(Так величала матушка Перса своего супруга при посторонних.)
— Что тут у вас произошло, Перса? — спросил отец Чира.
— Да ничего, господи! Матушка Сида разозлилась, когда я во второй раз предложила ей компоту. Знаешь ведь, она всегда такая, когда жарко и мухи надоедают.
— Боже! Неужто из-за этого?
— Ах, чудесная песня! — восклицает Пера, откидывая перстами упавшую на лоб буйную гриву.
— Забросила она музыку, редко играет. Хорошо еще, что хоть так. Раньше гораздо лучше играла! Некоторые пьески барабанит кое-как, словно по заказу. Разве что при посторонних удается ее уговорить, а так ни за что. Мы с таким удовольствием слушаем ее вместе с Николаичем. (Тут «Николаич» почесал затылок, но не проронил ни слова.)
— О, значит вам нужно почаще звать гостей,— говорит Пера.
— Да вот мы были бы весьма счастливы видеть вас почаще в нашем доме,— произносит матушка Перса,— и Меланья снова станет играть, как прежде.
— О, благодарю вас... я об этом только и мечтаю,— восклицает Пера.— С вашего разрешения, я возьму на себя смелость...
— Нам будет очень приятно. Милости просим, как только выберете свободное от занятий время,— продолжает матушка Перса.
— Прекрасно! Завтра я как раз обещал принести барышне книгу.
— Да пошли эти бабы к черту! Нам, мужчинам, полагается быть умнее. Из-за них, как говорится, и царство небесное потеряли. Упаси нас, боже! — говорит отец Чира отцу Спире; они чокаются и пьют.
— У меня как раз то же было на языке! Дай господи, чтобы все хорошо обошлось,— говорит довольный отец Спира, вставая.— Знаю ее отлично! До вечера перебесится! Ну, а теперь до свидания,— прощается он и выходит; поп Чира провожает его.
— К счастью, домашние более благоразумны и не потакают ей,— говорит Перса.— Такая невежа... Жаль только ребенка, эту Юлу; какое она может получить воспитание?
— О, барышня Юла и в самом деле симпатичная девушка,— заявляет Пера, которому комната показалась опустевшей после ее ухода; последний ее взгляд глубоко запечатлелся в его сердце.— Какой у нее кроткий взгляд, и до чего тиха, до чего стыдлива.
— И вам это нравится? — удивляется явно обеспокоенная матушка Перса.— Боже, господин Пера, какой же вы... Уж эта нынешняя молодежь! Первая встречная юбка...
— Да нет, поверьте... просто вспомнил песенку «У Ми-лицы длинные ресницы...» и это ее волнение... идеал сербки. И притом так застенчива...
— Простушка, скажите лучше, простушка,— отчеканивает матушка Перса.— Не за что ее осуждать, она славная девочка, хорошая девочка, красивая девочка. (Пера закладывает за уши свои длинные волосы и внимательно слушает.) Но, увы, все это только на первый взгляд. Ах, ей-богу, чего стоит красивое личико (а она не дурна), чего оно стоит, если девушка плохо воспитана? Красота уходит, а воспитание остается, как говорится, до самой могилы. Если умный человек задумал с кем век вековать, он, само собой, обращает внимание на первое, но, право же, еще больше на второе. Разве не так?
— Пожалуй, что и так...
— Ах вы! — грозит ему пальцем Меланья, снимает с груди цветок и бросает в него.— Знаете ли вы, что ни один ваш взгляд в ее сторону не ускользнул от моих зорких глаз? Берегитесь, господин Пера! Знаете ли вы, что значит задетое до боли самолюбие? Знаете ли вы, что в состоянии сделать пришедшая в отчаяние женщина?.. Даже если ей отвечали таким же вниманием, однако...
— Э, разве она, бедняжка, виновата,— вступает в разговор матушка Перса,— что ее бог такой создал, а мать так воспитала? Лепечет свои «да», «нет» и ни слова больше. Упаси бог, достанется такая мужу, который наукой занимается и которому и поговорить и отвлечься нужно.
— О, пардон! — прерывает ее, вскакивая со стула, Пера.— Все уже разошлись! Извините, я задержал вас. Первый визит — и так затянулся...
— Первый, но пускай будет не последним,— подхватывает госпожа Перса.
— Господин Пера, я всю ночь буду думать о вас, поскольку вы обещали мне книгу. Пока не принесете ее, буду думать о вас, только о вас.
— Ах, мадемуазель, если бы я не стремился увидеть вас как можно скорей, я долго бы не приносил ее... чтобы вы подольше обо мне думали.
— А чтоб не забыли, вот вам букет. Пускай цветы напоминают о моей просьбе и вашем обещании,— говорит Меланья.
— Он будет напоминать о вас...
— Кстати, господин Петрович,— перебивает его Меланья,— вы знаете «язык цветов»?
— Язык цветов? Не знаю, мадемуазель.
— Жаль! — говорит Меланья и так многозначительно смотрит на него своими черными глазами, что кроткое Юлино лицо раз и навсегда исчезает из его сердца. Пера опускает глаза.— Эх, а еще высшая школа!
