Путник кинул взгляд на дом, на табличку, на которой золотыми буквами было написано: «Александр Н. из Вены, хирург и дантист, то есть зубной лекарь».
— Да это же она! Юла! Как хороша! — прошепт путник и, сняв шляпу, помахал ею в знак приветствия молодой женщине. Юла дружелюбно улыбнулась в ответ, узнав Перу.
— Какими судьбами, господин Пера, попали вы в наши края? — спросила она, приятно удивленная, и, подбежав к остановившейся повозке, протянула путнику руку.
— Вот и не угадаете... С собрания... этого нашего возвращаюсь домой.
— Знаю, и мой Шандор подписался под приветствием омладинцам!.. Как давно я вас не видала! А что поделывает Меланья?.. Здорова ли... как поживает?
— Слава богу! А как вы? Как супруг, дома он?.. Вы прекрасно выглядите. Дома господин Шандор?
— Нет! Его вызвали, пришлось срочно поехать на ярмарку в П. Часа полтора езды. Там подрались в торговых рядах... Чего только не бывает на ярмарках!— сказала она, смеясь.
— Как же вам живется?
— Слава богу, хорошо. Шандор целыми днями занят... Дела идут успешно...
— Да ведь вы теперь не кто-нибудь, а венка, столичная жительница!.. Даже не похвалитесь, как там жилось.
— Э, как жилось!.. Чужой город, чужие люди! Не то, что среди своих. Но знаете: куда муж, туда и жена, и где хорошо ему, там и ей. Крещеная душа и не то выдержит. И все же я едва дождалась конца этого проклятого учения!.. Нет ничего лучше нашей Бачки!— восторженно сказала Юла.— Словно у нас на родине, в Банате,— до того все хорошо! Слава богу, что мы здесь!
— А право же, госпожа Юла,— рассмеялся путник,— не истолкуйте дурно мои слова, но вы прекрасно говорите по-сербски, а я-то уже думал: научилась, верно, там наша госпожа Юла говорить по-немецки и отреклась от своих.
— Да, научилась,— смеется она,— научилась тому, что шваб позабыл...
— А-а-а, а эти вот... все ваши, конечно... Не правда ли?
— Да,— радостно подтвердила Юла и окинула детей материнским ласковым взглядом.
— А детки хорошие, слушаются отца с матерью, которые пекутся о них денно и нощно?— спрашивает путник, ласково поглядывая на ребят.
— Да-а-а, хорошие... вот только старший...— мнется Юла и по просьбе Перы протягивает ему самую младшую...
Пера взял девочку на руки, поцеловал и посадил к себе на колени. Когда остальные трое увидели, что сестренка очутилась в повозке, они дружно, в один голос потребовали, чтобы и их посадили туда же.
Поглядев с улыбкой на Перу, Юла подхватила детей одного за другим и усадила их рядом с ним,— теперь похоже стало, что в повозке везут дыни с бахчи.
— Как же это так,— смеясь, допрашивает проезжий,— залезли в повозку, не представившись, а, мелюзга? — продолжает он, лаская ребят.
Не произнося ни слова в ответ, они покатываются со смеху.
— Простите их на этот раз,— шутливо заступается Юла,— во всем виновата мать... Вот видите, такой же «простушкой» осталась, словно и в Вене не побывала!
— Ну, ну,— смеется путник,— это легко исправить! Итак, прошу...
— Итак... итак...— начинает молодая женщина и не может от смеха слова вымолвить, глядя на детей,— набились в повозку и хохочут от удовольствия и радости, что «едут».— Итак: самая младшая — Си да; эта постарше — Макра; следующий — Ива, а самый старший — Рада... Ива и Рада — венцы, Макра и Сида — бачванки, самые что ни на есть настоящие бачванки.
— А послушные они?— снова спрашивает путник, целуя ребят.
