Смех стихает.
Все вскакивают, прислушиваются, повернувшись лицом к кухне, а бабушка говорит:
— Ступай погляди, не воришка ли кот до плошки добрался и угощается? Опять, как намедни, все сало вылижет.
Но то был не кот — его сегодня обвинили напрасно,— а наш знакомый, ночной сторож Нича. Пробираясь по грязной улице, он услышал говор, смех и песни и, как представитель власти предержащей, решил зайти поглядеть, что творится в доме Перы Тоцилова (именно о его доме идет речь в этой главе).
— Глядите-ка, Нича! — весело закричали собравшиеся, потому что дядю Ничу любили все.
— Хорошо же вы за домом смотрите! Болтаете тут ерунду! Будь я тем, за кого меня выдают, мог бы вас до нитки обобрать! — говорит Нича, входя.
Переменился и он вместе с природой и селом: на ногах сапоги, на плечах дороц, сверху накинута длинная кабаница; под кабаницей рог, в который он трубит и каждый час будит село; на ходу волочится по земле длиннющая терновая дубинка.
— Да понимаешь, мы, чиновники, как все господа, ужинаем гораздо позже, чем вы, крестьяне... а иногда,
как говорится, от великой чиновничьей спеси так поздно, что даже вовсе без ужина обходимся.
— Хе-хе,— смеется хозяин,— что ж ты вино пьешь, коль не ужинал!
— Да знаешь, я так смекаю,— разглагольствует Нича,— что это еще вроде бы после обеда; а после обеда вино полагается. Верно, газда?
— А может, закусил бы чего? — спрашивает тот.
— А найдется? — осведомляется Нича.
— Для тебя как не найтись!
— Не мешало бы, не мешало! — замечает Нича.— Знаешь, как говорят: «Веселое сердце кудель прядет». Э, так и со мной сейчас. С пустой головой... то есть... хочу сказать — на пустое брюхо и службу справлять, и в рог дуть неохота.
— Почему не «утеплишься», так сказать, изнутри, вроде как я? — спрашивает хозяин.
— Э, легко дьяволу в болоте распевать, а тебе, газде, в своем доме со мной толковать.
— Ну-у, господам всегда мало. Все им кажется, что у нас, мужиков, добра всякого бог знает сколько.
— Да... сколько вам нужно и сколько бог даст. Знаем мы это. Почуял Нича еще на углу, еще на улице ему в нос твои разносолы ударили. Думаешь, властям предержащим неизвестно, что ты три недели назад заколол пару кабанов, жирных, что твои йоркширы? А послал бы ты их в Вену, наверняка получил бы медаль как образцовый виртшафтер, как говорят швабы.
— Значит, почуял, Нича? — говорит польщенный Пера.— Тонкий же у тебя нос, черт бы его драл!
— Потому-то я его и холю и скребу, как госпожа перзекуторша свое старое лицо,— говорит Нича, подходит к горящей свече и принимается мазать нос горячим салом.— Да и как не почуять! Одно дело крестьянский, а другое — наш, чиновничий нос! За то нам и платят, чтобы совали его всюду! Ну, ладно говорю?! Просто не мог я пройти мимо — до того сильный запах.
— Э, раз так... Эй, Джюка, ступай-ка сними из дымаря пару колбас и положи на жар для нашего Ничи... И сальца можешь малость добавить.
— Только не слишком благородный кусочек! — бросает ей вслед Нича.—' Отрежь такой, чтобы кожицы на пару добрых крестьянских опанок хватило. Ты не сму-
1 Хозяин (нем.).
щайся, что дядя Нича чиновник, а оттяпай мне этак попросту, по-мужицки. Кто знает, в каком переулке дядя Нича встретит зарю и позавтракает! Пускай болтается что-нибудь в его чиновничьей торбе. А, что скажешь,— грохочет Нича, заливаясь хохотом,— ладно говорю?
— Принеси и сала,— приказывает хозяин,— прихвати языка и краюху хлеба.
