2 Если совсем точно —на 38,5 %, по сравнению с последним годом работы в редакции.
3 Позднейшие исследования показали, что это не имело никакого значения,
Он слышал о легком характере Грюнберга, о странных отношениях между ним и его молодой женой — оба гуляли на стороне,— о том, что Грюнберг любил выпить, но знал меру, что он играл на многих инструментах и был знатоком бриджа и шахмат. Именно шахматы явились одной из причин того, что ему присвоили звание старшего специалиста, на состязаниях между коллективами он всегда приносил своей команде много очков. Грюнберга Махламетс знал больше всего из-за его роста, Натан был одним из самых высоких мужчин в их центральном аппарате К Узнавал его по росту и по носу, нос у покойного был тоже на редкость большой, он здорово выдавался вперед. Когда слух дошел до Махламетса, он подошел к гробу, прикинул на глаз длину лежащего в гробу человека и величину его носа и пришел к выводу, что подозрения лишены всяких оснований, покойник был метров двух роста, да и нос у него тоже будь здоров. И все же Махламетс решил, что до прибытия очень большого человека и раньше, чем выступить, он должен поговорить с Пихельгасом. Осторожность — мать мудрости.
Но Пихельгаса нигде не могли найти.
До двух часов оставалось пять минут.
В дверь постучали.
— Прошу, — неуверенно проговорил Махламетс. Вдруг это очень большой человек, а он так и не успел поговорить с Пихельгасом?!
К счастью, в кабинет вошли его помощник по орг-вопросам и кадрам, то есть старший референт Ивар Йыэвяли, и начальник исследовательской группы социологов, по штатному расписанию—директор по социологии, Артур Лантс2, кандидат психологических наук.
— Товарища Пихельгаса найти не удалось, может быть, директор Лантс сможет быть вам полезен,— торопливо объяснил Йыэвяли.
«Поздно,— подумал Махламетс,— слишком поздно».
— Наш разговор должен остаться в полнейшей тайне,— генеральный директор решил схватить быка за рога.— Говорят, будто Грюнберг — вовсе не Грюнберг.
1 В городе Н. исследовательская группа социологов входила в состав центрального аппарата данного комбината. В иных городах бывает и иначе.
2 Точные данные: родился в 1931 году, рост 181 см, вес 69 кг, увлекается оздоровительным бегом, женат трое детей язва желудка, философский склад ума.
— Слухи не могут остановить вращения земного шара,— промолвил Лантс.
— Ваша точка зрения?
— Покойника надо похоронить.
— У вас нет никаких сомнений?
— Я сомневаюсь во всем. К любому факту следует относиться критически.
— Грюнберг работал в вашей исследовательской группе?
— Он состоял в штате нашей группы.
— Вы хорошо знали его?
— Дирижер духового оркестра знал его лучше. «Что правда, то правда,— мысленно констатировал
Махламетс.— Йыэвяли следовало привести Наруска, раз он не нашел Пихельгаса».
Большие кабинетные часы гулко пробили два раза,
«Ах, черт»,— подумал Махламетс.
— Пошли,— решил он с тяжелым сердцем. Любое промедление на руку тем, кто распространяет слухи. Какое счастье, что очень большой человек опаздывает. Еще лучше, если бы он вовсе не пришел. В создавшейся ситуации это, конечно, оптимальный вариант. Вдруг он встанет на точку зрения тех, кто сомневается? Тогда всему конец. Говорят, человек он горячий, может и сказать резко и поступить круто.
Когда Махламетс, склонив голову, встал у гроба, в зале наступила мертвая тишина. Он прямо-таки физически чувствовал, как несколько сот пар глаз впиваются в него.
Постояв несколько секунд молча, Махламетс начал свою речь. У него низкий приятный баритон — бас-баритон, как сказал когда-то дирижер мужского хора института, желавший сделать из него солиста. Увы, со слухом ему не повезло, в солисты он, во всяком случае, не годился. Но тембр голоса у него действительно на редкость приятный. Махламетс был искусный оратор, но сегодня после первых же фраз у него пересохло во рту. Заранее написанный текст он умел читать так, что это походило на свободно льющуюся речь, однако на этот раз всем было ясно, что он читает с листа. К тому же он то и дело терял глазами продолжение фразы, запинался. Происходило это потому, что его взгляд беспрерывно перебегал с текста на темя покойника, покрытое редкими волосами. Когда Махламетс подходил к стоящему между горящими свечами гробу первый брошенный на покойника взгляд придал ему уверенности, ибо упал на нос. Но потом его стали беспокоить жидковатые волосы покойника. У Натана Грюнберга была на редкость густая шевелюра, председатель даже завидовал старшему специалисту исследовательской группы социологов, вернее, густой гриве трубача и шахматного гения, у него у самого волосы уже начали выпадать, не помогали ни финские и польские шампуни, ни питательные жидкости и мази, ни курсы электролечения. Теперь же взору его предстала покрытая редкой растительностью макушка и в глаза бросилась пепельно-серая кожа, просвечивающая сквозь волосы. Каждую минуту в зал мог войти очень большой человек. Махламетсу приходилось не выпускать из виду к дверь, ведущую в зал.
Еще ни разу администратор номер один не чувствовал себя во время выступления так неуютно. Даже то место, где говорилось о человечности усопшего — великолепного специалиста, прирожденного музыканта и преданного патриота комбината,— он зачитал монотонно, то и дело запинаясь, как будто не он сам изложил это на бумаге.
Взгляд Махламетса засек в зале Пихельгаса. С благоговейной миной тот сидел в первом ряду. Где это, черт побери, шлялся он, когда его всюду разыскивали? Кого он приволок сюда из морга?
Больше всего Махламетсу хотелось оборвать свою надгробную речь на полуслове, разогнать участников траурной церемонии и созвать авторитетную комиссию, чтобы установить личность покойника, лежащего в дубовом гробу. Но это вызовет скандал, о котором будет говорить весь город, вся республика, и он станет посмешищем в глазах всех очень больших людей. Какое он имеет право наносить столь серьезный ущерб репутации своего комбината? Разве не посвятил он шесть лет жизни тому, чтобы превратить комбинат в образцовое предприятие? Нет, будь что будет, но похороны он достойно доведет до конца. Очень большой человек не встречался со своим школьным товарищем много лет, он ничего не заметит, не должен заметить.
Этот вихрь мыслей бушевал в голове Махламетса в то время, как губы его произносили написанные на бумаге слова, так что при всем желании он и не смог говорить задушевно, и вполне естественно, что язык его то и дело заплетался, а горло пересыхало.
Напряженными до предела нервами он ощутил царившее в зале возбуждение, люди откровенно и бестактно перешептывались, это вконец испортило ему настроение.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82