Сейчас у Роланда опять было такое состояние, когда он мог смотреть на себя критически. В последнее время он работал как бы вполсилы. Он делает все, что необходимо по предписаниям и директивам, следит за ходом плановых работ, ничего особенно не запускает. Как и раньше, требует все новых опытов и бесконечной переработки рукописей, но это все не то. Где новые начинания, где умение увидеть проблему в каком-то неожиданном аспекте? Сила инициативы иссякла, рассыпалась, просочившись сквозь пальцы, точно песок. У него всегда было развито чувство времени, он обычно умел предугадывать изменения, связанные и с его повседневной деятельностью. По мнению противников Роланда, именно эта его способность была одним из главных факторов, обеспечивавших ему успех. Но на этот раз чутье, казалось, его обманывало. Во всяком случае, успех, если он вообще придет, должен был бы прийти уже давно. На заседаниях совета и совещаниях Роланд больше не выступал со своей обычной боевитостью. А ведь он раньше чувствовал себя на всевозможных конференциях и дискуссиях как рыба в воде. С ним считаются меньше, чем раньше, все чаще сомневаются в непогрешимости его точки зрения. По примеру Рийсмана и Вийгиссаара даже подчиненные начинают подавать голос, особенно на обсуждениях. Он старый воробей, он умеет перед другими сохранять уверенный, а если нужно, и высокомерный тон, он и теперь не побоится пойти против мнения остальных. Но он больше не чувствует прежнего удовлетворения. Самое тяжелое — это вечера дома. Он сидит над своими и чужими исследованиями, почти механически царапает на полях рукописи какие-то замечания или пишет длинные рецензии, бесстрастно, без внутреннего огня. Заставляет себя сидеть за письменным столом до полуночи и лишь тогда отваживается проскользнуть в спальню, когда Хилья уже спит. Дом отдыха имеет хотя бы то преимущество, что здесь он может ложиться в постель когда захочет.
Так жить дальше невыносимо. Слишком тяжело для человека, которого все считают исключительно работоспособным, энергичным, боевым, даже задиристым.
Ни в чем больше нельзя быть уверенным. В конце концов, все его усилия могут оказаться истраченными впустую. В случае неблагоприятного поворота событий его просто заклюют. Едва ли это укрепит его нервы, едва ли Хилья останется ему верна. Бернард был не единственным. Но он, Роланд, не вправе обвинять Хилью, Хилья имела бы полное право отвернуться от него. Она все-таки женщина, зрелая женщина со всеми своими эмоциями.
Роланд, считавший себя прирожденным вожаком, безразлично, где бы он ни работал, теперь чувствовал себя лишь одной из букашек в каком-то огромном кишащем рое, где все стараются протиснуться вперед, переползают одна через другую, куда-то стремятся, ни-сколь не заботясь о своих сородичах. Он даже начал опасаться за свой рассудок.
После того как Хилья прервала их разговор, Роланд еще долго держал в руке умолкшую телефонную трубку. Ему казалось, будто случилось что-то непоправимое, ему вдруг стало бесконечно жаль Хильи, жаль, что она с каждым днем все отдаляется от него, все отдаляется. Хилья нравилась ему по-прежнему, он был убежден, что в состоянии пустить себе пулю в лоб, если она уйдет к другому. Собака на сене, подумал он грустно. Хилья подозревала, что у него появились любовницы,—пусть уж лучше это, чем унизительная правда. Роланд был верен Хилье, он был слишком влюблен в жену, чтобы охотиться за новыми связями. Два-три раза он все же изменил Хилье, но не считал случайные хмельные шалости великим грехом, они не меняли его отношения к жене. Хилья всегда его понимала и подбадривала, даже тогда, когда его постигали серьезные удары, когда его пытались оклеветать, сомневались в подлинности его диплома и обзывали профаном; иногда Роланду казалось, что жена чувствует себя как будто виноватой из-за него, упрекает себя в том, что не может помочь мужу. Сейчас Роланд уже так не думал. Сейчас Хилья выглядела в его глазах человеком, разочаровавшимся в своем браке.
После прерванного телефонного разговора Роланд решил пойти погулять. Собственно, ему не следовало бы оставаться одному, это он вскоре понял, но было уже поздно предпринимать что-либо другое. На него тотчас же навалились тягостные мысли. Роланду казалось: у него ничто никогда не изменится, жизнь прожита впустую, он попросту неудачник, от которого никому никакой пользы, даже самому близкому человеку —-собственной жене.
Роланд уже изучил все дорожки и просеки примерно в радиусе пяти километров. Километрах в четырех находился штабель окоренных бревен, Роланд каждый день перекладывал их, чтобы утомиться физически. Пот лил градом, мышцы болели, и больше ничего. Нервы по-прежнему оставались натянутыми, любой пустяк мог вывести его из равновесия.
Всю жизнь Роланд работал, не жалея сил, даже злейший враг не смог бы обвинить его в лености, а каков итог? Он истеричный, изношенный мужчина. Здесь, в доме отдыха, где Роланд оказался не в состоянии работать, он пришел к такому выводу. Сейчас, после телефонного разговора, который окончательно выбил его из седла, Роланд чувствовал это с болезненной ясностью. И в то же время сознавал, что никто не смог бы понять, почему он так о себе думает. Разве нет у него солидного положения, высокого заработка после присвоения ученой степени, а кроме того, доходов от выступлений по радио и телевидению и публикации статей? Многие ему завидуют. О-о, как ты хорошо выглядишь, удивляются знакомые. Или: ты, брат, далеко пошел, преуспеваешь! Если под преуспеянием подразумевать то, что он здоровается за руку со всеми академиками и доброй половиной министров, что его иногда посылают за границу на научные конференции, что он пользуется служебной машиной, живет в построенном в тридцать восьмом году хорошем доме, в четырехкомнатной квартире, что ему не приходится вертеть в пальцах каждую копейку, прежде чем ее истратить, тогда, конечно, он далеко пошел. Но какой ценой все это достигнуто! И почему его не пускают еще дальше, чтобы он наконец выбрался в своей деятельности на полный простор
Хотя солнечные лучи пронизывали сосновый лесок насквозь, Роланд шагал словно впотьмах. Через каждый десяток-другой шагов он снова думал о том, что песня его, видно, спета, что, несмотря на все его усилия, приближается день, когда вся жизнь полети р к черту. Надо предпринять что-то радикальное, послать в Москву новые письма и предложения, а еще лучше — поехать самому, ведь помимо служебных дел он мог бы посоветоваться с врачом-специалистом. Нет, этого мало, надо сделать что-то совсем особенное, что именно, Роланд и сам не знал, он только чувствовал, что это должен быть решающий шаг, который либо все изменит, либо приблизит надвигающуюся катастрофу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82