— Вот что пишет наш славный вождь, отец нашего народа Ной Жорданиа: «Перед лицом всего мира мы заявляем, что грузинский народ твердо, до последнего вздоха решил бороться с врагом своей страны»,— прочел Калистрат и, подражая ораторскому приему Жваниа, обратился к присутствующим: — Слышите, до последнего вздоха. Читаю дальше: «Наше положение в деле защиты Тбилиси резко изменилось. Натиск врага приостановлен. Враг начал отступать»,— вы слышите, враг начал отступать! А вы, господин Жваниа, говорите, что все кончено,— сказал Калистрат с упреком. Ораторствуя, он все время вытягивал и без того длинную шею. Делал он это потому, что носил чересчур высокие и жестко накрахмаленные воротнички, но создавалось впечатление, что Калистрат хочет выскочить из своего железного ошейника. Попробуй сохрани при этом важный европейский вид! А фельдшер ухитрялся. И сейчас, ораторствуя перед собравшимися в кабинете Кириа людьми, фельдшер держался этаким важным господином.— Я уж однажды сравнивал Тбилиси с Парижем. О, Париж! Я с восторгом вспоминаю проведенные там дни...
Член учредительного собрания нахмурился,— этот франт раздражал его своей болтовней.
— Париж — город революционеров,— патетически продолжал фельдшер.— Французы самый свободолюбивый народ в мире. Сейчас на помощь нашему народу пришли доблестные моряки французской эскадры. Пушки французских кораблей готовы встретить большевиков сокрушительным огнем. Вот каковы французы, господа. Грузинский и французский народы похожи друг на друга, как две половины яблока. Ной Жорданиа называет Тбилиси Верденом. Но я думаю, что Тбилиси можно смело называть и Парижем и Верденом. Я волнуюсь, господа.— Кварцхава бросил газету на стол.— Мне трудно говорить. Я лишь прибавлю к словам Жорданиа: Тбилиси — дважды Верден, его невозможно взять.— Кварцхава снова схватил газету.— Вот еще одно сообщение: «Разбитый на подступах к Тбилиси враг отступает, взяты пленные...»
— Сообщение! — горько усмехнулся член учредительного собрания.— Сейчас никакие сообщения подобного рода не помогут нам, товарищ...
Фамилию фельдшера член учредительного собрания тоже позабыл, и снова ему на помощь пришел Еквтиме:
— Это Калистрат Кварцхава, наш фельдшер.
— Врач,— поправил фельдшер, бросив на Еквтиме презрительный взгляд.
— Не обольщайтесь, господин Кварцхава. Если бы красивые слова могли спасти нас, нам хватило бы одного Карло Чхеидзе.
Калистрат Кварцхава обиделся:
— Сегодня вы сами на балконе расточали красивые слова...
— Да, расточал,—подтвердил Жваниа.— К сожалению, расточал.. Но что из этого вышло? Неужели вы не заметили моего провала, неужели не почувствовали, какая сила была в нескольких простых словах учителя и этого комиссара, Вардена Букиа?
— Вы хотите бросить родину на произвол судьбы?
— Родину у нас никто не отнимает. Но мы потерпели поражение. Мы — это наша партия, наше правительство, а не Грузия, не нация, не народ.
— Разве для нас родина и партия, народ и правительство не одно и то же, господин Жваниа?
— Нет, не одно и то же. Правительства меняются, партия может потерпеть поражение и исчезнуть, но родина и народ останутся.
— Возможно, что это так,— нехотя согласился фельдшер.— Но нам нужно спасать нашу древнюю культуру.
— Культуру у нас тоже никто не отнимает. Культуру отнять нельзя, Кварцхава.
— Мы еще не знаем, что несут нашему народу большевики.
— Вы не знаете, зато народ хорошо это знает,— сказал Евгений Жваниа.— Это подтвердила сегодняшняя демонстрация.
— Эти люди в бурках, эти тупые крестьяне — не народ...
— Как вы смеете? — возмутился член учредительного собрания.— Как вы смеете так говорить о грузинском крестьянине?
Желая как-то помирить Кварцхава и Жваниа, уполномоченный правительства Аполлон Чичуа сказал:
— Большевики, конечно, сбивают народ с правильного пухи, но мы должны повлиять на него... переубедить.
— Переубедить? А чем вы его переубедите, господин Чичуа? — спросил Жваниа.— Сегодня вы попытались обмануть народ. Но сейчас народ уже не обманешь. Этот учитель Кордзахиа правильно сказал, что нам надо было браться за
ум раньше. Мы горько ошиблись, мы опоздали. Наши солдаты переходят на сторону врага. Только юнкера пока воюют самоотверженно.
