На любые собрания Петр Петрович всегда приходил с кипой газет, в руках у него можно было быть уверенным, что говорили о чем-ни-дания — в свое время он работал в каком-то советском представительстве в Берлине. Едва успев сесть, Сергеев тут же принимался читать. Но время от времени поднимал голову и прислушивался. В такие минуты можно было быть уверенным, что говорили о чем-нибудь важном. Георг Ваарик пришел к такому выводу, наблюдая за Сергеевым. По-видимому, во время чтения у Петра Петровича, обладавшего большим опытом по части заседаний, какой-то участок мозга оставался начеку, и этот сторожевой пост немедленно реагировал, как только с трибуны раздавалось что-нибудь интересное.
Георгу Ваарику этот фокус был тоже знаком, постепенно и он натренировал свой мозг и уши, но в последнее время контрольный механизм неоднократно подводил его... Сегодня Ваарик то и дело терял контакт с происходящим в зале... Петр Петрович и не пытался скрыть, что читает, газету не прятал, держал в
руках даже с каким-то вызовом, так что ее можно было увидеть с любого места в зале. Переворачивал страницы с невозмутимой беспечностью, будто сидел не на собрании, а дома в кресле, во всяком случае, он и не пытался делать это потише. Георгу Ваарику все это не нравилось, вести себя тактично следует повсюду, в том числе и в зале заседания, здесь особенно. Сам Ваарик, разворачивая газету, следил, чтобы бумага не шуршала, а читая, держал так, чтобы ее не было видно, во всяком случае, из президиума. И в том случае, если бы кто-нибудь из президиума вдруг надумал присмотреться к сидящим в зале. Но Георг Ваарик прекрасно знал, что никто в президиуме за залом не наблюдает. Там тоже читают — разные документы, которые им время от времени приносят или которые они сами прихватили с собой в маленьких папках из кожи или кожзаменителей, иногда, правда, и газеты.
Лет двадцать назад Георг Ваарик мечтал о том, что он будет сидеть в первом ряду президиума вот такого большого и представительного заседания, за столом, покрытым красным сукном. Нет, пожалуй, раньше — он учился еще в средней школе, в последнем, даже предпоследнем классе. В те годы ему ни разу не довелось присутствовать на большем собрании, знал о них только то, что писалось в газетах и показывалось в кинохрониках. Фотографии президиумов важных конгрессов и конференций непременно появлялись в газетах. Бывало, что фотограф снимал с большого расстояния, например, с последнего балкона концертного зала «Эстония», в таких случаях избранников было трудно узнать, лица сидящих в задних рядах президиума расплывались в безликие пятна, и вот тогда-то Ваарик представлял себя среди этих людей. Воображая себя сидящим в президиуме, он испытывал какое-то неизъяснимое удовлетворение, позднее ему было стыдно вспоминать об этом.
В университетские годы — он учился тогда на втором или на третьем курсе — неожиданно для самого себя он попал в президиум одного очень важного республиканского совещания. По-видимому, как представитель студенчества или молодежи, догадался он позднее. Уже одно то, что его пригласили в Таллин, произвело на него неизгладимое впечатление, а когда он услышал свое имя среди тех, кого выдвинули в президиум, почувствовал, словно возносится куда-то очень-очень высоко. К сожалению, опубликованные в газетах снимки были и в тот раз сделаны издалека. Хотя фотография заняла целую треть первой полосы газеты, различить лица на ней было очень трудно. Он купил штук двадцать экземпляров «Рахва Хяэль» и «Ноорте Хяэль» и десяток номеров «Вечерней газеты» и «Эда-зи», но четкой фотографии среди них обнаружить так и не удалось, газетная печать была тогда безнадежно плоха. Кроме того, лицо его было видно только наполовину, левую половину заслонял сидящий впереди мужчина, который теперь, через долгие годы, стал его прямым начальником, министром. В те давние времена нынешний министр был директором постоянно перевыполнявшего план завода, Ваарику и в голову не пришло обратить на него внимание. Родня и однокурсники все же узнали его на снимке, и это чрезвычайно возвысило Ваарика в собственных глазах.