— Да,— говорит Пера.— Гомилетика, догматика... эх!..
— Чего бы только мы с вами не прочли по этим немногим цветочкам!
— А вы, конечно, знаете? — спрашивает Пера, опустив взгляд к земле.— Почему же не научите?
— Что ж, хорошо, но только когда получу от вас букет, все вам объясню, тогда и научу, но с условием: чтобы никто-никто вас не экзаменовал... даже моя ближайшая подруга Юла.
— Ну что вы! — сказал он и грустно отмахнулся не спуская с нее глаз.
— Оставьте, оставьте,— перебивает его Меланья — знаю я мужское коварство!
— Уверяю вас...
— Поверю, но дайте мне основания, доказательства и время.
— И... значит, мне вас не беспокоить на этой неделе?
— Ах нет, нет! Завтра мы вас ждем.
— Хорошо,— говорит Пера.— Итак... целую ручки, сударыня,— и поцеловал госпоже Персе руку.— Мое почтение, мадемуазель Меланья,— пожал ей руку и, осмелев, как осмелел бы всякий богослов в таком состоянии, испуганно и тихо добавил:— Спокойной ночи, милая...
Меланья ответила ему сердечным рукопожатием, и осчастливленный Пера вышел, провожаемый матушкой Персой и Меланьей.
— Просто не знаю, чего бы я ни дала,— сказала матушка Перса, убирая со стола чашки и стаканы после «приема»,— чтобы очутиться сейчас в доме отца Спиры и этак со стороны поглядеть и послушать, как скачет и беснуется эта мужицкая бестия!
— Боже мой! Они, бедняжки, укатились отсюда скорей, чем пришли,— говорит Меланья.
— А что же в конце концов произошло, Перса? — спрашивает, входя в комнату, отец Чира.
— Что произошло?.. Я виновата, что дочь ее даже повернуться не умеет! А когда советую: «Воспитывайте ребенка, госпожа Сида, это сейчас необходимо: без немецкого воспитания сегодня ни шагу не ступишь»,— она того и гляди глаза выцарапает... Вот и результат! Мое предсказание сбылось, потому что я никогда зря не болтаю... Фортепиано, вязанье, вальс и немецкий...
— Ладно, ладно, видно еще будет, какая ты умная,— и поп Чира досадливо отмахнулся.
— Поди-ка ты отсюда со своей люлькой,— говорит матушка Перса,— мы проветрим немного комнату.
— И что тот молодой человек подумал?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78
— Что тут у вас произошло, Перса? — спросил отец Чира.
— Да ничего, господи! Матушка Сида разозлилась, когда я во второй раз предложила ей компоту. Знаешь ведь, она всегда такая, когда жарко и мухи надоедают.
— Боже! Неужто из-за этого?
— Ах, чудесная песня! — восклицает Пера, откидывая перстами упавшую на лоб буйную гриву.
— Забросила она музыку, редко играет. Хорошо еще, что хоть так. Раньше гораздо лучше играла! Некоторые пьески барабанит кое-как, словно по заказу. Разве что при посторонних удается ее уговорить, а так ни за что. Мы с таким удовольствием слушаем ее вместе с Николаичем. (Тут «Николаич» почесал затылок, но не проронил ни слова.)
— О, значит вам нужно почаще звать гостей,— говорит Пера.
— Да вот мы были бы весьма счастливы видеть вас почаще в нашем доме,— произносит матушка Перса,— и Меланья снова станет играть, как прежде.
— О, благодарю вас... я об этом только и мечтаю,— восклицает Пера.— С вашего разрешения, я возьму на себя смелость...
— Нам будет очень приятно. Милости просим, как только выберете свободное от занятий время,— продолжает матушка Перса.
— Прекрасно! Завтра я как раз обещал принести барышне книгу.
— Да пошли эти бабы к черту! Нам, мужчинам, полагается быть умнее. Из-за них, как говорится, и царство небесное потеряли. Упаси нас, боже! — говорит отец Чира отцу Спире; они чокаются и пьют.
— У меня как раз то же было на языке! Дай господи, чтобы все хорошо обошлось,— говорит довольный отец Спира, вставая.— Знаю ее отлично! До вечера перебесится! Ну, а теперь до свидания,— прощается он и выходит; поп Чира провожает его.
— К счастью, домашние более благоразумны и не потакают ей,— говорит Перса.— Такая невежа... Жаль только ребенка, эту Юлу; какое она может получить воспитание?
— О, барышня Юла и в самом деле симпатичная девушка,— заявляет Пера, которому комната показалась опустевшей после ее ухода; последний ее взгляд глубоко запечатлелся в его сердце.— Какой у нее кроткий взгляд, и до чего тиха, до чего стыдлива.
— И вам это нравится? — удивляется явно обеспокоенная матушка Перса.— Боже, господин Пера, какой же вы... Уж эта нынешняя молодежь! Первая встречная юбка...