— Дела совсем не так уж плохи, как вы рисуете,— возразил Чичуа. Он взял со стола газету.— Вот депеша председателя учредительного собрания Карло Чхеидзе на имя главнокомандующего войсками республики генерала Квини- тадзе: «Учредительное собрание горячо приветствует вас и действующих под вашим командованием армию и гвардию, освобождающих в самоотверженной, героической борьбе нашу родину от озверелых орд врага. Блестящая победа грузинской армии над Красной Армией золотыми буквами впишется в историю Грузии, и весть об этой победе будет передаваться будущим поколениям, как сказочная повесть о самоотверженности грузинских воинов».— Он отложил газету.— Не огорчайтесь, господин Жваниа, не так силен дождь, как гром. Давайте соберемся с душевными силами и смело заглянем в будущее.
— Хорошо, допустим, заглянули. Ну и что?
— Вспомним наших великих предков.
— Вспоминали уже сегодня на митинге.
— Укрепим в себе веру в победу.
— Допустим, укрепили.
— Поверим, что никакая сила не сможет противостоять нашей силе.
— Такая сила уже противостоит нам.
— Нет силы, которую нельзя было бы преодолеть.
— Это такие же пустые и обветшалые слова, как и те, что говорил господин фельдшер.
— Не фельдшер, а врач,— поправил Кварцхава.
— Это не пустые слова, а незыблемая вера,— стоял на своем Чичуа.— Вера — большая сила, господин Жваниа.
— Побеждает сила, а не вера.
Отворилась дверь, и в комнату вошел Джаба Кобахиа. Он, как всегда, был пьян и явно чем-то встревожен. Кобахиа стянул с головы шапку.
— Господа, только что отряд капитана Глонти направился на Гагринский фронт, капитан попросил меня передать, что фронт прорван и враг быстро приближается к Сухуми.
— Это возмутительно... На кого же капитан оставил нас? — воскликнул Чичуа и почему-то принялся натягивать на руки перчатки.
— Как на кого? На вашу незыблемую веру, господин Чичуа,— сказал Евгений Жваниа.
— Вы, левые социал-демократы, не очень-то отличаетесь от большевиков,—упрекнул его уполномоченный правительства.
— К сожалению, очень отличаемся,— сказал Евгений Жваниа.
— И вы еще сожалеете об этом?
— Поздно жалеть. Есть ошибки, которые не заслуживают сожаления.
— Не отчаивайтесь, господин Жваниа, бог милостив.
— Вы говорите, бог милостив...
— Бог защищает правду и наказывает за ложь и насилие.
— Откуда у вас такие точные сведения, господин Чичуа?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44
Член учредительного собрания нахмурился,— этот франт раздражал его своей болтовней.
— Париж — город революционеров,— патетически продолжал фельдшер.— Французы самый свободолюбивый народ в мире. Сейчас на помощь нашему народу пришли доблестные моряки французской эскадры. Пушки французских кораблей готовы встретить большевиков сокрушительным огнем. Вот каковы французы, господа. Грузинский и французский народы похожи друг на друга, как две половины яблока. Ной Жорданиа называет Тбилиси Верденом. Но я думаю, что Тбилиси можно смело называть и Парижем и Верденом. Я волнуюсь, господа.— Кварцхава бросил газету на стол.— Мне трудно говорить. Я лишь прибавлю к словам Жорданиа: Тбилиси — дважды Верден, его невозможно взять.— Кварцхава снова схватил газету.— Вот еще одно сообщение: «Разбитый на подступах к Тбилиси враг отступает, взяты пленные...»
— Сообщение! — горько усмехнулся член учредительного собрания.— Сейчас никакие сообщения подобного рода не помогут нам, товарищ...
Фамилию фельдшера член учредительного собрания тоже позабыл, и снова ему на помощь пришел Еквтиме:
— Это Калистрат Кварцхава, наш фельдшер.
— Врач,— поправил фельдшер, бросив на Еквтиме презрительный взгляд.
— Не обольщайтесь, господин Кварцхава. Если бы красивые слова могли спасти нас, нам хватило бы одного Карло Чхеидзе.
Калистрат Кварцхава обиделся:
— Сегодня вы сами на балконе расточали красивые слова...
