После этого Мышелов и Фафхрд,
разузнав еще кое-что и сделав кое-какие тайные приготовления, вышли из
"Серебряного Угря" в лунную ночь, неся с собою непонятные предметы,
возбудившие тревогу и подозрения хозяина таверны и ее посетителей.
Никто не отрицал, что предмет, который Фафхрд нес под своим широким
плащом, двигался как живой и имел размеры крупной птицы.
Лунный свет нимало не смягчил резкие очертания каменного дома,
принадлежавшего ростовщику Муулшу. Прямоугольный, трехэтажный, с плоской
крышей и узенькими окошками, он, словно пария, стоял в некотором отдалении
от таких же домов торговцев зерном.
Неподалеку катил свои воды Хлал, сердито пенясь в этой части города,
словно локоть, врезающийся в могучий поток. Над самой водой высилась
темная башня - один из проклятых и заброшенных ланкмарских храмов, который
давным-давно был закрыт по причинам, известным лишь нескольким жрецам и
некромантам.
По другую сторону дома чернели здания складов, стоявших впритык друг
к другу. Дом Муулша оставлял впечатление молчаливой мощи, а значит,
надежно охраняемых богатств и секретов.
Однако Серый Мышелов, заглянувший через обычное для ланкмарских домов
окно на крыше в будуар жены Муулша, увидел совершенно другого ростовщика.
Известный своею черствостью процентщик, спасовавший в супружеской
перепалке, напоминал сейчас не то ластящуюся к ногам хозяйки собачонку, не
то встревоженную и заботливую наседку.
- Ты - червяк! Слизень! Жирная, толстая скотина! - напевно чистила
Муулша его стройная и юная жена. - Своей вонючей алчностью ты загубил мне
всю жизнь! Ни одной благородной даме и в голову не придет заговорить со
мной. Ни один лорд или даже купец не осмеливается ухаживать за мной. Меня
изгнали из общества. И все потому, что твои мерзкие пальцы грязны от
вечного пересчитывания монет!
- Но Атья, - робко пробормотал супруг, - я думал, у тебя есть друзья,
которых ты навещаешь. Почти каждый день ты пропадаешь на долгие часы и
никогда не говоришь мне, куда идешь.
- Чурбан бесчувственный! - завопила Атья. - Что удивительного в том,
что я ускользаю в какой-нибудь укромный уголок, чтобы поплакать и
попытаться найти горькое утешение в уединении? Тебе никогда не понять моих
чувств. И зачем только я вышла за тебя? В жизни бы этого не сделала,
можешь быть уверен, если бы мой бедный отец не оказался на мели и ты не
вынудил бы его отдать меня в жены. Ты купил меня! Только так ты и умеешь
добиваться своего! А когда мой бедный отец умер, у тебя хватило наглости
купить и этот дом - его дом, дом, в котором я родилась. Ты сделал это,
чтобы довершить мое унижение. Тут ведь все вокруг меня знают, и любой
может сказать: "Вот идет жена этого скряги-ростовщика!" - если, конечно,
он употребит вежливое слово "жена". Тебе нужно лишь мучить и унижать меня,
чтобы я скатилась до твоего уровня, ниже которого некуда. Гнусная свинья,
вот ты кто!
С этими словами девушка забарабанила золочеными каблучками по
сверкающему паркету. Одетая в желтую шелковую тунику и шальвары, она
выглядела хрупкой и очень хорошенькой. Ее головка с крошечным подбородком
и яркими глазами, увенчанная копною блестящих и гладких черных волос, была
необычайно привлекательна. Быстрые движения оставляли впечатление
непрерывного трепетания. В этот миг каждый ее жест был полон гнева и
невыносимого раздражения, однако в них чувствовалась и привычная
непринужденность, благодаря чему Мышелов, наслаждавшийся уморительным
зрелищем, сделал вывод, что подобная сцена разыгрывается далеко не
впервые.
Комната с шелковыми драпировками и изящной мебелью была под стать
хозяйке. Многочисленные низенькие столики были заставлены баночками с
косметикой, бонбоньерками и всяческими безделушками. Пламя длинных свечей
чуть колыхалось от теплого ветерка, проникавшего через открытое окно.
С потолка на тонких цепочках свисала дюжина клеток с канарейками,
соловьями, попугайчиками и другими певчими птичками, из которых одни
дремали, другие сонно чирикали. На полу тут и там лежали маленькие
пушистые коврики. Словом, довольно уютное и мягкое гнездышко для каменного
Ланкмара.
Муулш был примера таким, каким изобразила его жена - жирным,
уродливым и лет на двадцать старше нее. Кричащих расцветок туника висела
на нем, как мешок. В его глазах, устремленных на жену, была забавная смесь
страха и желания.
