земле...
— Готово! Пошли! — шепотом сказал Андрейка.
На сеновале, прижавшись лицом к теплому плечу Андрейки, Павлик много раз спрашивал себя: а как бы отнесся ко всему этому отец, если бы узнал? Ведь ему тоже жалко лес, а он сам помогает его рубить,— значит, так надо, значит, так лучше?
И впервые за эти долгие тревожные дни Павлик почувствовал, как он стосковался без отца, как трудно ему без прикосновения отцовской ладони, без его сдержанной суровой ласки. Когда же он наконец вернется?
Уснули мальчишки только на рассвете и проснулись с первыми лучами солнца. О чем только они не переговорили в эту долгую ночь! И воспоминания, и надежды, и мечты, все самое дорогое и заветное, что было у каждого из них, все, ради чего хотелось и стоило жить, еще не осознанные, неясные стремления — все доверили они друг другу в эту первую ночь дружбы. И хотя они были очень разные, хотя и жизнь, и мечты, и надежды у них не были сходны, ничто не мешало им понимать и любить друг друга.
Синяя ночь летела над землей; текла, пересекая небо, серебряная река Млечного Пути; падали звезды. Черный силуэт пожарной вышки вонзался в зеленоватую, прозрачную твердь неба.
Сонная земля тихо спала, и тревожный вопросительный лай Пятнаша не мешал ей, как не мешал редкий, пронзительный крик ночной птицы и человеческое слово, сказанное во сне.
Рано утром мальчишки обошли просыпающийся лагерь лесорубов, посидели у одного из костров, прислушиваясь к вялым после сна голосам людей, к дребезгу колес,— это к локомобилю возили воду. Издали посмотрели на «свое» бревно; оно лежало так же, как лежало вчера,— никто ни о чем не догадывался, никто ничего не подозревал.
— А вдруг пила не заденет гвоздь? — шепотом спросил Павлик.— Ведь может быть так?
— Может,— после небольшого раздумья согласился Андрейка.— Дураки мы с тобой. Надо было не один гвоздь...
Весь день провели они на лесосеке возле пилорамы. Но теперь, глядя на сверкающие круги пил, слушая их визг, они утешались мыслью, что, может быть, скоро все это кончится.
Кланю в этот день они не отгоняли от себя, она ходила за ними как привязанная и иногда с удивлением смотрела на заговорщицкие лица ребят, старалась расслышать их шепот.
— Какие-то вы оба нынче... чудные,— сказала она с обидой.— И шепчутся, и шепчутся... И чего шепчутся? Уйду я от вас лучше...
— Погоди,— удержал ее Павлик.— Скоро...
— Что скоро?
Андрейка с силой дернул Павлика за рукав.
Бревно с гвоздем подвезли к пилораме только после обеда. И когда мальчишки увидели, как укрепляют ствол на тележке, они испугались.
— Уйдем лучше,— предложил Андрейка.— А то догадаются. Вон ты белый какой.
— Ты тоже белый...
Они ушли на кордон и, забившись на кухню, прильнули к окну. Суетившиеся у пилорамы люди мешали все видеть, но по визгу пилы было слышно, когда она входила в дерево: визг становился мягче, глуше.
Медленно тянулись минуты. Одна. Другая. Третья.
Но вот что-то ударило в воздух тугим звоном, раздались громкие голоса, отчаянной матерной бранью начал браниться Афанасий Серов. Тесной кучкой сгрудились у пилорамы рабочие. Отдельные, громко сказанные слова долетали до кордона. Мальчишки переглядывались, не в силах удержать счастливую улыбку, чувствуя, как какая-то радостная сила поднимает их над землей.
— Пойдем? — спросил Павлик.
— Лучше не надо.
Но радоваться пришлось недолго. Афанасий Серов и механик куда-то торопливо ушли и через полчала вернулись с новой пилой.
— На склад ходили,— догадался Павлик.
— Ну да! У них там, наверно, много...
Только часа через два мальчишки осмелели подойти к пилораме. Однако никто не обратил на них внимания, механик решил, что история с гвоздем — случайность. Пила, у которой были выщерблены четыре зуба, валялась прямо на земле недалеко от локомобиля. Присев возле нее на корточки, мальчишки с ненавистью рассматривали блестящую металлическую поверхность, отражавшую их руки и лица.
— Чисто тебе зеркало,— сказала Кланя, проводя пальчиком по нагретому солнцем диску.— У-у, зубастая! Подавилась, проклятая?
Потом Павлик предложил пойти на мельницу посмотреть склад — интересно, сколько же у них там запасных пил. Пошли. Но мельница была заперта, на новых дверях висел огромный черный замок. Окошечко было забито досками, и заглянуть внутрь не удалось.
Они посидели у остатков плотины, глядя, как тянутся в воде, увлекаемые течением, длинные зеленые водоросли — русалочьи волосы, слушая стеклянный щебет ручья. Здесь лес стоял еще не тронутый, и странно было думать, что там, откуда они только что пришли, лес вырублен, повален, что там воют пилы и безостановочно тюкают топоры и белый дым поднимается над погребальными лесными кострами.