И пока Джюка готовит Ниче ужин, тот болтает с домочадцами и хозяином. Потом домашние щиплют перья, шутят и поют, а Нича беседует с хозяином с глазу на глаз.
— Я пришел к тебе не для того, чтобы поесть и выпить, хоть за то тебе и спасибо, газда Пера,— снизив голос, говорит Нича,— а ради твоей же пользы.— И затем тихим голосом выкладывает все, что слышал от пономаря Аркадия, о чем твердит все село,— про попов, про жалобу отца Чиры, о скором их путешествии, и добавляет, что именно сейчас, когда их преподобия долж-н ы отправиться в путь-дорогу, ни у кого что-то не находится крытой повозки.
— Значит, газда Пера, тебе понятно, что надо делать,— заканчивает Нича.— И, как я тебе сказал, сколько запросишь — не уступай. Сейчас тебе жатву снимать. Только...— предостерегающе подымает Нича палец,— молчок! Не вздумай шутить и брякнуть, будто я тебя научил. Преподобные отцы оба в моем «приходе», и... понимаешь... не хотелось бы, чтоб они знали.
Между тем подоспела Джюка с полной тарелкой и поставила ее перед Ничей.
— Что же это, газда? — говорит Нича.— Ужинать, а перед ужином ни чарки ракии, а? Хотя бы этой, холостяцкой.
— Да ведь ты только что «послеобеденное» выпил, сам сказал. Неужто после вина еще и ракию?
— Это на чиновничий манер, хозяин. Не служил ты в чиновниках, вот и не знаешь, значит не тебе судить! — балагурит Нича.— Чиновники именно так и мешают: выпьет вина и ракией перебьет, а потом опять за вино.
— Дай ему и ракии,— распоряжается хозяин. Принесли ракию. Пьет Нича ракию, берется за еду и
хозяина приглашает.
— Я уж в третий раз сегодня ужинаю! Да разве, глядя на тебя, откажешься! — соглашается хозяин, подса-
живаясь поближе и принимаясь за еду; они потчуют друг друга лучшими кусками, запивают их вином, стаканы пустеют и вновь наполняются, и ведут беседу о спешном отъезде попов. Хозяин непрестанно удивляется, откуда и как Нича обо всем этом знает.
— Э, Нича, дорогой мой,— говорит хозяин,— кто с тобой дружит, знает с кем дружит. Как это ты обо всем пронюхиваешь?
— Эх, мой газда Пера! Недаром родители мои Проныр о в ы и зовусь я Нича Проныров! Заметь это себе, газда Пера...— гордо заявляет Нича и, отпив с полстакана, продолжает: — Я, видишь ли, газда Пера, все на свете знаю, лучше ветра, что повсюду заглядывает, повсюду свой нос сует, лучше месяца, который по целым ночам пялит глаза на нашу землю; куда я проникаю, туда не проникнуть ни месяцу, ни ветру! Какие я истории знаю — чудеса да и только! Если бы бог судил мне книги писать, а не в рог трубить, как сейчас я делаю, понаписал бы таких чудесных историй о селе, что три дьякона три дня и три ночи читали бы и еще бы осталось! Заметь это себе, газда Пера,— говорит Нича, явно уже поддавшийся действию вина из тоцилового погреба.— Что Ниче понадобится — он разыщет... будь спокоен!
— А как же ты до сих пор себе жену не разыскал? — спрашивает его соседка Ракила, молодая смазливая вдовушка.— До каких пор бобылем будешь век коротать?
— Хе, что делать! Другую Пелу нелегко найти! — говорит Нича тихо и печально.— С тех пор как она умерла, взяло меня отчаяние, пропал и я сам и мое добро. Каким хозяином был — и вот до чего дошел!
— А куда же делась, Нича, твоя мадьярка из Сенты... эта Какаш-Верка? — лукаво спрашивает Ракила.