— Послушные,— говорит Юла.— Рада вот только... А ты поцеловал батюшке руку, попросил у него прощения за то, что кидал песком в повозку? А? Ну-ка сейчас же поцелуй руку!— притворно нахмурившись, потребовала Юла.
— Не хочу,— смеется Рада, который никого на свете не боится, кроме трубочиста.
— Что ты сказал?— спрашивает Юла, сердито сдвигая брови и делая строгое лицо.
— Не хочу!
— Хорош венец!.. Мужичок ты, деревенщина! Ну, поцелуй же батюшке руку.
— Не хочу,— твердит Рада,— целуй сама!
— Сейчас же поцелуй батюшке руку, не то сниму тебя с повозки!— угрожает Юла, подхватив его под руки.
Рада сдается и чмокает руку его преподобию.
— Ничего, ничего!— оправдывает Пера упрямца.—
Подрастет — послушней станет!.. Бедняга венец соскучился по пыли! Как ни верти, а сразу видать бачванскую кровь! Любит пыль! — сказал он, улыбаясь, и поцеловал Раду.
— А маме можно в повозку?.. Правда, батюшка?.. Садись, мама, и ты!— приглашает Рада.
— Э, маме нельзя, милый; маме нужно ждать папу,— смеясь, ответила молодая женщина.
— Пускай батюшка тоже ждет папу!— предлагает Рада.
— Да ведь батюшка даже заехать к нам не хочет,— возражает Юла.— И в самом деле, почему бы вам не побыть у нас... пока лошади покормятся и отдохнут?.. Отворю ворота, хорошо? — И Юла с веселым и радостным лицом повернулась было к воротам.— Загляните хоть на минутку.
— Нет, нет... не могу! — сказал путник, делая над собой усилие.
— А если я вас попрошу?
— Спасибо, спасибо, госпожа Юла. Я тороплюсь! Нельзя терять время, завтра чуть свет я должен быть дома.
— Ну пожалуйста... Очень вас прошу!..
— Нет!— решительно сказал путник и устало провел шляпой по лбу.
— Очень, очень жаль! Ну, кланяйтесь Меланье!.. Ах, как все-таки жалко, что вы не хотите даже заглянуть к нам!.. А что делает Меланья?— расспрашивает Юла, облокотившись на повозку, словно пытаясь хотя бы так задержать его.— Как давно мы не виделись! Целую вечность! А так хотелось бы ее увидеть! Ведь мы были подругами с детства... уж и не знаю с каких времен знаем друг друга! Жили на одной улице...— сказала она, и в глазах у нее заблестели слезинки.— И зачем нам быть в ссоре...
— И она... да... приедем при первой же возможности.
— Смотрите приезжайте! Мы так любим, когда у нас бывают гости!.. Я не могу из-за ребят, а ей-то легко.
— Приедем, приедем, госпожа Юла... Ну, Рада,— сказал Пера, повернувшись к вознице,— трогаем, что ли?— Раду, Сиду и Макру он расцеловал в обе щеки, а Иву, который уплетал хлеб с вареньем, чмокнул в затылок.
— Ну-ка, дети, марш с повозки, батюшке пора ехать,— говорит Юла и тянется, чтобы их снять.
А дети не желают. Все четверо ударились в слезы, подняли рев и не только не хотят сходить, но требуют, чтобы и мать уселась в повозку.
— Батюшка опять приедет, он скоро вернется!— старается успокоить детей путник.
— Иди, милый! Слышишь, что говорит его преподобие: он скоро вернется,— уговаривает Юла старшего сына, опустив на землю трех младших.— Иди, Рада, надежда моя, сейчас папа приедет! (А Рада улегся на дно повозки, кричит и отбивается ногами.) Приедет папа с ярмарки, привезет медовых пряников и спросит: «Где же мой Рада?» А я ему скажу: «Рада уехал от папы!» Разве это хорошо? Давай, милый, слезай с повозки... Да и батюшка вернется к нам. Сейчас же вернется, только привезет свою матушку-попадью, а она очень любит послушных ребят!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78
— Да это же она! Юла! Как хороша! — прошепт путник и, сняв шляпу, помахал ею в знак приветствия молодой женщине. Юла дружелюбно улыбнулась в ответ, узнав Перу.
