Изящным
движением пальчиков одной руки она чуть раздвинула эту шелковистую завесу
и игриво посматривала на Мышелова, а в другой руке держала кастаньеты,
которыми постукивала в медленном томном ритме, изредка прерывавшемся
взрывами стаккато.
Мышелов уже подумывал было повернуть разок-другой торчавшую у его
локтя золотую рукоятку, усеянную рубинами, но тут увидел в дальнем конце
лавки сияющую стену. Из чего она может быть сделана? Из бесчисленного
числа крошечных алмазов, вплавленных в дымчатое стекло? Из черного опала?
Черного жемчуга? Затвердевшего черного лунного света?
Как бы там ни было, стена мгновенно заворожила Мышелова, и он,
заложив книгу девятиколенной трубкой - кстати сказать, на весьма
увлекательном месте, касающемся фехтования, где описывался универсальный
отбив с пятью ложными вариантами, а также три истинных разновидности
секретного выпада, - и лишь шутливо погрозив пальцем золотоволосой
чаровнице в красном бархате, поспешно направился в конец лавки.
Когда он подошел к черной стене, ему на миг показалось, что из нее
выходит серебристое привидение, вернее, серебристый скелет, однако Мышелов
тут же сообразил, что это всего-навсего его собственное отражение,
несколько приукрашенное глянцевитым материалом стены. То, что он принял
было за ребра, было просто серебристой шнуровкой его туники.
Глуповато ухмыльнувшись своему отражению, Мышелов протянул палец,
желая дотронуться до отражавшегося в стене серебристого пальца, но тут - о
чудо! - его рука свободно прошла сквозь стену, и он ощутил при этом лишь
приятный холодок, словно от свежих простынь на только что постланной
кровати.
Он взглянул на свою руку, находившуюся внутри стены, и - о новое
чудо! - увидел, что она сделалась серебристой и как будто покрылась
мелкими чешуйками. И хотя это была явно его рука - он убедился в этом,
сжав пальцы в кулак, - на ней теперь не осталось ни единого шрама, она
сделалась изящнее, пальцы чуть длиннее - словом, стала красивее, чем миг
назад.
Мышелов пошевелил пальцами: это было похоже на стайку резвящихся
серебристых рыбок.
Ему в голову пришла вдруг причудливая мысль, что здесь, в помещении,
устроен пруд, вернее бассейн с темной свежей жидкостью, стоящей
вертикально, так что в нее можно войти непринужденно и грациозно, а не
нырять с шумом и брызгами.
А как это дивно, что бассейн наполнен не мокрой холодной водой, а
темновато-лунной квинтэссенцией сна! Квинтэссенцией, имеющей косметические
и лечебные свойства - что-то вроде грязевых ванн без грязи. Мышелов решил,
что должен тотчас же искупаться в чудесном бассейне, но тут взгляд его
упал на длинное и высокое черное ложе, стоявшее у другого конца темной
жидкой стены; рядом с ложем помещался небольшой столик на высоких ножках,
на котором были приготовлены всевозможные яства, а также хрустальный
кувшин и кубок.
Мышелов двинулся вдоль стены, чтобы получше рассмотреть все это
великолепие, и его прекрасное отражение зашагало рядом.
Несколько шагов он держал руку внутри стены, а потом вытащил: чешуйки
тут же исчезли, вновь появились знакомые шрамы.
При ближайшем рассмотрении ложе обернулось узким черным гробом с
высокими стенками, обитым изнутри стеганым черным атласом и с горкой
подушечек из такого же материала в одном конце. Выглядел гроб заманчиво
удобным и покойным - не таким соблазнительным, как черная стена, но все же
очень привлекательно; в одной из обитых черным атласом стенок гроба была
даже полочка с тонкими черными книжечками для развлечения его обитателя,
рядом стояла незажженная черная свеча.
Все закуски на эбеновом столике, стоявшем подле гроба, были черного
цвета. Сначала на взгляд, а потом и на вкус Мышелов определил, что это
такое: тонкие ломтики очень темного рисового хлеба с маковой корочкой,
намазанные черным маслом; куски зажаренного до угольной черноты мяса;
тонкие ломтики точно так же зажаренной телячьей печенки в каком-то темном
соусе с каперсами; желе из черного винограда; очень тонко нарезанные
жареные трюфеля и другие грибы; маринованные каштаны; и, разумеется,
зрелые маслины и черная икра. Пенящийся черный напиток оказался крепким
портером, смешанным с илтхмарским игристым.
Прежде чем погрузиться в черную стену. Мышелов решил освежить себя
изнутри, поскольку у него от губ к животу уже прокатывалась мягкая волна
голода.
