Джвебе прошел мимо своего дома. Он уже не мог сосчитать, сколько раз в эту несчастную ночь он прошел мимо своего двора. В комнате Маки все еще горел свет. Значит, мать не спит. А раз мать не спит, значит, и отец не спит. Это Джвебе запомнил с детства: когда не спит Мака, и Беглар бодрствует. И сейчас они не спят. И хотя они не спят, но все равно не знают, что их сын Джвебе стоит за плетнем напротив окна и за ворот его рубашки затекает вода. Не знают они, с каким раскаянием, с какой болью смотрит он на этот приманчивый свет в окошке отчего дома.
В окне мелькнула тревожная тень матери. Одеревеневшие губы Джвебе дрогнули, и он чуть не крикнул: «Мама!», но спохватился и зажал рот ладонью.
И опять принялся вышагивать по проулку, шлепая по лужам, увязая в размокшей глине. Все, что Джвебе увидел сегодня в деревне, на дороге и в поле, казалось ему чудовищным, кошмарным сном. Никогда еще в один день не менялась с такой головокружительной быстротой его жизнь. Вчера и сегодня утром все казалось ему таким привлекательным, прекрасным, полным ожидания счастья — ожидания встречи с Индой, ожиданием встречи с родителями, с Гванджи и учителем Шалвой, с друзьями юности, с соседями и родственниками... И все это было до въезда в деревню, до встречи с Индой, до выстрела пушки, до нападения на беззащитных односельчан. Все это было, а сейчас ничего нет, кроме тоски, сожаления и беспомощности. Между Джвебе и веселым, беззаботным счастьем опустился черный непроницаемый занавес.
Джвебе не заметил, как подошел ко двору Иване Эсебуа. Вот оно, окно Инды. Освещенное окно. Значит* Инда тоже не спит. Вот мелькнула в окне тень Инды... Милой Инды. Любимой Инды. Джвебе не хотел сейчас приходить к этому дому. Он страшился сейчас встречи
с Индой, но сердце привело его сюда. Нет, не рассудок — сердце привело. Тень Инды снова мелькнула в окне. Рассудок может подождать, а сердце не ждет. И, не отдавая себе отчета в том, что делает, Джвебе перепрыгнул через плетень и подошел к окну.
«Инда!» — прошептало сердце. И тень мгновенно возникла за окошком. «Инда!» — повторило сердце. Тень подняла руку и коснулась стекла. «Инда! Инда!»
Инда отворила окно. Свет из комнаты упал на Джвебе, и девушка с радостью и страхом увидела печальное измученное лицо любимого.
— Джвебе!
Джвебе умоляюще протянул к девушке руки:
— Инда!
— Джвебе!
Инда подобрала подол платья и стала на подоконник. Теплое тело девушки скользнуло в руки Джвебе. Он с силой прижал ее к себе, боясь опустить на землю, страшась, что Инда уйдет, потому что теперь вся деревня против него, вся деревня. Но девушка всем телом отдалась его рукам, и, хотя дождь все усиливался, вода уже не затекала Джвебе за ворот,— теперь дождь падал на плечи Инды, на волосы Инды, на спину Инды. А Инда прижалась лицом к лицу Джвебе, грудью к груди Джвебе,— Инда прикрыла его от дождя.
Джвебе упал на колени, обхватил руками ноги Инды.
— Инда, Инда! — шептал он, словно не было других слов в его языке. Да не нужны были ему сейчас другие слова.
Рука Инды лежала на его голове, пальцы ее скользили по его мокрым волосам.
— Встань, Джвебе!
— Инда, Инда!
— Встань, Джвебе!
— Инда, Инда!
— Ты уже был дома, Джвебе?
— А разве я могу показаться дома, Инда?
— Почему же нет, Джвебе?
— С каким лицом я появлюсь дома, Инда?
— Пойди домой, Джвебе. Мать пожалей. Она так тоскует по тебе, Джвебе.
— Как мне показаться на глаза матери?
— Встань, Джвебе,— Инда попыталась поднять его.— Разве ты виноват, Джвебе?
— Так кто же виноват, Инда?
— Чтоб земля поглотила того офицера!
— Дьявол меня, видно, попутал, когда я вступил в гвардию. Не иначе как дьявол.
— Нужда завела тебя в гвардию, Джвебе.
— Кто не нуждается в наше время, Инда?
— И кто не ошибается в наше время, Джвебе?
— Я сгонял родную мать с земли Чичуа, я чуть не растоптал родную мать своим конем, Инда!
— Успокойся, Джвебе!
— Я и тебя с твоим отцом прогнал с земли Чичуа, Инда!
— Отцу совсем не нужна эта проклятая земля, Джвебе. И мне она не нужна...
— Я и учителя Шалву согнал с земли Чичуа, Инда!
— Но и учителю Шалве не нужна та проклятая земля. Он все тебе простит, Джвебе!
— А мать, Инда?
— И мать простит тебе, Джвебе!
— А отец? Отец не простит меня, Инда!
— Отец не простит, Джвебе!