В тот раз он даже выступал, правда, его выступления газеты не напечатали, только в обзоре, среди других, было упомянуто и его имя. Ваарик почувствовал себя задетым: ведь он говорил с азартом, его прерывали аплодисментами. Через десять лет он был рад, что ею речь не опубликовали. Тогда-то он и рассказал своим ближайшим друзьям, что ему пришлось так сильно изменить, исправить и дополнить свою речь, что в конце концов это была уже не столько его речь, сколько инструктора комитета комсомола Яаиберга. В чем состояли эти поправки, этого Ваарик подробно не объяснил, просто Яанберг бесцеремонно вымарал все его запальчивые высказывания. Друзьям Ваарик признался, что в те времена он был наивным сосунком, принимал за чистую монету все, что говорилось и писалось. Только позднее его глазам открылись разные перегибы и упрощения, которые он в свое время не сумел разглядеть. Но об одном Георг Ваарик не сказал никому, О том, что иногда ему кажется, будто именно то большое совещание и избрание в президиум повлияли на его характер, заставили его искать возможности выдвинуться и завоевать общественное признание. Вот так он и начал раздуваться, как мыльный пузырь.
Позднее его уже ни разу не выдвигали в президиумы крупных республиканских совещаний. Георг Ваарик давно понял, что его'должность не из тех, которые почти автоматически обусловливают избрание занимающего этот пост во всевозможные президиумы. Да его это не очень-то и огорчало. Воспоминание о давней мечте
только навевало легкую грусть, как вообще воспоминание о далекой юности. Но за составом президиумов он и теперь следил пристально. Это помогало ориентироваться. Если кого-нибудь из постоянных завсегдатаев президиумов переставали избирать, можно было быть уверенным, что выше этот деятель уже не поднимется, скорее всего, звезда его скоро закатится. Георг Ваарик уже не судил о человеке по его весу в общественной жизни, как в молодости, но и не преуменьшал значения подобной информации.
В тот день Георг Ваарик чувствовал себя паршиво. Как уже сказано, ночью он спал плохо. В последнее время он страдал бессонницей. Ваарик даже обратился к психиатру: терапевты ограничивались выпиской снотворных и успокоительных лекарств, но принимать пси-хофармаконы ему не хотелось. Мальчишкой он слышал от взрослых мужчин, что употребление снотворных за несколько лет превратит мужчину в импотента, и этот разговор он запомнил крепко. Особенно потому, что один из говоривших был доцентом университета, в те годы для Ваарика это много значило. Теперь ученые степени и звания уже не имели в его глазах прежнего веса, но слова доцента Тыумаа время не выветрило из его памяти.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82
Георгу Ваарику этот фокус был тоже знаком, постепенно и он натренировал свой мозг и уши, но в последнее время контрольный механизм неоднократно подводил его... Сегодня Ваарик то и дело терял контакт с происходящим в зале... Петр Петрович и не пытался скрыть, что читает, газету не прятал, держал в
руках даже с каким-то вызовом, так что ее можно было увидеть с любого места в зале. Переворачивал страницы с невозмутимой беспечностью, будто сидел не на собрании, а дома в кресле, во всяком случае, он и не пытался делать это потише. Георгу Ваарику все это не нравилось, вести себя тактично следует повсюду, в том числе и в зале заседания, здесь особенно. Сам Ваарик, разворачивая газету, следил, чтобы бумага не шуршала, а читая, держал так, чтобы ее не было видно, во всяком случае, из президиума. И в том случае, если бы кто-нибудь из президиума вдруг надумал присмотреться к сидящим в зале. Но Георг Ваарик прекрасно знал, что никто в президиуме за залом не наблюдает. Там тоже читают — разные документы, которые им время от времени приносят или которые они сами прихватили с собой в маленьких папках из кожи или кожзаменителей, иногда, правда, и газеты.
Лет двадцать назад Георг Ваарик мечтал о том, что он будет сидеть в первом ряду президиума вот такого большого и представительного заседания, за столом, покрытым красным сукном. Нет, пожалуй, раньше — он учился еще в средней школе, в последнем, даже предпоследнем классе. В те годы ему ни разу не довелось присутствовать на большем собрании, знал о них только то, что писалось в газетах и показывалось в кинохрониках. Фотографии президиумов важных конгрессов и конференций непременно появлялись в газетах. Бывало, что фотограф снимал с большого расстояния, например, с последнего балкона концертного зала «Эстония», в таких случаях избранников было трудно узнать, лица сидящих в задних рядах президиума расплывались в безликие пятна, и вот тогда-то Ваарик представлял себя среди этих людей. Воображая себя сидящим в президиуме, он испытывал какое-то неизъяснимое удовлетворение, позднее ему было стыдно вспоминать об этом.
