А вот сейчас, с тех пор как Меланья стала прогуливаться перед своим домом, ей приходится изменять этой многолетней привычке. Но уступить им, когда она является полноправной хозяйкой улицы перед домом и до самой ее середины,— этого, видит бог, матушка Сида не желает и не позволит! Думала она, думала, как бы им насолить, и наконец придумала — и неплохо придумала.
В селах обычно не так уж много полицейских постановлений; собственно, они существуют в достаточном количестве, но их мало кто хоть сколько-нибудь соблюдает. Там что улица, что двор — одно и то же. Вот почему и в нашем селе не в диковинку, если кто-нибудь протянет через улицу веревку и сушит белье. Правда, проходящие ругают веревку и хозяина, но все остается по-старому: кому как удобнее, тот так и поступает. А раз так, то вам сразу станет ясно, что сделала госпожа Сида. Все благоприятствовало выполнению ее замысла: ей не нужно было никого спрашивать, чтобы осуществить задуманное, она могла все проделать сама, потому что отца Спиры, как и отца Чиры, в селе не было: они уехали позавчера, и сколько пробудут в отъезде — неизвестно. Значит, все как по заказу, отличный случай!
На другой же день перед домом была поставлена веялка, и работа кипела с самого раннего утра до позднего
вечера. Тучи пыли вперемежку с половой полетели благодаря попутному ветру к дому отца Чиры как раз в то время, когда влюбленные вышли на прогулку, а решето так страшно заскрежетало и застучало, что Меланье волей-неволей пришлось прервать беседу.
— А-а, это невыносимо! — прокричала она.
— Да, верно. Придется перенести прогулку на завтра. Всего доброго, мадемуазель! — прокричал ей в ответ Пера.
— До свидания! Какая жалость! Но вы должны мне обещать, что завтра придете пораньше и останетесь подольше, чтобы наверстать потерю.
— С большим удовольствием! Целую ручки! — сказал Пера и, поцеловав ей руку, ушел.
Но и на следующий день было не лучше. Снова вынесли веялку, и работа закипела в самое подходящее для прогулки время. Повторилось это и через день и надоело не только «флиртовавшей» Меланье, но и всем соседям, даже бабке Тине, которая флиртовала лет пятьдесят тому назад. Прогулки были оставлены на целую неделю, и в доме попа Чиры метали громы и молнии на голову госпожи Сиды. Матушка Перса ходила зеленая от злости и с нетерпением ждала возвращения супруга, чтобы пожаловаться ему, так как лично она не желала, по ее словам, «иметь дело с необразованными женщинами»; но не менее зеленая ходила в то лее время и матушка Сида, потому что никто из дома отца Чиры не протестовал, а прошла уже целая неделя!!
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ,
в которой мы возвратимся на несколько недель назад. Когда читатели ее прочтут, сразу все станет ясным, и они, конечно, воскликнут: «Ай да Юла!»,— ибо поведение Юлы станет понятным, и они признают, сколь метка и справедлива всем известная пословица: «В тихом омуте черти водятся!»
Знаю, что многие читатели (даже не будучи критиками), читая предшествующую главу, с сомнением покачивали головами, потому что им казалось странным и невероятным, что Юла так легко могла утешиться, в то время как ее мать все еще бесновалась из-за Меланьиного успеха. Они упрекнут автора в том, что он плохо знает людей, а особенно женщин; если же среди читателей найдется еще и критик, он обязательно добавит: все дальнейшее поведение Юлы мотивировано неубедительно. Разве может, скажут они, столь юная девушка (кстати, сколько было лет Юле и Меланье, автору так и не удалось установить), быть таким камнем быть столь равнодушной к ласковым речам красиво приятного, образованного человека, да еще с таким безразличием отнестись к тому, что у нее, можно сказать, из-под носа утащили жениха?! Это правда! Сущая правда! Но правда и то, что многое в этом многогранном мире невозможно объяснить — а все же оно существует. Однако автор все же постарается осветить вопрос со всех сторон, чтобы все у него было мотивировано и ясно. Всякой всячины будет вдоволь, целый короб!
Прежде всего, Юла никогда не была «каменной». Такая пышная и здоровая, она была не лишена чувств, и кровь порой струилась у нее по жилам более бурно, сердце билось сильнее, щеки пылали жаром, который приходит в жизни только раз, с тем чтобы никогда больше не возвращаться; а мысли ее с некоторых пор все чаще уносились далеко от дома и уже несколько недель были заняты милым и дорогим предметом. Но это была еще великая тайна. О ней мало кто знал: они двое, молодые, старуха тетка и тот, кому ведомы все дела людские.
