Опустилась на колени рядом с Пухлом и открыла коробку.
Бод услышал, как она говорит:
- Лучше бы я стояла и смотрела, как ты умираешь, но я не могу. Никогда в жизни не могла смотреть, как умирает живое существо. Даже таракан. Даже такой жалкий мерзкий сукин сын, как ты…
Эти слова оживили надежды Бода на отсрочку приговора. Он тайком начал тереть туда-сюда запястья, чтобы ослабить веревку.
Выстрел дробовика вырвал из левого плеча Пухла кусок плоти, мышц и кости размером с бейсбольный мяч. Пухлу не слишком повезло, и он не потерял сознания от боли. Прикосновение женщины вызвало бессвязное бормотание и матерщину.
Она решительно приказала ему не дергаться.
Отвали от меня, ниггерша! Убирайся, еб твою мать! - Пухл охрип, глаза у него были дикие.
- Слышала, что человек говорит? - Это вмешался белый парень с «ремингтоном». - Он хочет истечь кровью, Джолейн, сама же слышишь.
Еще один взволнованный голос, похоже на Бода Геззера:
- Ради бога, Пухл, заткнись! Она просто пытается всю жизнь спасти, тупой ты мудак!
Ага. И точно, полковник.
Пухл встряхнулся, как собака, рассеивая кровь и мелкий песок. Велосипедная заплатка оторвалась, так что сейчас у Пухла были открыты оба глаза, чтобы держать ниггершу под прицелом, - точнее, наверное, полтора, поскольку незалеченное веко свисало как рваная занавеска.
- Э, слышь, ты чё делать-то со мной собралась, а?
- Попробовать промыть эту грязную огнестрельную рану и остановить тебе кровотечение.
- С чего бы?
- Хороший вопрос, - сказала женщина.
Вытянув шею, Пухл обнаружил, что голова его крепится к голому, заляпанному песком телу, которое ну никак не может ему принадлежать. Член, например, сморщился до размера малины - определенно не миллионерский член.
Не иначе все это кошмар, глюки от корабельного клея. Наверно, потому ниггерша и выглядит точняк как та, которую они грабанули на севере, та, что искогтила их до полусмерти своими жуткими ногтями цвета электрик.
- Ты не врач, - объявил ей Пухл.
- Нет, но я работаю у врача. У врача для животных…
- Твою бога душу мать.
- …а ты - самая тупая и вонючая тварь из тех, что я видела, - сухо сообщила женщина.
Пухл был слишком слаб, чтобы ей врезать. Он даже не был на все сто уверен, что правильно ее понял. Бред затуманивал его чувства.
- И чё ж ты будешь делать со всем этим лотерейным баблом, ниггерша?
- Да вот подумываю купить себе кадиллак-другой, - отвечала Джолейн, - и цветной телевизор с огромным экраном.
- Не смей со мной так говорить!
- И может, небольшой арбузный участок!
- Убьешь меня, да, детка? - спросил Пухл.
- Знаешь, заманчивая перспектива.
- Ты чё, нормально не можешь ответить?
Из-за плеча женщины показалось лицо белого парня.
Он удивленно присвистнул:
- Слышь, дружище, а что с твоим глазом?
Пухл напрягся и выдавил презрительную усмешку:
- А ты тут типа негролюб такой, ага.
- Я только учусь, - уточнил белый.
Перед тем как отрубиться, Пухл успел расслышать рев Бодеана Геззера:
- Эй, я передумал! Дайте ему сдохнуть! Валяйте, пускай этот паршивец сдохнет!
Джолейн не могла этого сделать.
Не могла, несмотря на то, что, ощутив зловоние грабителя, все вспомнила - и желчь в глотке, и резь в глазах. Несмотря на все, что случилось той ночью в ее собственном доме - их ужасные слова, привычность, с которой ее били, следы на ее теле, там, куда приходились их руки.
Она до сих пор ощущала вкус ствола револьвера, маслянистый и холодный, на языке - и все равно не могла оставить этого человека умирать.
Хотя он это заслужил.
Джолейн заставила себя увидеть в Пухле животное - больное, сбитое с толку животное, мало чем отличавшееся от енота, которого она лечила ночью. Это был единственный способ подавить гнев и сосредоточиться на сочащемся кратере в плече этого человека - промыть рану, насколько возможно, выдавить туда целый тюбик антибиотика и перевязать все кусками плотной марли.
Ублюдок наконец отключился, что упростило дело. Не приходилось слушать, как он зовет ее ниггершей, - это явно к лучшему.
В какой-то момент, когда Джолейн пыталась наложить пластырь, голова Пухла оказалась у нее на коленях. Вместо отвращения ее охватило антропологическое любопытство. Изучая Пухлово изможденное бесчувственное лицо, она искала разгадку источника яда. Можно ли различить ненависть в его глубоко посаженных глазах? В суровых морщинах на обожженном солнцем лбу? В унылом несчастном положении его щетинистого подбородка? Если и была какая-то указующая отметина, особая врожденная черта, выдающая в человеке жестокого социопата, Джолейн Фортунс ее не находила. Его лицо было таким же, как у тысяч других белых парней, что ей доводилось видеть, кое-как проживающих свою нелегкую жизнь. И не все они при этом были ужасными расистами.