- Ну, Атья, голубка моя, не надо на меня сердиться. Я ведь стараюсь
угодить тебе изо всех сил, я так тебя люблю! - возопил он, пытаясь накрыть
ладонью ее руку. Она ускользнула. Он неуклюже бросился за ней и тут же
налетел на низко висевшую клетку. Супруга с гневом набросилась на него:
- Не смей трогать моих птичек, скотина! Ну, ну, мои миленькие, не
бойтесь, это просто старая слониха.
- Да чтоб их разорвало, этих твоих птичек! - держась за лоб,
порывисто воскликнул ростовщик, но сразу же опомнился и стал отступать
назад, словно боясь, что схлопочет туфлей по физиономии.
- Ах вот как? Тебе мало прежних оскорблений, ты теперь хочешь, чтобы
нас разорвало? - проговорила Атья, тон которой внезапно сделался ледяным.
- Ну что ты, возлюбленная моя Атья! Я забылся. Я очень тебя люблю и
твоих пернатых крошек тоже. Я не имел в виду ничего плохого.
- Как же, ничего плохого! Ты лишь хочешь замучить нас до смерти.
Хочешь унизить и...
- Но Атья, - умиротворяюще произнес ростовщик, - по-моему, я вовсе
тебя не унизил. Вспомни-ка: даже до нашей свадьбы твоя семья не водилась с
ланкмарским обществом.
Мышелов, едва сдерживая смех, понял, что последнее замечание было
ошибкой. Дошло это и до Муулша: когда Атья, побледнев, потянулась за
тяжелой хрустальной бутылкой, он отступил назад и закричал:
- Я принес тебе подарок!
- Могу себе представить, - презрительно скривилась женщина, которая
немного успокоилась, но все еще держала бутылку наготове. - Должно быть,
какая-нибудь дешевка, какую приличная дама подарила бы своей горничной.
Или кричащие тряпки, годные разве что для публичной девки.
- О нет, дорогая, это подарок, достойный императрицы.
- Я тебе не верю. В Ланкмаре меня не принимают только из-за твоего
скверного вкуса и дурных манер. - Тонкие и безвольные губки избалованной
женщины надулись, ее прелестная грудь продолжала вздыматься от гнева. -
"Она сожительница ростовщика Муулша", говорят люди и хихикают надо мной.
Хихикают, ты понимаешь это?
- Они не должны так делать. Я ведь могу купить их всех вместе!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72
разузнав еще кое-что и сделав кое-какие тайные приготовления, вышли из
"Серебряного Угря" в лунную ночь, неся с собою непонятные предметы,
возбудившие тревогу и подозрения хозяина таверны и ее посетителей.
Никто не отрицал, что предмет, который Фафхрд нес под своим широким
плащом, двигался как живой и имел размеры крупной птицы.
Лунный свет нимало не смягчил резкие очертания каменного дома,
принадлежавшего ростовщику Муулшу. Прямоугольный, трехэтажный, с плоской
крышей и узенькими окошками, он, словно пария, стоял в некотором отдалении
от таких же домов торговцев зерном.
Неподалеку катил свои воды Хлал, сердито пенясь в этой части города,
словно локоть, врезающийся в могучий поток. Над самой водой высилась
темная башня - один из проклятых и заброшенных ланкмарских храмов, который
давным-давно был закрыт по причинам, известным лишь нескольким жрецам и
некромантам.
По другую сторону дома чернели здания складов, стоявших впритык друг
к другу. Дом Муулша оставлял впечатление молчаливой мощи, а значит,
надежно охраняемых богатств и секретов.
Однако Серый Мышелов, заглянувший через обычное для ланкмарских домов
окно на крыше в будуар жены Муулша, увидел совершенно другого ростовщика.
Известный своею черствостью процентщик, спасовавший в супружеской
перепалке, напоминал сейчас не то ластящуюся к ногам хозяйки собачонку, не
то встревоженную и заботливую наседку.
- Ты - червяк! Слизень! Жирная, толстая скотина! - напевно чистила
Муулша его стройная и юная жена. - Своей вонючей алчностью ты загубил мне
всю жизнь! Ни одной благородной даме и в голову не придет заговорить со
мной. Ни один лорд или даже купец не осмеливается ухаживать за мной. Меня
изгнали из общества. И все потому, что твои мерзкие пальцы грязны от
вечного пересчитывания монет!
- Но Атья, - робко пробормотал супруг, - я думал, у тебя есть друзья,
которых ты навещаешь. Почти каждый день ты пропадаешь на долгие часы и
никогда не говоришь мне, куда идешь.