Большой огород отца Спиры упирался в огород тетки Макры, которую все село величало теткой, хотя в действительности она приходилась теткой только хирургу Шаце. А он хоть и звался хирургом, но пока это было только его мечтой, потому что на самом деле он служил простым подмастерьем парикмахера. Но ведь чего нет, то может случиться, говорят умные люди, а тем более с нашим Шацей, так как Шацу с юных лет определили к медицине, почему и отдали в гимназию; но уже из четвертого, «латинского», класса его выгнали в некотором роде за атеизм; после этого ничего другого не оставалось, как отдать его, серба и сына сербского газды, в парикмахеры. А раз автор уже назвал его профессию, не приходится добавлять, что юноша был красив лицом, нежного строения, мягкого нрава и с поэтическими наклонностями, одним словом — натура утонченного склада. Излишне также говорить, что одевался он изысканно, причесывался по последней моде, был обходителен и пользовался успехом у женщин. Стоит ему показаться на улице, распространяя вокруг благоухание мыла и помады, как тотчас зашлепает ногами к калитке какая-нибудь босоножка, выбрав именно эту минуту, чтобы окликнуть соседку напротив и хотя бы так дать знать ему о своем присутствии и проводить его глазами. Конечно, крестьянским парням это не по вкусу, и они выжидали подходящего случая, чтобы так или иначе с ним расквитаться. Но, не тяготея к геройским подвигам и зная мужицкую грубость, Шаца старался не дать им серьезного повода для рукоприкладства. Многие девицы были воспеты вместе с Шацей в частушках, а потом избиты дома или наоборот,— то есть сначала избиты, а потом уже воспеты в песне, что, впрочем, одно и то же.
Но к делу. Итак, у хирурга Шацы была тетка, огород которой граничил с огородом попа Спиры, упирался в него. Читатели, которым приходится бриться, знают, что парикмахерские даже в городе, не говоря уж о селе, работают не каждый день, а преимущественно по субботам и воскресеньям. Все прочие дни недели подмастерье Шаца занимался другими делами: играл на домбре, переписывал песенник, ходил, накопав червей, удить рыбу (осенью же ловил щеглов) или, наконец, отправлялся к тетке Макре. Именно тут в один прекрасный день ему посчастливилось услышать и увидеть сквозь забор Юлу, которая, раскрасневшись, полола в огороде и пела.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78
В селах обычно не так уж много полицейских постановлений; собственно, они существуют в достаточном количестве, но их мало кто хоть сколько-нибудь соблюдает. Там что улица, что двор — одно и то же. Вот почему и в нашем селе не в диковинку, если кто-нибудь протянет через улицу веревку и сушит белье. Правда, проходящие ругают веревку и хозяина, но все остается по-старому: кому как удобнее, тот так и поступает. А раз так, то вам сразу станет ясно, что сделала госпожа Сида. Все благоприятствовало выполнению ее замысла: ей не нужно было никого спрашивать, чтобы осуществить задуманное, она могла все проделать сама, потому что отца Спиры, как и отца Чиры, в селе не было: они уехали позавчера, и сколько пробудут в отъезде — неизвестно. Значит, все как по заказу, отличный случай!
На другой же день перед домом была поставлена веялка, и работа кипела с самого раннего утра до позднего
вечера. Тучи пыли вперемежку с половой полетели благодаря попутному ветру к дому отца Чиры как раз в то время, когда влюбленные вышли на прогулку, а решето так страшно заскрежетало и застучало, что Меланье волей-неволей пришлось прервать беседу.
— А-а, это невыносимо! — прокричала она.
— Да, верно. Придется перенести прогулку на завтра. Всего доброго, мадемуазель! — прокричал ей в ответ Пера.
— До свидания! Какая жалость! Но вы должны мне обещать, что завтра придете пораньше и останетесь подольше, чтобы наверстать потерю.
— С большим удовольствием! Целую ручки! — сказал Пера и, поцеловав ей руку, ушел.
Но и на следующий день было не лучше. Снова вынесли веялку, и работа закипела в самое подходящее для прогулки время. Повторилось это и через день и надоело не только «флиртовавшей» Меланье, но и всем соседям, даже бабке Тине, которая флиртовала лет пятьдесят тому назад. Прогулки были оставлены на целую неделю, и в доме попа Чиры метали громы и молнии на голову госпожи Сиды. Матушка Перса ходила зеленая от злости и с нетерпением ждала возвращения супруга, чтобы пожаловаться ему, так как лично она не желала, по ее словам, «иметь дело с необразованными женщинами»; но не менее зеленая ходила в то лее время и матушка Сида, потому что никто из дома отца Чиры не протестовал, а прошла уже целая неделя!!