Фафхрд возвратился на площадь Тайных Восторгов; ступал он очень
осторожно, зажав между указательным и большим пальцами левой руки
потрепанный шарф-невидимку, а между теми же пальцами правой, только с еще
большей опаской - мерцающую паутинку повязки прозрения. Он не был вполне
уверен, что на этом невесомом шестиугольнике не осталось ни одного паука.
На противоположной стороне площади он увидел залитый светом вход в
лавку - форпост грозных Пожирателей, как ему сказали - и около него
волнующуюся толпу, над которой плыл хриплый возбужденный шепот.
Единственной принадлежностью лавки, которую Фафхрду удалось
разглядеть с такого расстояния, был привратник в красной шапочке и туфлях
и пузырящихся штанах: теперь он не скакал, а опершись на длинную метлу,
стоял у сводчатого дверного проема.
Широким движением левой руки Фафхрд накинул шарф-невидимку на шею.
Концы потрепанной ленты легли на грудь его куртки из волчьего меха, не
доходя до широкого пояса, на котором висел длинный меч и небольшой боевой
топор. Насколько Северянин видел, тело его никуда не исчезло, поэтому он
засомневался, в исправности ли шарф. Как и многие другие чародеи, Нингобль
мог без колебаний подсунуть человеку никуда не годный амулет, причем вовсе
не обязательно из вероломства, а просто чтобы как-то подбодрить своего
подопечного. Тем не менее Фафхрд смело направился к лавке.
Северянин был высок, широкоплеч и выглядел крайне внушительно; в
сверхцивилизованном Ланкмаре его варварское одеяние и вооружение лишь
подчеркивали это впечатление, поэтому он привык, что горожане обычно
расступаются перед ним: не было еще случая, чтобы кто-нибудь не уступил
ему дорогу.
На сей раз он был потрясен. Писцы, наемные убийцы с нездоровым цветом
лица, судомойки, студенты, рабы, второразрядные купцы и захудалые
куртизанки - словом все, кто обычно мгновенно уходил у него с пути
(последние, правда, не преминув призывно вильнуть бедрами), теперь шли
прямо на него, так что ему приходилось то и дело отступать в сторону,
останавливаться и даже делать шаг назад, чтобы кто-нибудь в него не
врезался или не отдавил ногу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72
движением пальчиков одной руки она чуть раздвинула эту шелковистую завесу
и игриво посматривала на Мышелова, а в другой руке держала кастаньеты,
которыми постукивала в медленном томном ритме, изредка прерывавшемся
взрывами стаккато.
Мышелов уже подумывал было повернуть разок-другой торчавшую у его
локтя золотую рукоятку, усеянную рубинами, но тут увидел в дальнем конце
лавки сияющую стену. Из чего она может быть сделана? Из бесчисленного
числа крошечных алмазов, вплавленных в дымчатое стекло? Из черного опала?
Черного жемчуга? Затвердевшего черного лунного света?
Как бы там ни было, стена мгновенно заворожила Мышелова, и он,
заложив книгу девятиколенной трубкой - кстати сказать, на весьма
увлекательном месте, касающемся фехтования, где описывался универсальный
отбив с пятью ложными вариантами, а также три истинных разновидности
секретного выпада, - и лишь шутливо погрозив пальцем золотоволосой
чаровнице в красном бархате, поспешно направился в конец лавки.
Когда он подошел к черной стене, ему на миг показалось, что из нее
выходит серебристое привидение, вернее, серебристый скелет, однако Мышелов
тут же сообразил, что это всего-навсего его собственное отражение,
несколько приукрашенное глянцевитым материалом стены. То, что он принял
было за ребра, было просто серебристой шнуровкой его туники.
Глуповато ухмыльнувшись своему отражению, Мышелов протянул палец,
желая дотронуться до отражавшегося в стене серебристого пальца, но тут - о
чудо! - его рука свободно прошла сквозь стену, и он ощутил при этом лишь
приятный холодок, словно от свежих простынь на только что постланной
кровати.
Он взглянул на свою руку, находившуюся внутри стены, и - о новое
чудо! - увидел, что она сделалась серебристой и как будто покрылась
мелкими чешуйками. И хотя это была явно его рука - он убедился в этом,
сжав пальцы в кулак, - на ней теперь не осталось ни единого шрама, она
сделалась изящнее, пальцы чуть длиннее - словом, стала красивее, чем миг
назад.
Мышелов пошевелил пальцами: это было похоже на стайку резвящихся
серебристых рыбок.