— Да нет, поверьте... просто вспомнил песенку «У Ми-лицы длинные ресницы...» и это ее волнение... идеал сербки. И притом так застенчива...
— Простушка, скажите лучше, простушка,— отчеканивает матушка Перса.— Не за что ее осуждать, она славная девочка, хорошая девочка, красивая девочка. (Пера закладывает за уши свои длинные волосы и внимательно слушает.) Но, увы, все это только на первый взгляд. Ах, ей-богу, чего стоит красивое личико (а она не дурна), чего оно стоит, если девушка плохо воспитана? Красота уходит, а воспитание остается, как говорится, до самой могилы. Если умный человек задумал с кем век вековать, он, само собой, обращает внимание на первое, но, право же, еще больше на второе. Разве не так?
— Пожалуй, что и так...
— Ах вы! — грозит ему пальцем Меланья, снимает с груди цветок и бросает в него.— Знаете ли вы, что ни один ваш взгляд в ее сторону не ускользнул от моих зорких глаз? Берегитесь, господин Пера! Знаете ли вы, что значит задетое до боли самолюбие? Знаете ли вы, что в состоянии сделать пришедшая в отчаяние женщина?.. Даже если ей отвечали таким же вниманием, однако...
— Э, разве она, бедняжка, виновата,— вступает в разговор матушка Перса,— что ее бог такой создал, а мать так воспитала? Лепечет свои «да», «нет» и ни слова больше. Упаси бог, достанется такая мужу, который наукой занимается и которому и поговорить и отвлечься нужно.
— О, пардон! — прерывает ее, вскакивая со стула, Пера.— Все уже разошлись! Извините, я задержал вас. Первый визит — и так затянулся...
— Первый, но пускай будет не последним,— подхватывает госпожа Перса.
— Господин Пера, я всю ночь буду думать о вас, поскольку вы обещали мне книгу. Пока не принесете ее, буду думать о вас, только о вас.
— Ах, мадемуазель, если бы я не стремился увидеть вас как можно скорей, я долго бы не приносил ее... чтобы вы подольше обо мне думали.
— А чтоб не забыли, вот вам букет. Пускай цветы напоминают о моей просьбе и вашем обещании,— говорит Меланья.
— Он будет напоминать о вас...
— Кстати, господин Петрович,— перебивает его Меланья,— вы знаете «язык цветов»?
— Язык цветов? Не знаю, мадемуазель.
— Жаль! — говорит Меланья и так многозначительно смотрит на него своими черными глазами, что кроткое Юлино лицо раз и навсегда исчезает из его сердца. Пера опускает глаза.— Эх, а еще высшая школа!
— Да,— говорит Пера.— Гомилетика, догматика... эх!..
— Чего бы только мы с вами не прочли по этим немногим цветочкам!
— А вы, конечно, знаете? — спрашивает Пера, опустив взгляд к земле.— Почему же не научите?
— Что ж, хорошо, но только когда получу от вас букет, все вам объясню, тогда и научу, но с условием: чтобы никто-никто вас не экзаменовал... даже моя ближайшая подруга Юла.
— Ну что вы! — сказал он и грустно отмахнулся не спуская с нее глаз.
— Оставьте, оставьте,— перебивает его Меланья — знаю я мужское коварство!
— Уверяю вас...
— Поверю, но дайте мне основания, доказательства и время.
— И... значит, мне вас не беспокоить на этой неделе?
— Ах нет, нет! Завтра мы вас ждем.
— Хорошо,— говорит Пера.— Итак... целую ручки, сударыня,— и поцеловал госпоже Персе руку.— Мое почтение, мадемуазель Меланья,— пожал ей руку и, осмелев, как осмелел бы всякий богослов в таком состоянии, испуганно и тихо добавил:— Спокойной ночи, милая...
Меланья ответила ему сердечным рукопожатием, и осчастливленный Пера вышел, провожаемый матушкой Персой и Меланьей.
— Просто не знаю, чего бы я ни дала,— сказала матушка Перса, убирая со стола чашки и стаканы после «приема»,— чтобы очутиться сейчас в доме отца Спиры и этак со стороны поглядеть и послушать, как скачет и беснуется эта мужицкая бестия!
— Боже мой! Они, бедняжки, укатились отсюда скорей, чем пришли,— говорит Меланья.
— А что же в конце концов произошло, Перса? — спрашивает, входя в комнату, отец Чира.
— Что произошло?.. Я виновата, что дочь ее даже повернуться не умеет! А когда советую: «Воспитывайте ребенка, госпожа Сида, это сейчас необходимо: без немецкого воспитания сегодня ни шагу не ступишь»,— она того и гляди глаза выцарапает... Вот и результат! Мое предсказание сбылось, потому что я никогда зря не болтаю... Фортепиано, вязанье, вальс и немецкий...
— Ладно, ладно, видно еще будет, какая ты умная,— и поп Чира досадливо отмахнулся.
— Поди-ка ты отсюда со своей люлькой,— говорит матушка Перса,— мы проветрим немного комнату.
— И что тот молодой человек подумал?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78