Гости еще молча рассаживались, когда вошла Эржа с подносом в руках, на котором стояли фарфоровые ко-фейнички и чашки с серебряными ложечками, и стала всех обносить. Принялись за кофе, и беседа вновь потекла, словно и не прерывалась. Снова все пошло гладко у преподобных отцов и у молодежи. Сначала пили кофе со сливками, причем Меланья, наливая, спрашивала каждого, поменьше или побольше молока и сахару.
— Господин Пера, вы какой кофе больше любите, сладкий или обычный?
— О мадемуазель, из ваших ручек все пресладко.
— Ух,— вздыхает матушка Сида,— неужто всем так жарко, как мне?
— Какой вы любезник. Вот вам и сливки: знаю, что вы их любите! — И, положив в чашку еще два куска сахару, Меланья подсаживается к нему.
«Ну как же, его в семинарии только сливками и поили»,— хотела было сказать матушка Сида, но сдержалась. Недаром говорится: «Слово серебро, а молчание золото».
Все усердно принялись за кофе. Воцарилась длительная пауза. За дело взялись дружно, слышно было только, как, словно по команде, прихлебывают кофе. Обе попадьи подложили под чашки носовые платки и пьют, не упуская из виду девушек и учителя. Матушка Перса прямо-таки блаженствовала! Еще в доме попа Спиры
1 «Ринальдо Ринальдини» — роман немецкого писателя Вальпиуса Христиана Августа (1762—1827).
ей стало ясно, что дело идет на лад, и, знай матушка немного латынь, она могла бы еще там воскликнуть, подобно древнему римлянину: «Veni, vidi, vici» l. А матушка Сида скисла, она уже почти предугадывала и свое и дочкино, как говорят, фиаско.
Не без основания упав духом, она стала и вовсе отчаиваться в успехе, тем более что подобный казус с Юлой случался уже не впервые. Вечно с ней должна стрястись какая-нибудь беда. Вот и сейчас, как и много раз прежде, приходилось признать, что Меланья не только счастливее, но и сметливее Юлы. «Ну конечно, этакое несчастье всегда скорей найдет свое счастье, чем моя! — частенько говаривала матушка Сида.— Погляди, пожалуйста, как глаза на него пялит, точно какая еврейская фрайла! Моя, разумеется, так не умеет, да, ей-богу, и не хочет! А нынешние молодые люди просто слепцы, ничего не замечают. Их не привлекают скромные, тихие девушки, подавай им бесстыжих, у которых глаза играют, будто маслом намазаны! В наше время только такие и побеждают!»
Сейчас, полагаю, пока гости заняты угощением, удобнее всего хорошенько познакомить читателей с обеими девицами,— иначе говоря, «представить» их. Мы не сделали это при первой встрече с ними, потому что видели их вечером, при свечах, и отложили на сегодня, чтобы познакомиться днем. При обманчивом свете свечи легко ошибиться, а женщины к тому же так искусно прихорашиваются, что мужчине никак не узнать истинной правды. Зато среди бела дня каждая женщина такая как есть, тут уж мало чем помогут всякие ухищрения и аптеки.
Юла невысока ростом, полная, румяная и крепкая, точно из одной глыбы высечена. Меланья же высокая, стройная и бледнолицая; она вечно жалуется на разные недомогания. Юла умеет хорошо готовить, а Меланья — только критиковать поданные блюда. Юла любит платья светлых тонов, с цветочками, а Меланья признает исключительно темные тона. Юла охотно проводит время на огороде — поливает, полет, а Меланья увлекается лишь кактусами и романами. Меланья прочла уйму сербских, а еще больше немецких романов, усевшись в кресле или на подоконнике или забившись за платяной шкаф. Юла читала очень мало, но прочла «Любомира
1 «Пришел, увидел, победил» (лат.).
в Иерусалиме» «Аделаиду, альпийскую пастушку» и «Женевьеву»2. Заберется, бывало, в зеленую метлину, что за домом, и читает «Женевьеву». Мать зовет ее, кричит во все горло, а она, увлекшись, ничего не слышит — заливается слезами, возмущенная безбожным Голо, который преследует невинную Женевьеву и клевещет на нее. «Опять ты читала эту проклятую книгу!» — «Нет»,— говорит Юла. «Да, да! Погляди только, на кого ты похожа, вся зареванная!» — возмущается матушка Сида и, обыскав дочку, отнимает у нее книгу, принесенную еще Юлиной бабушкой в приданое Юли-ному дедушке. На последней страничке каждый прочитавший за собственной подписью сердечнейшим образом рекомендовал эту книгу. Меланья говорила по-немецки, играла на фортепиано, а Юла понимала немецкий с трудом и бренчала немного только на гитаре; когда же матушка Перса спрашивала попа Спиру, почему бы не купить Юле фортепиано, тот неизменно отвечал, что уже купил ей фортепиано на ярмарке. «Вон там,— скажет он,— в коровнике, пускай хоть каждое воскресенье на нем вместе с матерью дуэты разыгрывает!» Меланья довольно часто ездила на балы в Темишвар или Великий Бечкерек и там танцевала немецкие танцы, которым научилась в пансионе, флиртовала, покоряла сердца и, счастливая и довольная, поздней ночью покидала бал, а Юла из швабских танцев знала только польку-шотландку да еще какой-то тайч, который ей показывала под шелковицей мать, когда бывала в хорошем настроении. На бал отправлялась она раз в году, на святого Савву, и тут ей постоянно не везло: сделает два тура по залу и непременно стрясется с ней беда — лопнет, например, на спине платье. И уже слышишь, как матушка Сида говорит, когда Юлу приведет кавалер и передаст матери: «Эх, обуза моя, удачница моя! Опять конфуз!» И бедняжке Юле уже не приходится танцевать,— посидит немножко рядом с матерью и другими дамами и марш домой, хотя бал еще в полном разгаре и сами матери, придя в раж, высматривают для себя кавалеров, и , Шаца, разойдясь вовсю, лихо отплясывает с выкриками «И-и-иу!». Всю дорогу проплачет Юла, проклиная
1 «Любомир в Иерусалиме» — дидактический роман сербского писателя Милована Видаковича (1780—1841).
2 «Ж еневьева» — легенда о Женевьеве Брабантской, обработанная несколькими немецкими писателями — М. Мюллером, Я. Тиком и др.
час, в который уродилась такой толстой. Меланья отличалась некоторой мечтательностью, сентиментальностью, а Юла, не знаю уже как сказать, была этакой немудрящей. Юла пела охотнее всего «Всходи, всходи, лилия белая», а Меланья из сербских — «Кто затронул твое сердце?», а из немецких больше такие, в которых клеймятся презрением мужчины и спрашивается, зачем они существуют на свете. И наконец, Юла была скромной, покладистой, богобоязненной девушкой, которая всех слушалась в доме, отца звала — папой, а мать — мамой; Меланья же звала родителей папа и мама и отличалась своеволием — все должны были ей подчиняться и делать так, как она хотела. Матушка Перса постоянно трепетала, боясь, как бы в сердцах дочь не сотворила чего над собой, ибо знала ее чрезвычайную нервность и впечатлительность. Меланья часто падала в обморок и была, по уверениям матушки Персы, склонна к самоубийству. Сколько раз кидалась она к колодцу, чтобы утопиться, но, слава богу, рядом неизменно оказывался пономарь Аркадий и успевал ее спасти.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78