Ему в голову пришла вдруг причудливая мысль, что здесь, в помещении,
устроен пруд, вернее бассейн с темной свежей жидкостью, стоящей
вертикально, так что в нее можно войти непринужденно и грациозно, а не
нырять с шумом и брызгами.
А как это дивно, что бассейн наполнен не мокрой холодной водой, а
темновато-лунной квинтэссенцией сна! Квинтэссенцией, имеющей косметические
и лечебные свойства - что-то вроде грязевых ванн без грязи. Мышелов решил,
что должен тотчас же искупаться в чудесном бассейне, но тут взгляд его
упал на длинное и высокое черное ложе, стоявшее у другого конца темной
жидкой стены; рядом с ложем помещался небольшой столик на высоких ножках,
на котором были приготовлены всевозможные яства, а также хрустальный
кувшин и кубок.
Мышелов двинулся вдоль стены, чтобы получше рассмотреть все это
великолепие, и его прекрасное отражение зашагало рядом.
Несколько шагов он держал руку внутри стены, а потом вытащил: чешуйки
тут же исчезли, вновь появились знакомые шрамы.
При ближайшем рассмотрении ложе обернулось узким черным гробом с
высокими стенками, обитым изнутри стеганым черным атласом и с горкой
подушечек из такого же материала в одном конце. Выглядел гроб заманчиво
удобным и покойным - не таким соблазнительным, как черная стена, но все же
очень привлекательно; в одной из обитых черным атласом стенок гроба была
даже полочка с тонкими черными книжечками для развлечения его обитателя,
рядом стояла незажженная черная свеча.
Все закуски на эбеновом столике, стоявшем подле гроба, были черного
цвета. Сначала на взгляд, а потом и на вкус Мышелов определил, что это
такое: тонкие ломтики очень темного рисового хлеба с маковой корочкой,
намазанные черным маслом; куски зажаренного до угольной черноты мяса;
тонкие ломтики точно так же зажаренной телячьей печенки в каком-то темном
соусе с каперсами; желе из черного винограда; очень тонко нарезанные
жареные трюфеля и другие грибы; маринованные каштаны; и, разумеется,
зрелые маслины и черная икра. Пенящийся черный напиток оказался крепким
портером, смешанным с илтхмарским игристым.
Прежде чем погрузиться в черную стену. Мышелов решил освежить себя
изнутри, поскольку у него от губ к животу уже прокатывалась мягкая волна
голода.
Фафхрд возвратился на площадь Тайных Восторгов; ступал он очень
осторожно, зажав между указательным и большим пальцами левой руки
потрепанный шарф-невидимку, а между теми же пальцами правой, только с еще
большей опаской - мерцающую паутинку повязки прозрения. Он не был вполне
уверен, что на этом невесомом шестиугольнике не осталось ни одного паука.
На противоположной стороне площади он увидел залитый светом вход в
лавку - форпост грозных Пожирателей, как ему сказали - и около него
волнующуюся толпу, над которой плыл хриплый возбужденный шепот.
Единственной принадлежностью лавки, которую Фафхрду удалось
разглядеть с такого расстояния, был привратник в красной шапочке и туфлях
и пузырящихся штанах: теперь он не скакал, а опершись на длинную метлу,
стоял у сводчатого дверного проема.
Широким движением левой руки Фафхрд накинул шарф-невидимку на шею.
Концы потрепанной ленты легли на грудь его куртки из волчьего меха, не
доходя до широкого пояса, на котором висел длинный меч и небольшой боевой
топор. Насколько Северянин видел, тело его никуда не исчезло, поэтому он
засомневался, в исправности ли шарф. Как и многие другие чародеи, Нингобль
мог без колебаний подсунуть человеку никуда не годный амулет, причем вовсе
не обязательно из вероломства, а просто чтобы как-то подбодрить своего
подопечного. Тем не менее Фафхрд смело направился к лавке.
Северянин был высок, широкоплеч и выглядел крайне внушительно; в
сверхцивилизованном Ланкмаре его варварское одеяние и вооружение лишь
подчеркивали это впечатление, поэтому он привык, что горожане обычно
расступаются перед ним: не было еще случая, чтобы кто-нибудь не уступил
ему дорогу.
На сей раз он был потрясен. Писцы, наемные убийцы с нездоровым цветом
лица, судомойки, студенты, рабы, второразрядные купцы и захудалые
куртизанки - словом все, кто обычно мгновенно уходил у него с пути
(последние, правда, не преминув призывно вильнуть бедрами), теперь шли
прямо на него, так что ему приходилось то и дело отступать в сторону,
останавливаться и даже делать шаг назад, чтобы кто-нибудь в него не
врезался или не отдавил ногу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72