нельзя!" - и хотела опять шлепнуть
сынишку по руке, но он повернулся к ней спиной и принялся собирать кубики.
Пришла осень, за ней зима. За стенами дни напролет противно свистел
ветер. В сточных канавах шуршали листья. Крышки помойных баков покрылись
снегом и льдом. Этой угрюмой, унылой зимой Мэри Кейт все больше отдалялась
от Джо. Он словно бы сдался; теперь он совсем не пытался общаться с ней.
Он давным-давно забыл, что когда-то она делила с ним ложе, и Мэри Кейт
понимала, что рано или поздно, отправившись однажды вечером на очередную
"прогулку", Джо не вернется домой. Он и сейчас уже порой пропадал на
сутки, а когда она, вынужденная выгораживать блудного мужа перед
диспетчером, обрушивалась на него, попросту поворачивался на каблуках и
вновь исчезал за дверью. Наконец он возвращался - грязный, небритый,
провонявший пивом и потом - и спотыкаясь вваливался в дом, бормоча что-то
в адрес ребенка. "Дурак, - говорила она. - Жалкий дурень".
И вот однажды вечером, меньше чем за неделю до первого дня рождения
Джеффри, Мэри Кейт оставила мальчика с Джо и спустилась за чем-то в
магазин, а вернувшись, увидела, что муж невозмутимо раздевает малыша над
ванной с кипятком. Мальчик цеплялся ручонками за отцовские плечи,
глаза-щелочки хитро поблескивали. На небритом лице Джо краснели царапины.
На желтом кафельном полу блестела разбитая бутылка.
Мэри выронила кошелку. Зазвенело стекло.
- Ты что же это делаешь, а?! - крикнула она, когда Джо поднял
вырывающегося ребенка над ванной. Он оглянулся, глаза были мутные,
испуганные. Мэри выхватила у него Джеффри и крепко прижала к груди.
- Боже мой, - взвизгнула она, и ее голос отразился от кафельных стен.
- Ты сошел с ума! О Господи!
Джо присел на край ванны и ссутулился. Казалось, от его лица
отхлынула вся кровь, только под глазами лежали серые тени.
- Еще бы минуту, - сказал он каким-то отрешенным, мертвым голосом. -
Задержись ты еще на минуту... Всего на одну...
- Боже мой!
- Всего на минуту, - повторил он, - и все закончилось бы.
Она закричала:
- Ты сумасшедший! Боже мой! О Господи Иисусе!
- Да, - проговорил он. - Ты взываешь к Господу. Взываешь к Господу.
Но уже поздно. О Господи, поздно! Посмотри на меня. ПОСМОТРИ НА МЕНЯ, Я
СКАЗАЛ! Я умираю... клетка за клеткой... умираю, и тебе это известно, -
Джо огляделся и заметил на полу осколки. - О нет, - всхлипнул он. - Моя
последняя бутылка.
Он поднялся и двинулся к Мэри Кейт. Она попятилась с ребенком на
руках. Джо хватился за косяк и встал в дверях ванной, свесив голову и
открыв рот, словно собираясь стошнить.
- Мне снятся хорошие сны, Мэри Кейт. Ах, какие сны! Знаешь, что мне
снится? Хочешь, расскажу? Мне снятся лица, они летают вокруг меня и
выкрикивают мое имя. Тысячу, десять тысяч раз за ночь они будят меня. А
еще мне снится ребенок, который выцарапывает мне глаза, и я слепну. О
Боже, мне нужно выпить.
- Ты сошел с ума, - с трудом выговорила Мэри Кейт немеющим языком.
- Мне казалось, что если я уйду отсюда, если буду спать где-нибудь в
другом месте - в метро, в кино или даже в церкви - это поможет. Но нет. А
знаешь, что еще мне снится, Мэри Кейт?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75
слышала, как он встает, пьет в ванной воду и, как ни странно, гремит
дверной цепочкой, проверяя, надежно ли закрыта входная дверь. Но она
лежала тихо как мышка, притворяясь спящей, а когда Джо возвращался в
постель, засыпала, точно зная, что муж еще долго будет лежать в темноте с
открытыми глазами, неподвижно глядя ей в спину.
Не раз Мэри Кейт просыпалась и видела его силуэт на фоне освещенного
квадрата окна: он стоял над кроваткой, вглядываясь в спящего малыша, стоял
очень прямо, сжимая кулаки так, что белели суставы пальцев, и буравил
взглядом неподвижную фигурку в белой пижамке. Утром оказывалось, что
Джеффри проснулся раньше ее и крепко держится за прутья кроватки, словно
хочет до срока улизнуть из тюрьмы младенчества. Темные глаза мальчика
пронзали ее; казалось, он сердито смотрит сквозь Мэри Кейт на ее спящего
мужа. Однажды, когда Джо взял ребенка на руки, чтобы продемонстрировать
отцовскую привязанность (что случалось нечасто), Джеффри чуть не выколол
ему глаз, тыча пальцем в карусель с рыбками. Джо чертыхнулся и, потирая
пострадавший глаз, опустил ребенка обратно в кроватку.
Мэри Кейт начала бояться Джо. Настало лето, жара накинулась на них,
как беспощадный зверь, и Джо все чаще и все легче выходил из себя. Глаза у
Джеффри потемнели и превратились в черные, блестящие хитрые щелочки, а
волосы росли прямые и черные. Нос удлинился. Мэри Кейт с внезапной
тревогой увидела, что подбородок у сына будет с ямочкой. Ей было хорошо
известно, что ни у них в роду, ни в роду у Джо таких подбородков не было.