— Какими судьбами, господин Пера, попали вы в наши края? — спросила она, приятно удивленная, и, подбежав к остановившейся повозке, протянула путнику руку.
— Вот и не угадаете... С собрания... этого нашего возвращаюсь домой.
— Знаю, и мой Шандор подписался под приветствием омладинцам!.. Как давно я вас не видала! А что поделывает Меланья?.. Здорова ли... как поживает?
— Слава богу! А как вы? Как супруг, дома он?.. Вы прекрасно выглядите. Дома господин Шандор?
— Нет! Его вызвали, пришлось срочно поехать на ярмарку в П. Часа полтора езды. Там подрались в торговых рядах... Чего только не бывает на ярмарках!— сказала она, смеясь.
— Как же вам живется?
— Слава богу, хорошо. Шандор целыми днями занят... Дела идут успешно...
— Да ведь вы теперь не кто-нибудь, а венка, столичная жительница!.. Даже не похвалитесь, как там жилось.
— Э, как жилось!.. Чужой город, чужие люди! Не то, что среди своих. Но знаете: куда муж, туда и жена, и где хорошо ему, там и ей. Крещеная душа и не то выдержит. И все же я едва дождалась конца этого проклятого учения!.. Нет ничего лучше нашей Бачки!— восторженно сказала Юла.— Словно у нас на родине, в Банате,— до того все хорошо! Слава богу, что мы здесь!
— А право же, госпожа Юла,— рассмеялся путник,— не истолкуйте дурно мои слова, но вы прекрасно говорите по-сербски, а я-то уже думал: научилась, верно, там наша госпожа Юла говорить по-немецки и отреклась от своих.
— Да, научилась,— смеется она,— научилась тому, что шваб позабыл...
— А-а-а, а эти вот... все ваши, конечно... Не правда ли?
— Да,— радостно подтвердила Юла и окинула детей материнским ласковым взглядом.
— А детки хорошие, слушаются отца с матерью, которые пекутся о них денно и нощно?— спрашивает путник, ласково поглядывая на ребят.
— Да-а-а, хорошие... вот только старший...— мнется Юла и по просьбе Перы протягивает ему самую младшую...
Пера взял девочку на руки, поцеловал и посадил к себе на колени. Когда остальные трое увидели, что сестренка очутилась в повозке, они дружно, в один голос потребовали, чтобы и их посадили туда же.
Поглядев с улыбкой на Перу, Юла подхватила детей одного за другим и усадила их рядом с ним,— теперь похоже стало, что в повозке везут дыни с бахчи.
— Как же это так,— смеясь, допрашивает проезжий,— залезли в повозку, не представившись, а, мелюзга? — продолжает он, лаская ребят.
Не произнося ни слова в ответ, они покатываются со смеху.
— Простите их на этот раз,— шутливо заступается Юла,— во всем виновата мать... Вот видите, такой же «простушкой» осталась, словно и в Вене не побывала!
— Ну, ну,— смеется путник,— это легко исправить! Итак, прошу...
— Итак... итак...— начинает молодая женщина и не может от смеха слова вымолвить, глядя на детей,— набились в повозку и хохочут от удовольствия и радости, что «едут».— Итак: самая младшая — Си да; эта постарше — Макра; следующий — Ива, а самый старший — Рада... Ива и Рада — венцы, Макра и Сида — бачванки, самые что ни на есть настоящие бачванки.
— А послушные они?— снова спрашивает путник, целуя ребят.
— Послушные,— говорит Юла.— Рада вот только... А ты поцеловал батюшке руку, попросил у него прощения за то, что кидал песком в повозку? А? Ну-ка сейчас же поцелуй руку!— притворно нахмурившись, потребовала Юла.