— Совсем пропал — с малыми ребятами да от тяжкой тоски по Пеле,— притворяясь глухим, заминает Нича Ракилин вопрос.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78
Все вскакивают, прислушиваются, повернувшись лицом к кухне, а бабушка говорит:
— Ступай погляди, не воришка ли кот до плошки добрался и угощается? Опять, как намедни, все сало вылижет.
Но то был не кот — его сегодня обвинили напрасно,— а наш знакомый, ночной сторож Нича. Пробираясь по грязной улице, он услышал говор, смех и песни и, как представитель власти предержащей, решил зайти поглядеть, что творится в доме Перы Тоцилова (именно о его доме идет речь в этой главе).
— Глядите-ка, Нича! — весело закричали собравшиеся, потому что дядю Ничу любили все.
— Хорошо же вы за домом смотрите! Болтаете тут ерунду! Будь я тем, за кого меня выдают, мог бы вас до нитки обобрать! — говорит Нича, входя.
Переменился и он вместе с природой и селом: на ногах сапоги, на плечах дороц, сверху накинута длинная кабаница; под кабаницей рог, в который он трубит и каждый час будит село; на ходу волочится по земле длиннющая терновая дубинка.
— Да понимаешь, мы, чиновники, как все господа, ужинаем гораздо позже, чем вы, крестьяне... а иногда,
как говорится, от великой чиновничьей спеси так поздно, что даже вовсе без ужина обходимся.
— Хе-хе,— смеется хозяин,— что ж ты вино пьешь, коль не ужинал!
— Да знаешь, я так смекаю,— разглагольствует Нича,— что это еще вроде бы после обеда; а после обеда вино полагается. Верно, газда?
— А может, закусил бы чего? — спрашивает тот.
— А найдется? — осведомляется Нича.
— Для тебя как не найтись!
— Не мешало бы, не мешало! — замечает Нича.— Знаешь, как говорят: «Веселое сердце кудель прядет». Э, так и со мной сейчас. С пустой головой... то есть... хочу сказать — на пустое брюхо и службу справлять, и в рог дуть неохота.
— Почему не «утеплишься», так сказать, изнутри, вроде как я? — спрашивает хозяин.
— Э, легко дьяволу в болоте распевать, а тебе, газде, в своем доме со мной толковать.
— Ну-у, господам всегда мало. Все им кажется, что у нас, мужиков, добра всякого бог знает сколько.
— Да... сколько вам нужно и сколько бог даст. Знаем мы это. Почуял Нича еще на углу, еще на улице ему в нос твои разносолы ударили. Думаешь, властям предержащим неизвестно, что ты три недели назад заколол пару кабанов, жирных, что твои йоркширы? А послал бы ты их в Вену, наверняка получил бы медаль как образцовый виртшафтер, как говорят швабы.
— Значит, почуял, Нича? — говорит польщенный Пера.— Тонкий же у тебя нос, черт бы его драл!
— Потому-то я его и холю и скребу, как госпожа перзекуторша свое старое лицо,— говорит Нича, подходит к горящей свече и принимается мазать нос горячим салом.— Да и как не почуять! Одно дело крестьянский, а другое — наш, чиновничий нос! За то нам и платят, чтобы совали его всюду! Ну, ладно говорю?! Просто не мог я пройти мимо — до того сильный запах.
— Э, раз так... Эй, Джюка, ступай-ка сними из дымаря пару колбас и положи на жар для нашего Ничи... И сальца можешь малость добавить.
— Только не слишком благородный кусочек! — бросает ей вслед Нича.—' Отрежь такой, чтобы кожицы на пару добрых крестьянских опанок хватило. Ты не сму-
1 Хозяин (нем.).
щайся, что дядя Нича чиновник, а оттяпай мне этак попросту, по-мужицки. Кто знает, в каком переулке дядя Нича встретит зарю и позавтракает! Пускай болтается что-нибудь в его чиновничьей торбе. А, что скажешь,— грохочет Нича, заливаясь хохотом,— ладно говорю?
— Принеси и сала,— приказывает хозяин,— прихвати языка и краюху хлеба.