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ,
в которой мы возвратимся на несколько недель назад. Когда читатели ее прочтут, сразу все станет ясным, и они, конечно, воскликнут: «Ай да Юла!»,— ибо поведение Юлы станет понятным, и они признают, сколь метка и справедлива всем известная пословица: «В тихом омуте черти водятся!»
Знаю, что многие читатели (даже не будучи критиками), читая предшествующую главу, с сомнением покачивали головами, потому что им казалось странным и невероятным, что Юла так легко могла утешиться, в то время как ее мать все еще бесновалась из-за Меланьиного успеха. Они упрекнут автора в том, что он плохо знает людей, а особенно женщин; если же среди читателей найдется еще и критик, он обязательно добавит: все дальнейшее поведение Юлы мотивировано неубедительно. Разве может, скажут они, столь юная девушка (кстати, сколько было лет Юле и Меланье, автору так и не удалось установить), быть таким камнем быть столь равнодушной к ласковым речам красиво приятного, образованного человека, да еще с таким безразличием отнестись к тому, что у нее, можно сказать, из-под носа утащили жениха?! Это правда! Сущая правда! Но правда и то, что многое в этом многогранном мире невозможно объяснить — а все же оно существует. Однако автор все же постарается осветить вопрос со всех сторон, чтобы все у него было мотивировано и ясно. Всякой всячины будет вдоволь, целый короб!
Прежде всего, Юла никогда не была «каменной». Такая пышная и здоровая, она была не лишена чувств, и кровь порой струилась у нее по жилам более бурно, сердце билось сильнее, щеки пылали жаром, который приходит в жизни только раз, с тем чтобы никогда больше не возвращаться; а мысли ее с некоторых пор все чаще уносились далеко от дома и уже несколько недель были заняты милым и дорогим предметом. Но это была еще великая тайна. О ней мало кто знал: они двое, молодые, старуха тетка и тот, кому ведомы все дела людские.
Большой огород отца Спиры упирался в огород тетки Макры, которую все село величало теткой, хотя в действительности она приходилась теткой только хирургу Шаце. А он хоть и звался хирургом, но пока это было только его мечтой, потому что на самом деле он служил простым подмастерьем парикмахера. Но ведь чего нет, то может случиться, говорят умные люди, а тем более с нашим Шацей, так как Шацу с юных лет определили к медицине, почему и отдали в гимназию; но уже из четвертого, «латинского», класса его выгнали в некотором роде за атеизм; после этого ничего другого не оставалось, как отдать его, серба и сына сербского газды, в парикмахеры. А раз автор уже назвал его профессию, не приходится добавлять, что юноша был красив лицом, нежного строения, мягкого нрава и с поэтическими наклонностями, одним словом — натура утонченного склада. Излишне также говорить, что одевался он изысканно, причесывался по последней моде, был обходителен и пользовался успехом у женщин. Стоит ему показаться на улице, распространяя вокруг благоухание мыла и помады, как тотчас зашлепает ногами к калитке какая-нибудь босоножка, выбрав именно эту минуту, чтобы окликнуть соседку напротив и хотя бы так дать знать ему о своем присутствии и проводить его глазами. Конечно, крестьянским парням это не по вкусу, и они выжидали подходящего случая, чтобы так или иначе с ним расквитаться. Но, не тяготея к геройским подвигам и зная мужицкую грубость, Шаца старался не дать им серьезного повода для рукоприкладства. Многие девицы были воспеты вместе с Шацей в частушках, а потом избиты дома или наоборот,— то есть сначала избиты, а потом уже воспеты в песне, что, впрочем, одно и то же.
Но к делу. Итак, у хирурга Шацы была тетка, огород которой граничил с огородом попа Спиры, упирался в него. Читатели, которым приходится бриться, знают, что парикмахерские даже в городе, не говоря уж о селе, работают не каждый день, а преимущественно по субботам и воскресеньям. Все прочие дни недели подмастерье Шаца занимался другими делами: играл на домбре, переписывал песенник, ходил, накопав червей, удить рыбу (осенью же ловил щеглов) или, наконец, отправлялся к тетке Макре. Именно тут в один прекрасный день ему посчастливилось услышать и увидеть сквозь забор Юлу, которая, раскрасневшись, полола в огороде и пела.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78