— Да, расточал,—подтвердил Жваниа.— К сожалению, расточал.. Но что из этого вышло? Неужели вы не заметили моего провала, неужели не почувствовали, какая сила была в нескольких простых словах учителя и этого комиссара, Вардена Букиа?
— Вы хотите бросить родину на произвол судьбы?
— Родину у нас никто не отнимает. Но мы потерпели поражение. Мы — это наша партия, наше правительство, а не Грузия, не нация, не народ.
— Разве для нас родина и партия, народ и правительство не одно и то же, господин Жваниа?
— Нет, не одно и то же. Правительства меняются, партия может потерпеть поражение и исчезнуть, но родина и народ останутся.
— Возможно, что это так,— нехотя согласился фельдшер.— Но нам нужно спасать нашу древнюю культуру.
— Культуру у нас тоже никто не отнимает. Культуру отнять нельзя, Кварцхава.
— Мы еще не знаем, что несут нашему народу большевики.
— Вы не знаете, зато народ хорошо это знает,— сказал Евгений Жваниа.— Это подтвердила сегодняшняя демонстрация.
— Эти люди в бурках, эти тупые крестьяне — не народ...
— Как вы смеете? — возмутился член учредительного собрания.— Как вы смеете так говорить о грузинском крестьянине?
Желая как-то помирить Кварцхава и Жваниа, уполномоченный правительства Аполлон Чичуа сказал:
— Большевики, конечно, сбивают народ с правильного пухи, но мы должны повлиять на него... переубедить.
— Переубедить? А чем вы его переубедите, господин Чичуа? — спросил Жваниа.— Сегодня вы попытались обмануть народ. Но сейчас народ уже не обманешь. Этот учитель Кордзахиа правильно сказал, что нам надо было браться за
ум раньше. Мы горько ошиблись, мы опоздали. Наши солдаты переходят на сторону врага. Только юнкера пока воюют самоотверженно.
— Дела совсем не так уж плохи, как вы рисуете,— возразил Чичуа. Он взял со стола газету.— Вот депеша председателя учредительного собрания Карло Чхеидзе на имя главнокомандующего войсками республики генерала Квини- тадзе: «Учредительное собрание горячо приветствует вас и действующих под вашим командованием армию и гвардию, освобождающих в самоотверженной, героической борьбе нашу родину от озверелых орд врага. Блестящая победа грузинской армии над Красной Армией золотыми буквами впишется в историю Грузии, и весть об этой победе будет передаваться будущим поколениям, как сказочная повесть о самоотверженности грузинских воинов».— Он отложил газету.— Не огорчайтесь, господин Жваниа, не так силен дождь, как гром. Давайте соберемся с душевными силами и смело заглянем в будущее.
— Хорошо, допустим, заглянули. Ну и что?
— Вспомним наших великих предков.
— Вспоминали уже сегодня на митинге.
— Укрепим в себе веру в победу.
— Допустим, укрепили.
— Поверим, что никакая сила не сможет противостоять нашей силе.
— Такая сила уже противостоит нам.
— Нет силы, которую нельзя было бы преодолеть.
— Это такие же пустые и обветшалые слова, как и те, что говорил господин фельдшер.
— Не фельдшер, а врач,— поправил Кварцхава.
— Это не пустые слова, а незыблемая вера,— стоял на своем Чичуа.— Вера — большая сила, господин Жваниа.
— Побеждает сила, а не вера.
Отворилась дверь, и в комнату вошел Джаба Кобахиа. Он, как всегда, был пьян и явно чем-то встревожен. Кобахиа стянул с головы шапку.
— Господа, только что отряд капитана Глонти направился на Гагринский фронт, капитан попросил меня передать, что фронт прорван и враг быстро приближается к Сухуми.
— Это возмутительно... На кого же капитан оставил нас? — воскликнул Чичуа и почему-то принялся натягивать на руки перчатки.
— Как на кого? На вашу незыблемую веру, господин Чичуа,— сказал Евгений Жваниа.
— Вы, левые социал-демократы, не очень-то отличаетесь от большевиков,—упрекнул его уполномоченный правительства.
— К сожалению, очень отличаемся,— сказал Евгений Жваниа.
— И вы еще сожалеете об этом?
— Поздно жалеть. Есть ошибки, которые не заслуживают сожаления.
— Не отчаивайтесь, господин Жваниа, бог милостив.
— Вы говорите, бог милостив...
— Бог защищает правду и наказывает за ложь и насилие.
— Откуда у вас такие точные сведения, господин Чичуа?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44