Конечно, он не остался один. Норрис, король гамбургеров, по-прежнему не отходил от него. И Хобарт – неоценимая находка, человек, по всей видимости, безумный, но чрезвычайно полезный для будущего завоевания.
Но прошло пять месяцев, а завоевывать все еще было нечего. Шэдвелл был вне себя. Он единственный из побывавших той ночью в Фуге хранил в памяти все – благодаря своему пиджаку, в странном желании обладать Сотканным миром он решил, что сделает то, на что не отважился ни один из Чародеев – войдет в Круговерть. Там, за облаками Мантии, скрывалась средоточие магии Чародеев. Конечно, риск велик, но игра стоит свеч. Узнать секрет творения – разве это не значит стать Богом?
2
И сегодня он нашел подтверждение этих своих мыслей в маленькой церкви святых мучеников Филомены и Каликста. Он пришел сюда не молиться: его пригласили запиской, обещая сообщить нечто важное.
Шэдвелл был воспитан в католической вере и не совсем еще забыл ритуал. Пока шла месса, он вместе со всеми шевелил губами, повторяя слова молитвы.
«Приходите и ешьте тело Мое, что Я даю вам...»
Старые слова будили в нем какие-то давно забытые чувства. Задумавшись, он не заметил, как служба кончилась. Очнулся он от голоса подошедшего к нему священника:
– Мистер Шэдвелл?
В церкви остались лишь они двое.
– Мы вас ждем, – продолжал священник, не дожидаясь подтверждения. – Добро пожаловать.
Шэдвелл встал.
– Что вы хотели мне сказать?
– Пойдемте со мной, – последовал ответ.
Шэдвелл не стал возражать. Священник провел его за алтарь, в маленькую комнату, пропахшую потом и духами. В конце ее, за занавеской, обнаружилась еще одна дверь.
– Идите прямо за мной, мистер Шэдвелл, и не приближайтесь к Святыне.
К Святыне? Шэдвелл начал смутно догадываться, куда его ведут.
– Да-да, понимаю.
Священник открыл дверь. За ней уходила вниз узкая каменная лестница, освещенная только светом из комнаты. Шэдвелл насчитал тридцать ступенек, потом все утонуло в темноте. Он продолжал спускаться, держась руками за холодную стену. Постепенно снизу начал пробиваться свет. Священник повернул к нему лицо – бледный круг в полутьме.
– Держитесь ближе ко мне, – предупредил он. – Это опасно.
У основания лестницы он взял Шэдвелла за руку, словно не доверяя ему. Они стояли в центре какого-то лабиринта: в разные стороны уходили извилистые галереи, в которых кое-где горели свечи.
Они вошли в одну из галерей, и Шэдвелл понял, что они не одни. В стенах зияли ниши, в каждой из которых стоял гроб. Его передернуло. Мертвецы были со всех сторон; он чувствовал на губах их прах. Он знал, что лишь одно существо может хорошо себя чувствовать в подобной обстановке.
Едва он подумал об этом, как священник выпустил его руку и поспешно шагнул назад, шепча молитвы. Причина была ясна: к ним из глубины тоннеля шла высокая фигура, закутанная с головы до ног в черное, словно плакальщица, заблудившаяся среди гробов. Она молчала, но Шэдвелл уже знал, кто это.
Потом она подала голос:
– Шэдвелл.
Голос ее был глухим; слова еле слышны.
– Я думал, ты осталась на ковре, – сказал он.
– Меня чуть не убили там.
– Убили?
Сзади них по лестнице затопали убегающие шаги священника.
– Это что, твой друг?
– Они мне поклоняются, – пояснила она. – Зовут меня богиней. Матерью Ночи или что-то в этом роде. Некоторые даже кастрировали себя, чтобы показать любовь ко мне. – Шэдвелл поморщился. – Потому они и боятся, что их Святыню увидят посторонние.
– И зачем ты с ними связалась?
– Они дали мне укрытие, где я могу залечить раны.
– Раны?
Накидка с лица Иммаколаты медленно приподнялась. От того, что было под ней, у Шэдвелла перехватило дыхание.
Ее безупречные черты превратились в месиво едва засохших струпьев.
– ...как?.. – выдавил он.
– Муж Хранительницы, – ее рот мучительно изгибался при каждом слове.
– Он сделал это?
– Его львы. Я не успела подготовиться.
Шэдвелл не мог смотреть на ее лицо.
– Ты же могла восстановить свое лицо, – действительно, если она могла подражать другим, то почему не себе?
– Ты принимаешь меня за шлюху? Раскрашивать себя, чтобы не напугать Кукушат? Нет, Шэдвелл. Мои раны больше подходят мне, чем фальшивая красота. Ты так не думаешь?
Несмотря на насмешливый тон, голос ее дрожал. Он понял, что она страдает: может быть, даже боится.
– Мне тебя не хватало, – сказал он, избегая смотреть ей в лицо. – Мы неплохо работали вместе.
– У тебя теперь новые союзники.
– Ты знаешь?
– Сестры вас иногда навещали, – от этого ему отнюдь не стало легче. – Ты веришь Хобарту?
– Он делает свое дело.
– Какое же?
– Найти ковер.
– Но он его не нашел.
– Пока еще, – он, пересилив себя, посмотрел ей в глаза. – Мне не хватает тебя. Мне нужна твоя помощь.
Она молчала.
– Разве ты позвала меня сюда не затем, чтобы начать все снова?
– Нет. Я слишком устала.
При всей жажде добыть Фугу он тоже не испытывал восторга при мысли, что придется начинать их многолетний труд сначала.
– К тому же ты изменился, – добавила она.
– Нет. Я все еще хочу ковер.
– Но не затем, чтобы продать его. Чтобы им владеть.
– С чего ты взяла? – он попытался изобразить недоумевающую улыбку. – Мы ведь договаривались, богиня. Договаривались, что смешаем их с грязью. – И ты все еще хочешь этого?
Он помедлил с ответом, зная, что рискует. Она знала его хорошо; может быть, могла читать его мысли. Если она заподозрит его во лжи, он может потерять не только ее расположение. Но не лишилась ли она и силы вместе с красотой? Здесь в этом подвале она всего лишь побирушка, хоть и притворяется богиней. Подумав, он решил солгать.
– Я хочу того, чего хотел всегда. Твои враги – мои враги.
– Тогда мы смешаем их с грязью. Раз и навсегда.
Ее глаза, спрятанные среди струпьев, зажглись свирепым блеском, и человеческий прах в нишах взметнулся в воздух.
VI
Хрупкий механизм
1
Утром второго февраля Кэл нашел Брендана мертвым в постели. Врач сказал, что он умер за час до рассвета, во сне.
Еще до Рождества его ум стал стремительно слабеть. Он то принимал Джеральдину за свою жену, то звал Кэла именем брата. Доктора не обещали улучшения, но никто не ожидал такого скорого конца.
Кэл очень любил отца, но не оплакивал его. Плакала Джеральдина, и она же принимала соседей, приходящих с соболезнованиями. Кэл только играл роль скорбящего сына, глядя на себя со стороны. Особенно это чувство обострилось во время церемонии в крематории. В его голове будто опять проснулся Чокнутый Муни, издевающийся над избитыми словами и позами.
Следствием этого было то, что к нему вернулись старые сны. Он видел себя летящим над деревьями, полными золотых плодов; видел говорящих зверей и своих голубей, которые тоже, казалось, говорили ему что-то на своем голубином языке.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104