Она водила пальцем по краям намечающейся ложбинки, слушая далекий вой
сирены, летевший над городскими крышами. Джо тоже заметил ямку. Когда он
откупоривал бутылку пива и принимался разглядывать Джеффри, игравшего на
полу, у Мэри Кейт возникала твердая уверенность в том, что Джо непременно
пнул бы малыша в лицо, если бы мог.
Однажды вечером на исходе лета, когда Джеффри играл с кубиками,
разбросанными по ковру, она уселась на пол перед ним и стала изучать его
лицо. Джеффри строил башню, а узкие, темные, почти черные глаза равнодушно
следили за матерью, словно поддразнивали: ну-ну, смотри-смотри. Тонкие
пальчики двигались не по-младенчески неловко, а по-взрослому уверенно.
- Джеффри, - шепнула Мэри.
Ребенок оторвался от кубиков и медленно поднял голову.
Мэри Кейт невольно потупилась. Под пристальным взглядом черных глаз
сына у нее перехватило дыхание и закружилась голова, словно она глотнула
спиртного. Они были неподвижные, будто нарисованные.
Мэри Кейт протянула руку, чтобы пригладить его спутанные черные
волосы.
- Мой Джеффри.
Джеффри размахнулся и развалил башню из кубиков. Они разлетелись по
всей комнате, и один ударил Мэри по губам. Она испуганно вскрикнула.
Джеффри подался вперед, его глаза расширились от восторга, и Мэри
Кейт пробрала дрожь. Она взяла сына за руку и шлепнула, приговаривая:
"Бяка! Бяка!" - но Джеффри не обратил на это никакого внимания. Он
коснулся свободной рукой губ матери. На пальцах осталась капелька крови.
Испуганная и зачарованная черным немигающим взглядом ребенка, Мэри
Кейт смотрела, как он подносит пальцы ко рту, как высовывает язык и
слизывает алую каплю, как глаза его коротко вспыхивают, точно далекий маяк
в ночи. Очнувшись, она сказала: "Бяка, нельзя!" - и хотела опять шлепнуть
сынишку по руке, но он повернулся к ней спиной и принялся собирать кубики.
Пришла осень, за ней зима. За стенами дни напролет противно свистел
ветер. В сточных канавах шуршали листья. Крышки помойных баков покрылись
снегом и льдом. Этой угрюмой, унылой зимой Мэри Кейт все больше отдалялась
от Джо. Он словно бы сдался; теперь он совсем не пытался общаться с ней.
Он давным-давно забыл, что когда-то она делила с ним ложе, и Мэри Кейт
понимала, что рано или поздно, отправившись однажды вечером на очередную
"прогулку", Джо не вернется домой. Он и сейчас уже порой пропадал на
сутки, а когда она, вынужденная выгораживать блудного мужа перед
диспетчером, обрушивалась на него, попросту поворачивался на каблуках и
вновь исчезал за дверью. Наконец он возвращался - грязный, небритый,
провонявший пивом и потом - и спотыкаясь вваливался в дом, бормоча что-то
в адрес ребенка. "Дурак, - говорила она. - Жалкий дурень".
И вот однажды вечером, меньше чем за неделю до первого дня рождения
Джеффри, Мэри Кейт оставила мальчика с Джо и спустилась за чем-то в
магазин, а вернувшись, увидела, что муж невозмутимо раздевает малыша над
ванной с кипятком. Мальчик цеплялся ручонками за отцовские плечи,
глаза-щелочки хитро поблескивали. На небритом лице Джо краснели царапины.
На желтом кафельном полу блестела разбитая бутылка.
Мэри выронила кошелку. Зазвенело стекло.
- Ты что же это делаешь, а?! - крикнула она, когда Джо поднял
вырывающегося ребенка над ванной. Он оглянулся, глаза были мутные,
испуганные. Мэри выхватила у него Джеффри и крепко прижала к груди.
- Боже мой, - взвизгнула она, и ее голос отразился от кафельных стен.
- Ты сошел с ума! О Господи!
Джо присел на край ванны и ссутулился. Казалось, от его лица
отхлынула вся кровь, только под глазами лежали серые тени.
- Еще бы минуту, - сказал он каким-то отрешенным, мертвым голосом. -
Задержись ты еще на минуту... Всего на одну...
- Боже мой!
- Всего на минуту, - повторил он, - и все закончилось бы.
Она закричала:
- Ты сумасшедший! Боже мой! О Господи Иисусе!
- Да, - проговорил он. - Ты взываешь к Господу. Взываешь к Господу.
Но уже поздно. О Господи, поздно! Посмотри на меня. ПОСМОТРИ НА МЕНЯ, Я
СКАЗАЛ! Я умираю... клетка за клеткой... умираю, и тебе это известно, -
Джо огляделся и заметил на полу осколки. - О нет, - всхлипнул он. - Моя
последняя бутылка.
Он поднялся и двинулся к Мэри Кейт. Она попятилась с ребенком на
руках. Джо хватился за косяк и встал в дверях ванной, свесив голову и
открыв рот, словно собираясь стошнить.
- Мне снятся хорошие сны, Мэри Кейт. Ах, какие сны! Знаешь, что мне
снится? Хочешь, расскажу? Мне снятся лица, они летают вокруг меня и
выкрикивают мое имя. Тысячу, десять тысяч раз за ночь они будят меня. А
еще мне снится ребенок, который выцарапывает мне глаза, и я слепну. О
Боже, мне нужно выпить.
- Ты сошел с ума, - с трудом выговорила Мэри Кейт немеющим языком.
- Мне казалось, что если я уйду отсюда, если буду спать где-нибудь в
другом месте - в метро, в кино или даже в церкви - это поможет. Но нет. А
знаешь, что еще мне снится, Мэри Кейт?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75