В университетские годы — он учился тогда на втором или на третьем курсе — неожиданно для самого себя он попал в президиум одного очень важного республиканского совещания. По-видимому, как представитель студенчества или молодежи, догадался он позднее. Уже одно то, что его пригласили в Таллин, произвело на него неизгладимое впечатление, а когда он услышал свое имя среди тех, кого выдвинули в президиум, почувствовал, словно возносится куда-то очень-очень высоко. К сожалению, опубликованные в газетах снимки были и в тот раз сделаны издалека. Хотя фотография заняла целую треть первой полосы газеты, различить лица на ней было очень трудно. Он купил штук двадцать экземпляров «Рахва Хяэль» и «Ноорте Хяэль» и десяток номеров «Вечерней газеты» и «Эда-зи», но четкой фотографии среди них обнаружить так и не удалось, газетная печать была тогда безнадежно плоха. Кроме того, лицо его было видно только наполовину, левую половину заслонял сидящий впереди мужчина, который теперь, через долгие годы, стал его прямым начальником, министром. В те давние времена нынешний министр был директором постоянно перевыполнявшего план завода, Ваарику и в голову не пришло обратить на него внимание. Родня и однокурсники все же узнали его на снимке, и это чрезвычайно возвысило Ваарика в собственных глазах.
В тот раз он даже выступал, правда, его выступления газеты не напечатали, только в обзоре, среди других, было упомянуто и его имя. Ваарик почувствовал себя задетым: ведь он говорил с азартом, его прерывали аплодисментами. Через десять лет он был рад, что ею речь не опубликовали. Тогда-то он и рассказал своим ближайшим друзьям, что ему пришлось так сильно изменить, исправить и дополнить свою речь, что в конце концов это была уже не столько его речь, сколько инструктора комитета комсомола Яаиберга. В чем состояли эти поправки, этого Ваарик подробно не объяснил, просто Яанберг бесцеремонно вымарал все его запальчивые высказывания. Друзьям Ваарик признался, что в те времена он был наивным сосунком, принимал за чистую монету все, что говорилось и писалось. Только позднее его глазам открылись разные перегибы и упрощения, которые он в свое время не сумел разглядеть. Но об одном Георг Ваарик не сказал никому, О том, что иногда ему кажется, будто именно то большое совещание и избрание в президиум повлияли на его характер, заставили его искать возможности выдвинуться и завоевать общественное признание. Вот так он и начал раздуваться, как мыльный пузырь.
Позднее его уже ни разу не выдвигали в президиумы крупных республиканских совещаний. Георг Ваарик давно понял, что его'должность не из тех, которые почти автоматически обусловливают избрание занимающего этот пост во всевозможные президиумы. Да его это не очень-то и огорчало. Воспоминание о давней мечте
только навевало легкую грусть, как вообще воспоминание о далекой юности. Но за составом президиумов он и теперь следил пристально. Это помогало ориентироваться. Если кого-нибудь из постоянных завсегдатаев президиумов переставали избирать, можно было быть уверенным, что выше этот деятель уже не поднимется, скорее всего, звезда его скоро закатится. Георг Ваарик уже не судил о человеке по его весу в общественной жизни, как в молодости, но и не преуменьшал значения подобной информации.
В тот день Георг Ваарик чувствовал себя паршиво. Как уже сказано, ночью он спал плохо. В последнее время он страдал бессонницей. Ваарик даже обратился к психиатру: терапевты ограничивались выпиской снотворных и успокоительных лекарств, но принимать пси-хофармаконы ему не хотелось. Мальчишкой он слышал от взрослых мужчин, что употребление снотворных за несколько лет превратит мужчину в импотента, и этот разговор он запомнил крепко. Особенно потому, что один из говоривших был доцентом университета, в те годы для Ваарика это много значило. Теперь ученые степени и звания уже не имели в его глазах прежнего веса, но слова доцента Тыумаа время не выветрило из его памяти.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82