— А знаешь чего? — шепотом спросил Андрейка, касаясь уха товарища.— Ежели бы спалить. А?
— Что? — так же шепотом спросил Павлик.
— А склад ихний. А?
Павлик вздрогнул и оглянулся на мельницу. Ее бревенчатые стены, сложенные из сухого старого леса, наверно, сгорели бы, как факел.
Мельничка была брошенная, ветхая, никому не нужная,— кто бы стал такую жалеть? Но что-то пугало Павлика в предложении Андрейки — ведь это было уже самое настоящее преступление. «А против кого преступление? — спросил он себя.— Против этого гада Глотова? Против Серова, который разбил голову деду Сергею? Так их и надо».
Андрейка во все глаза смотрел на Павлика, в его синеватых глазах застыло выражение напряженного ожидания. Но говорить им мешала Кланя.
— Ты цветов, что ли, насобрала бы,— сказал Андрейка.— Ишь сколько их.
— Ромашков тут завсегда полно,— отозвалась Кланя, вставая.— Я всем нам венки заплету...
— Вот-вот...
Девочка отошла в сторонку и, мурлыкая себе под нос «Цветик аленький, цветик маленький!», принялась собирать ромашки. А мальчишки смотрели друг на друга и не решались продолжить страшный разговор.
В стороне дороги послышались голоса, скрип тележных колес, ленивое понукание.
— Кто это?
Из-за деревьев показались две телеги, возле которых шагали возчики, следом за ними катился тарантас Глотова. Мальчишки, притаившись, ждали.
Телеги подъехали к мельнице. Глотов еще издали увидел замок на двери и длинно и грубо выругался. На телегах, укрытые рогожами, лежали мешки и ящики, мотки проволоки, круги веревок, инструменты.
Оглядевшись, Глотов заметил ребятишек.
— Ей вы! — обрадованно крикнул он.— А ну, мотайте на лесосеку! Да поскореича! Рыжего этого моего десятника — Серов по фамилии — сюда гоните. Аллюр три креста! По конфетине заработаете. А?
Мальчишки переглянулись.
— Пошли.
Кланя брела сзади, на ходу плетя венок, распевая свою песенку про аленький цветик.
— Это, значит, пайки привезли,— сказал Андрейка.— Теперь мельницу не больно-то тронешь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55
— Готово! Пошли! — шепотом сказал Андрейка.
На сеновале, прижавшись лицом к теплому плечу Андрейки, Павлик много раз спрашивал себя: а как бы отнесся ко всему этому отец, если бы узнал? Ведь ему тоже жалко лес, а он сам помогает его рубить,— значит, так надо, значит, так лучше?
И впервые за эти долгие тревожные дни Павлик почувствовал, как он стосковался без отца, как трудно ему без прикосновения отцовской ладони, без его сдержанной суровой ласки. Когда же он наконец вернется?
Уснули мальчишки только на рассвете и проснулись с первыми лучами солнца. О чем только они не переговорили в эту долгую ночь! И воспоминания, и надежды, и мечты, все самое дорогое и заветное, что было у каждого из них, все, ради чего хотелось и стоило жить, еще не осознанные, неясные стремления — все доверили они друг другу в эту первую ночь дружбы. И хотя они были очень разные, хотя и жизнь, и мечты, и надежды у них не были сходны, ничто не мешало им понимать и любить друг друга.
Синяя ночь летела над землей; текла, пересекая небо, серебряная река Млечного Пути; падали звезды. Черный силуэт пожарной вышки вонзался в зеленоватую, прозрачную твердь неба.
Сонная земля тихо спала, и тревожный вопросительный лай Пятнаша не мешал ей, как не мешал редкий, пронзительный крик ночной птицы и человеческое слово, сказанное во сне.
Рано утром мальчишки обошли просыпающийся лагерь лесорубов, посидели у одного из костров, прислушиваясь к вялым после сна голосам людей, к дребезгу колес,— это к локомобилю возили воду. Издали посмотрели на «свое» бревно; оно лежало так же, как лежало вчера,— никто ни о чем не догадывался, никто ничего не подозревал.
— А вдруг пила не заденет гвоздь? — шепотом спросил Павлик.— Ведь может быть так?
— Может,— после небольшого раздумья согласился Андрейка.— Дураки мы с тобой. Надо было не один гвоздь...
Весь день провели они на лесосеке возле пилорамы. Но теперь, глядя на сверкающие круги пил, слушая их визг, они утешались мыслью, что, может быть, скоро все это кончится.
Кланю в этот день они не отгоняли от себя, она ходила за ними как привязанная и иногда с удивлением смотрела на заговорщицкие лица ребят, старалась расслышать их шепот.