— Мне жалко Гванджи, Инда!
— Бедного Гванджи всю зиму трясла лихорадка.
— Да, она совсем извела его.
— Гванджи очень любит тебя, Джвебе!
— И я люблю Гванджи, Инда. Мальчик дважды приходил ко мне и все звал домой. А что я ему мог сказать, Инда?
— Надо было пойти домой, Джвебе.
— Но я не могу пойти домой, Инда!
— Гванджи так гордился, что ты народогвардеец, Джвебе.
— Народогвардеец... Ах, если бы ты знала, Инда!
— Успокойся, Джвебе!
— Хоть ты прости меня, Инда!
— Пусть твое горе на меня падет, Джвебе!
— Инда!
— Ты совсем вымок, ты простынешь, Джвебе.
— Инда!
Дождь прекратился, очистилось небо, и деревню залил лунный свет, но у Маки по-прежнему горела лампа. Мака еще не ложилась спать — как присела на тахту, так и осталась сидеть. На другой тахте спит Гванджи — он спит неспокойно, все время ворочается и что-то бормочет невнятной скороговоркой.
«Бедный Гванджи»,— думает Мака, не отрывая глаз от лежащей перед ней фотокарточки Вардена и Джвебе.
Братья стоят, тесно прижавшись друг к другу,— плечом к плечу. Варден — рослый, красивый юноша с черными, только-только пробившимися усиками. Девятилетний Джвебе худенький, слабенький.
Фотограф вставил обоим вместо глаз мелкие круглые стеклышки. Братья улыбались, но улыбались только их лица, а глаза — нет, потому что стекло улыбаться не умеет. Улыбались братья неловко, неестественно, как улыбаются на многих фотографиях малыши, которым обещали, что из объектива вылетит птичка. И стояли братья напряженно, навытяжку. Но мать видела их сейчас такими, какими они были в жизни: веселыми, озорными, беспокойными, добрыми, а главное — любящими друг друга.
— Хоть бы убила меня твоя лошадь, Джвебе. Хоть бы проглотила меня та проклятая земля, сынок! До чего я дожила. Отец не пускает тебя в дом! Родной отец не пускает! Безбожник,— горестно шептала Мака пересохшими губами.
А «безбожник» Беглар лежал на своей тахте в соседней комнате и тоже не спал. И думал Беглар о том же, что и Мака: за что же так надругалась над ним судьба? Ведь это же беда, да еще какая,— он, Беглар, не пустил в дом сына, любимого сына, родного сына.
— Где ты, Варден? Хоть бы ты был здесь, мой умный сын,— шептала пересохшими губами Мака.— Джвебе послушался бы тебя, Джвебе не пошел бы в гвардию, если бы ты был рядом, Варден! Где ты, Варден? Как терпит сердце твоей матери такую долгую, бесконечную разлуку?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44
В окне мелькнула тревожная тень матери. Одеревеневшие губы Джвебе дрогнули, и он чуть не крикнул: «Мама!», но спохватился и зажал рот ладонью.
И опять принялся вышагивать по проулку, шлепая по лужам, увязая в размокшей глине. Все, что Джвебе увидел сегодня в деревне, на дороге и в поле, казалось ему чудовищным, кошмарным сном. Никогда еще в один день не менялась с такой головокружительной быстротой его жизнь. Вчера и сегодня утром все казалось ему таким привлекательным, прекрасным, полным ожидания счастья — ожидания встречи с Индой, ожиданием встречи с родителями, с Гванджи и учителем Шалвой, с друзьями юности, с соседями и родственниками... И все это было до въезда в деревню, до встречи с Индой, до выстрела пушки, до нападения на беззащитных односельчан. Все это было, а сейчас ничего нет, кроме тоски, сожаления и беспомощности. Между Джвебе и веселым, беззаботным счастьем опустился черный непроницаемый занавес.
Джвебе не заметил, как подошел ко двору Иване Эсебуа. Вот оно, окно Инды. Освещенное окно. Значит* Инда тоже не спит. Вот мелькнула в окне тень Инды... Милой Инды. Любимой Инды. Джвебе не хотел сейчас приходить к этому дому. Он страшился сейчас встречи
с Индой, но сердце привело его сюда. Нет, не рассудок — сердце привело. Тень Инды снова мелькнула в окне. Рассудок может подождать, а сердце не ждет. И, не отдавая себе отчета в том, что делает, Джвебе перепрыгнул через плетень и подошел к окну.
«Инда!» — прошептало сердце. И тень мгновенно возникла за окошком. «Инда!» — повторило сердце. Тень подняла руку и коснулась стекла. «Инда! Инда!»
Инда отворила окно. Свет из комнаты упал на Джвебе, и девушка с радостью и страхом увидела печальное измученное лицо любимого.
— Джвебе!
Джвебе умоляюще протянул к девушке руки:
— Инда!
— Джвебе!