И пока Джюка готовит Ниче ужин, тот болтает с домочадцами и хозяином. Потом домашние щиплют перья, шутят и поют, а Нича беседует с хозяином с глазу на глаз.
— Я пришел к тебе не для того, чтобы поесть и выпить, хоть за то тебе и спасибо, газда Пера,— снизив голос, говорит Нича,— а ради твоей же пользы.— И затем тихим голосом выкладывает все, что слышал от пономаря Аркадия, о чем твердит все село,— про попов, про жалобу отца Чиры, о скором их путешествии, и добавляет, что именно сейчас, когда их преподобия долж-н ы отправиться в путь-дорогу, ни у кого что-то не находится крытой повозки.
— Значит, газда Пера, тебе понятно, что надо делать,— заканчивает Нича.— И, как я тебе сказал, сколько запросишь — не уступай. Сейчас тебе жатву снимать. Только...— предостерегающе подымает Нича палец,— молчок! Не вздумай шутить и брякнуть, будто я тебя научил. Преподобные отцы оба в моем «приходе», и... понимаешь... не хотелось бы, чтоб они знали.
Между тем подоспела Джюка с полной тарелкой и поставила ее перед Ничей.
— Что же это, газда? — говорит Нича.— Ужинать, а перед ужином ни чарки ракии, а? Хотя бы этой, холостяцкой.
— Да ведь ты только что «послеобеденное» выпил, сам сказал. Неужто после вина еще и ракию?
— Это на чиновничий манер, хозяин. Не служил ты в чиновниках, вот и не знаешь, значит не тебе судить! — балагурит Нича.— Чиновники именно так и мешают: выпьет вина и ракией перебьет, а потом опять за вино.
— Дай ему и ракии,— распоряжается хозяин. Принесли ракию. Пьет Нича ракию, берется за еду и
хозяина приглашает.
— Я уж в третий раз сегодня ужинаю! Да разве, глядя на тебя, откажешься! — соглашается хозяин, подса-
живаясь поближе и принимаясь за еду; они потчуют друг друга лучшими кусками, запивают их вином, стаканы пустеют и вновь наполняются, и ведут беседу о спешном отъезде попов. Хозяин непрестанно удивляется, откуда и как Нича обо всем этом знает.
— Э, Нича, дорогой мой,— говорит хозяин,— кто с тобой дружит, знает с кем дружит. Как это ты обо всем пронюхиваешь?
— Эх, мой газда Пера! Недаром родители мои Проныр о в ы и зовусь я Нича Проныров! Заметь это себе, газда Пера...— гордо заявляет Нича и, отпив с полстакана, продолжает: — Я, видишь ли, газда Пера, все на свете знаю, лучше ветра, что повсюду заглядывает, повсюду свой нос сует, лучше месяца, который по целым ночам пялит глаза на нашу землю; куда я проникаю, туда не проникнуть ни месяцу, ни ветру! Какие я истории знаю — чудеса да и только! Если бы бог судил мне книги писать, а не в рог трубить, как сейчас я делаю, понаписал бы таких чудесных историй о селе, что три дьякона три дня и три ночи читали бы и еще бы осталось! Заметь это себе, газда Пера,— говорит Нича, явно уже поддавшийся действию вина из тоцилового погреба.— Что Ниче понадобится — он разыщет... будь спокоен!
— А как же ты до сих пор себе жену не разыскал? — спрашивает его соседка Ракила, молодая смазливая вдовушка.— До каких пор бобылем будешь век коротать?
— Хе, что делать! Другую Пелу нелегко найти! — говорит Нича тихо и печально.— С тех пор как она умерла, взяло меня отчаяние, пропал и я сам и мое добро. Каким хозяином был — и вот до чего дошел!
— А куда же делась, Нича, твоя мадьярка из Сенты... эта Какаш-Верка? — лукаво спрашивает Ракила.
— Совсем пропал — с малыми ребятами да от тяжкой тоски по Пеле,— притворяясь глухим, заминает Нича Ракилин вопрос.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78