— Какие-то вы оба нынче... чудные,— сказала она с обидой.— И шепчутся, и шепчутся... И чего шепчутся? Уйду я от вас лучше...
— Погоди,— удержал ее Павлик.— Скоро...
— Что скоро?
Андрейка с силой дернул Павлика за рукав.
Бревно с гвоздем подвезли к пилораме только после обеда. И когда мальчишки увидели, как укрепляют ствол на тележке, они испугались.
— Уйдем лучше,— предложил Андрейка.— А то догадаются. Вон ты белый какой.
— Ты тоже белый...
Они ушли на кордон и, забившись на кухню, прильнули к окну. Суетившиеся у пилорамы люди мешали все видеть, но по визгу пилы было слышно, когда она входила в дерево: визг становился мягче, глуше.
Медленно тянулись минуты. Одна. Другая. Третья.
Но вот что-то ударило в воздух тугим звоном, раздались громкие голоса, отчаянной матерной бранью начал браниться Афанасий Серов. Тесной кучкой сгрудились у пилорамы рабочие. Отдельные, громко сказанные слова долетали до кордона. Мальчишки переглядывались, не в силах удержать счастливую улыбку, чувствуя, как какая-то радостная сила поднимает их над землей.
— Пойдем? — спросил Павлик.
— Лучше не надо.
Но радоваться пришлось недолго. Афанасий Серов и механик куда-то торопливо ушли и через полчала вернулись с новой пилой.
— На склад ходили,— догадался Павлик.
— Ну да! У них там, наверно, много...
Только часа через два мальчишки осмелели подойти к пилораме. Однако никто не обратил на них внимания, механик решил, что история с гвоздем — случайность. Пила, у которой были выщерблены четыре зуба, валялась прямо на земле недалеко от локомобиля. Присев возле нее на корточки, мальчишки с ненавистью рассматривали блестящую металлическую поверхность, отражавшую их руки и лица.
— Чисто тебе зеркало,— сказала Кланя, проводя пальчиком по нагретому солнцем диску.— У-у, зубастая! Подавилась, проклятая?
Потом Павлик предложил пойти на мельницу посмотреть склад — интересно, сколько же у них там запасных пил. Пошли. Но мельница была заперта, на новых дверях висел огромный черный замок. Окошечко было забито досками, и заглянуть внутрь не удалось.
Они посидели у остатков плотины, глядя, как тянутся в воде, увлекаемые течением, длинные зеленые водоросли — русалочьи волосы, слушая стеклянный щебет ручья. Здесь лес стоял еще не тронутый, и странно было думать, что там, откуда они только что пришли, лес вырублен, повален, что там воют пилы и безостановочно тюкают топоры и белый дым поднимается над погребальными лесными кострами.
— А знаешь чего? — шепотом спросил Андрейка, касаясь уха товарища.— Ежели бы спалить. А?
— Что? — так же шепотом спросил Павлик.
— А склад ихний. А?
Павлик вздрогнул и оглянулся на мельницу. Ее бревенчатые стены, сложенные из сухого старого леса, наверно, сгорели бы, как факел.
Мельничка была брошенная, ветхая, никому не нужная,— кто бы стал такую жалеть? Но что-то пугало Павлика в предложении Андрейки — ведь это было уже самое настоящее преступление. «А против кого преступление? — спросил он себя.— Против этого гада Глотова? Против Серова, который разбил голову деду Сергею? Так их и надо».
Андрейка во все глаза смотрел на Павлика, в его синеватых глазах застыло выражение напряженного ожидания. Но говорить им мешала Кланя.
— Ты цветов, что ли, насобрала бы,— сказал Андрейка.— Ишь сколько их.
— Ромашков тут завсегда полно,— отозвалась Кланя, вставая.— Я всем нам венки заплету...
— Вот-вот...
Девочка отошла в сторонку и, мурлыкая себе под нос «Цветик аленький, цветик маленький!», принялась собирать ромашки. А мальчишки смотрели друг на друга и не решались продолжить страшный разговор.
В стороне дороги послышались голоса, скрип тележных колес, ленивое понукание.
— Кто это?
Из-за деревьев показались две телеги, возле которых шагали возчики, следом за ними катился тарантас Глотова. Мальчишки, притаившись, ждали.
Телеги подъехали к мельнице. Глотов еще издали увидел замок на двери и длинно и грубо выругался. На телегах, укрытые рогожами, лежали мешки и ящики, мотки проволоки, круги веревок, инструменты.
Оглядевшись, Глотов заметил ребятишек.
— Ей вы! — обрадованно крикнул он.— А ну, мотайте на лесосеку! Да поскореича! Рыжего этого моего десятника — Серов по фамилии — сюда гоните. Аллюр три креста! По конфетине заработаете. А?
Мальчишки переглянулись.
— Пошли.
Кланя брела сзади, на ходу плетя венок, распевая свою песенку про аленький цветик.
— Это, значит, пайки привезли,— сказал Андрейка.— Теперь мельницу не больно-то тронешь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55