Инда подобрала подол платья и стала на подоконник. Теплое тело девушки скользнуло в руки Джвебе. Он с силой прижал ее к себе, боясь опустить на землю, страшась, что Инда уйдет, потому что теперь вся деревня против него, вся деревня. Но девушка всем телом отдалась его рукам, и, хотя дождь все усиливался, вода уже не затекала Джвебе за ворот,— теперь дождь падал на плечи Инды, на волосы Инды, на спину Инды. А Инда прижалась лицом к лицу Джвебе, грудью к груди Джвебе,— Инда прикрыла его от дождя.
Джвебе упал на колени, обхватил руками ноги Инды.
— Инда, Инда! — шептал он, словно не было других слов в его языке. Да не нужны были ему сейчас другие слова.
Рука Инды лежала на его голове, пальцы ее скользили по его мокрым волосам.
— Встань, Джвебе!
— Инда, Инда!
— Встань, Джвебе!
— Инда, Инда!
— Ты уже был дома, Джвебе?
— А разве я могу показаться дома, Инда?
— Почему же нет, Джвебе?
— С каким лицом я появлюсь дома, Инда?
— Пойди домой, Джвебе. Мать пожалей. Она так тоскует по тебе, Джвебе.
— Как мне показаться на глаза матери?
— Встань, Джвебе,— Инда попыталась поднять его.— Разве ты виноват, Джвебе?
— Так кто же виноват, Инда?
— Чтоб земля поглотила того офицера!
— Дьявол меня, видно, попутал, когда я вступил в гвардию. Не иначе как дьявол.
— Нужда завела тебя в гвардию, Джвебе.
— Кто не нуждается в наше время, Инда?
— И кто не ошибается в наше время, Джвебе?
— Я сгонял родную мать с земли Чичуа, я чуть не растоптал родную мать своим конем, Инда!
— Успокойся, Джвебе!
— Я и тебя с твоим отцом прогнал с земли Чичуа, Инда!
— Отцу совсем не нужна эта проклятая земля, Джвебе. И мне она не нужна...
— Я и учителя Шалву согнал с земли Чичуа, Инда!
— Но и учителю Шалве не нужна та проклятая земля. Он все тебе простит, Джвебе!
— А мать, Инда?
— И мать простит тебе, Джвебе!
— А отец? Отец не простит меня, Инда!
— Отец не простит, Джвебе!
— Мне жалко Гванджи, Инда!
— Бедного Гванджи всю зиму трясла лихорадка.
— Да, она совсем извела его.
— Гванджи очень любит тебя, Джвебе!
— И я люблю Гванджи, Инда. Мальчик дважды приходил ко мне и все звал домой. А что я ему мог сказать, Инда?
— Надо было пойти домой, Джвебе.
— Но я не могу пойти домой, Инда!
— Гванджи так гордился, что ты народогвардеец, Джвебе.
— Народогвардеец... Ах, если бы ты знала, Инда!
— Успокойся, Джвебе!
— Хоть ты прости меня, Инда!
— Пусть твое горе на меня падет, Джвебе!
— Инда!
— Ты совсем вымок, ты простынешь, Джвебе.
— Инда!
Дождь прекратился, очистилось небо, и деревню залил лунный свет, но у Маки по-прежнему горела лампа. Мака еще не ложилась спать — как присела на тахту, так и осталась сидеть. На другой тахте спит Гванджи — он спит неспокойно, все время ворочается и что-то бормочет невнятной скороговоркой.
«Бедный Гванджи»,— думает Мака, не отрывая глаз от лежащей перед ней фотокарточки Вардена и Джвебе.
Братья стоят, тесно прижавшись друг к другу,— плечом к плечу. Варден — рослый, красивый юноша с черными, только-только пробившимися усиками. Девятилетний Джвебе худенький, слабенький.
Фотограф вставил обоим вместо глаз мелкие круглые стеклышки. Братья улыбались, но улыбались только их лица, а глаза — нет, потому что стекло улыбаться не умеет. Улыбались братья неловко, неестественно, как улыбаются на многих фотографиях малыши, которым обещали, что из объектива вылетит птичка. И стояли братья напряженно, навытяжку. Но мать видела их сейчас такими, какими они были в жизни: веселыми, озорными, беспокойными, добрыми, а главное — любящими друг друга.
— Хоть бы убила меня твоя лошадь, Джвебе. Хоть бы проглотила меня та проклятая земля, сынок! До чего я дожила. Отец не пускает тебя в дом! Родной отец не пускает! Безбожник,— горестно шептала Мака пересохшими губами.
А «безбожник» Беглар лежал на своей тахте в соседней комнате и тоже не спал. И думал Беглар о том же, что и Мака: за что же так надругалась над ним судьба? Ведь это же беда, да еще какая,— он, Беглар, не пустил в дом сына, любимого сына, родного сына.
— Где ты, Варден? Хоть бы ты был здесь, мой умный сын,— шептала пересохшими губами Мака.— Джвебе послушался бы тебя, Джвебе не пошел бы в гвардию, если бы ты был рядом, Варден! Где ты, Варден? Как терпит сердце твоей матери такую долгую, бесконечную разлуку?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44