- Чурбан бесчувственный! - завопила Атья. - Что удивительного в том,
что я ускользаю в какой-нибудь укромный уголок, чтобы поплакать и
попытаться найти горькое утешение в уединении? Тебе никогда не понять моих
чувств. И зачем только я вышла за тебя? В жизни бы этого не сделала,
можешь быть уверен, если бы мой бедный отец не оказался на мели и ты не
вынудил бы его отдать меня в жены. Ты купил меня! Только так ты и умеешь
добиваться своего! А когда мой бедный отец умер, у тебя хватило наглости
купить и этот дом - его дом, дом, в котором я родилась. Ты сделал это,
чтобы довершить мое унижение. Тут ведь все вокруг меня знают, и любой
может сказать: "Вот идет жена этого скряги-ростовщика!" - если, конечно,
он употребит вежливое слово "жена". Тебе нужно лишь мучить и унижать меня,
чтобы я скатилась до твоего уровня, ниже которого некуда. Гнусная свинья,
вот ты кто!
С этими словами девушка забарабанила золочеными каблучками по
сверкающему паркету. Одетая в желтую шелковую тунику и шальвары, она
выглядела хрупкой и очень хорошенькой. Ее головка с крошечным подбородком
и яркими глазами, увенчанная копною блестящих и гладких черных волос, была
необычайно привлекательна. Быстрые движения оставляли впечатление
непрерывного трепетания. В этот миг каждый ее жест был полон гнева и
невыносимого раздражения, однако в них чувствовалась и привычная
непринужденность, благодаря чему Мышелов, наслаждавшийся уморительным
зрелищем, сделал вывод, что подобная сцена разыгрывается далеко не
впервые.
Комната с шелковыми драпировками и изящной мебелью была под стать
хозяйке. Многочисленные низенькие столики были заставлены баночками с
косметикой, бонбоньерками и всяческими безделушками. Пламя длинных свечей
чуть колыхалось от теплого ветерка, проникавшего через открытое окно.
С потолка на тонких цепочках свисала дюжина клеток с канарейками,
соловьями, попугайчиками и другими певчими птичками, из которых одни
дремали, другие сонно чирикали. На полу тут и там лежали маленькие
пушистые коврики. Словом, довольно уютное и мягкое гнездышко для каменного
Ланкмара.
Муулш был примера таким, каким изобразила его жена - жирным,
уродливым и лет на двадцать старше нее. Кричащих расцветок туника висела
на нем, как мешок. В его глазах, устремленных на жену, была забавная смесь
страха и желания.
- Ну, Атья, голубка моя, не надо на меня сердиться. Я ведь стараюсь
угодить тебе изо всех сил, я так тебя люблю! - возопил он, пытаясь накрыть
ладонью ее руку. Она ускользнула. Он неуклюже бросился за ней и тут же
налетел на низко висевшую клетку. Супруга с гневом набросилась на него:
- Не смей трогать моих птичек, скотина! Ну, ну, мои миленькие, не
бойтесь, это просто старая слониха.
- Да чтоб их разорвало, этих твоих птичек! - держась за лоб,
порывисто воскликнул ростовщик, но сразу же опомнился и стал отступать
назад, словно боясь, что схлопочет туфлей по физиономии.
- Ах вот как? Тебе мало прежних оскорблений, ты теперь хочешь, чтобы
нас разорвало? - проговорила Атья, тон которой внезапно сделался ледяным.
- Ну что ты, возлюбленная моя Атья! Я забылся. Я очень тебя люблю и
твоих пернатых крошек тоже. Я не имел в виду ничего плохого.
- Как же, ничего плохого! Ты лишь хочешь замучить нас до смерти.
Хочешь унизить и...
- Но Атья, - умиротворяюще произнес ростовщик, - по-моему, я вовсе
тебя не унизил. Вспомни-ка: даже до нашей свадьбы твоя семья не водилась с
ланкмарским обществом.
Мышелов, едва сдерживая смех, понял, что последнее замечание было
ошибкой. Дошло это и до Муулша: когда Атья, побледнев, потянулась за
тяжелой хрустальной бутылкой, он отступил назад и закричал:
- Я принес тебе подарок!
- Могу себе представить, - презрительно скривилась женщина, которая
немного успокоилась, но все еще держала бутылку наготове. - Должно быть,
какая-нибудь дешевка, какую приличная дама подарила бы своей горничной.
Или кричащие тряпки, годные разве что для публичной девки.
- О нет, дорогая, это подарок, достойный императрицы.
- Я тебе не верю. В Ланкмаре меня не принимают только из-за твоего
скверного вкуса и дурных манер. - Тонкие и безвольные губки избалованной
женщины надулись, ее прелестная грудь продолжала вздыматься от гнева. -
"Она сожительница ростовщика Муулша", говорят люди и хихикают надо мной.
Хихикают, ты понимаешь это?
- Они не должны так делать. Я ведь могу купить их всех вместе!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72