— Не хочу,— смеется Рада, который никого на свете не боится, кроме трубочиста.
— Что ты сказал?— спрашивает Юла, сердито сдвигая брови и делая строгое лицо.
— Не хочу!
— Хорош венец!.. Мужичок ты, деревенщина! Ну, поцелуй же батюшке руку.
— Не хочу,— твердит Рада,— целуй сама!
— Сейчас же поцелуй батюшке руку, не то сниму тебя с повозки!— угрожает Юла, подхватив его под руки.
Рада сдается и чмокает руку его преподобию.
— Ничего, ничего!— оправдывает Пера упрямца.—
Подрастет — послушней станет!.. Бедняга венец соскучился по пыли! Как ни верти, а сразу видать бачванскую кровь! Любит пыль! — сказал он, улыбаясь, и поцеловал Раду.
— А маме можно в повозку?.. Правда, батюшка?.. Садись, мама, и ты!— приглашает Рада.
— Э, маме нельзя, милый; маме нужно ждать папу,— смеясь, ответила молодая женщина.
— Пускай батюшка тоже ждет папу!— предлагает Рада.
— Да ведь батюшка даже заехать к нам не хочет,— возражает Юла.— И в самом деле, почему бы вам не побыть у нас... пока лошади покормятся и отдохнут?.. Отворю ворота, хорошо? — И Юла с веселым и радостным лицом повернулась было к воротам.— Загляните хоть на минутку.
— Нет, нет... не могу! — сказал путник, делая над собой усилие.
— А если я вас попрошу?
— Спасибо, спасибо, госпожа Юла. Я тороплюсь! Нельзя терять время, завтра чуть свет я должен быть дома.
— Ну пожалуйста... Очень вас прошу!..
— Нет!— решительно сказал путник и устало провел шляпой по лбу.
— Очень, очень жаль! Ну, кланяйтесь Меланье!.. Ах, как все-таки жалко, что вы не хотите даже заглянуть к нам!.. А что делает Меланья?— расспрашивает Юла, облокотившись на повозку, словно пытаясь хотя бы так задержать его.— Как давно мы не виделись! Целую вечность! А так хотелось бы ее увидеть! Ведь мы были подругами с детства... уж и не знаю с каких времен знаем друг друга! Жили на одной улице...— сказала она, и в глазах у нее заблестели слезинки.— И зачем нам быть в ссоре...
— И она... да... приедем при первой же возможности.
— Смотрите приезжайте! Мы так любим, когда у нас бывают гости!.. Я не могу из-за ребят, а ей-то легко.
— Приедем, приедем, госпожа Юла... Ну, Рада,— сказал Пера, повернувшись к вознице,— трогаем, что ли?— Раду, Сиду и Макру он расцеловал в обе щеки, а Иву, который уплетал хлеб с вареньем, чмокнул в затылок.
— Ну-ка, дети, марш с повозки, батюшке пора ехать,— говорит Юла и тянется, чтобы их снять.
А дети не желают. Все четверо ударились в слезы, подняли рев и не только не хотят сходить, но требуют, чтобы и мать уселась в повозку.
— Батюшка опять приедет, он скоро вернется!— старается успокоить детей путник.
— Иди, милый! Слышишь, что говорит его преподобие: он скоро вернется,— уговаривает Юла старшего сына, опустив на землю трех младших.— Иди, Рада, надежда моя, сейчас папа приедет! (А Рада улегся на дно повозки, кричит и отбивается ногами.) Приедет папа с ярмарки, привезет медовых пряников и спросит: «Где же мой Рада?» А я ему скажу: «Рада уехал от папы!» Разве это хорошо? Давай, милый, слезай с повозки... Да и батюшка вернется к нам. Сейчас же вернется, только привезет свою матушку-попадью, а она очень любит послушных ребят!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78