- Ты в порядке? - спросил Том Кроум, склоняясь над ней.
- Вполне. Напоминает о моих деньках в травматологии.
- Как наш Гомер?
- Кровотечение уже остановилось. Это все, что я могу сделать.
- Хочешь поговорить со вторым?
- Ну еще бы, - ответила Джолейн.
Приблизившись к обломанному платану, Кроум понял - что-то не так. Ему стоило бы сразу остановиться и понять, что же именно, но этого он не сделал. Напротив, он ускорил шаг, торопясь к Бодеану Геззеру.
Когда Кроум увидел обвисшую веревку и заметил, что пленник поджал ноги под ягодицы, упираясь каблуками сапог в ствол дерева, было уже слишком поздно. С воинственным криком приземистый ворюга подпрыгнул, ударив Кро-ума в грудь. Том опрокинулся навзничь, глотая воздух, но при этом продолжая обеими руками изо всех сил цепляться за дробовик. Приподняв голову с влажного песчаного ложа, он увидел, как Бодеан Геззер бежит прочь, в мангровые заросли.
Бежит на другой конец Перл-Ки, где Том и Джолейн спрятали вторую лодку.
Которая была теперь единственным средством выбраться с острова.
Кроум не бил никого уже много лет. В последний раз такое случилось на стадионе «Мидоулендз», где они с Мэри Андрее смотрели игру «Гигантов» с «Ковбоями». Температура была тридцать восемь по Фаренгейту, и небо Нью-Джерси напоминало взбитую грязь. Прямо за Кроумом с женой сидели двое необычайно шумных мужиков откуда-то из Квинса. Портовые рабочие, хмуро предположила Мэри Андреа, хотя впоследствии они оказались товарными брокерами. Мужчины перемежали «отвертку» и пиво, а каждый гол «Гигантов» на поле праздновали, сбрасывая куртки и свитеры и до слез щипая друг друга за соски. Ко второму тайму Кроум уже высматривал другие места на трибунах, а Мэри Андреа собиралась домой. Один из нью-йоркцев извлек пневматический лодочный клаксон, который и использовал по назначению, разражаясь продолжительным дудением меньше чем в десяти дюймах от основания черепа Кроума. Мэри Андреа гневно развернулась и огрызнулась, на эту парочку, побудив одного из них - щеголявшего заляпанными пивом усами, как у моржа, - вслух прокомментировать скромные размеры груди Мэри Андреа, а тема эта была для нее весьма болезненной.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104
Бод услышал, как она говорит:
- Лучше бы я стояла и смотрела, как ты умираешь, но я не могу. Никогда в жизни не могла смотреть, как умирает живое существо. Даже таракан. Даже такой жалкий мерзкий сукин сын, как ты…
Эти слова оживили надежды Бода на отсрочку приговора. Он тайком начал тереть туда-сюда запястья, чтобы ослабить веревку.
Выстрел дробовика вырвал из левого плеча Пухла кусок плоти, мышц и кости размером с бейсбольный мяч. Пухлу не слишком повезло, и он не потерял сознания от боли. Прикосновение женщины вызвало бессвязное бормотание и матерщину.
Она решительно приказала ему не дергаться.
Отвали от меня, ниггерша! Убирайся, еб твою мать! - Пухл охрип, глаза у него были дикие.
- Слышала, что человек говорит? - Это вмешался белый парень с «ремингтоном». - Он хочет истечь кровью, Джолейн, сама же слышишь.
Еще один взволнованный голос, похоже на Бода Геззера:
- Ради бога, Пухл, заткнись! Она просто пытается всю жизнь спасти, тупой ты мудак!
Ага. И точно, полковник.
Пухл встряхнулся, как собака, рассеивая кровь и мелкий песок. Велосипедная заплатка оторвалась, так что сейчас у Пухла были открыты оба глаза, чтобы держать ниггершу под прицелом, - точнее, наверное, полтора, поскольку незалеченное веко свисало как рваная занавеска.
- Э, слышь, ты чё делать-то со мной собралась, а?
- Попробовать промыть эту грязную огнестрельную рану и остановить тебе кровотечение.
- С чего бы?
- Хороший вопрос, - сказала женщина.
Вытянув шею, Пухл обнаружил, что голова его крепится к голому, заляпанному песком телу, которое ну никак не может ему принадлежать. Член, например, сморщился до размера малины - определенно не миллионерский член.
Не иначе все это кошмар, глюки от корабельного клея. Наверно, потому ниггерша и выглядит точняк как та, которую они грабанули на севере, та, что искогтила их до полусмерти своими жуткими ногтями цвета электрик.
- Ты не врач, - объявил ей Пухл.
- Нет, но я работаю у врача. У врача для животных…
- Твою бога душу мать.
- …а ты - самая тупая и вонючая тварь из тех, что я видела, - сухо сообщила женщина.
Пухл был слишком слаб, чтобы ей врезать. Он даже не был на все сто уверен, что правильно ее понял. Бред затуманивал его чувства.
- И чё ж ты будешь делать со всем этим лотерейным баблом, ниггерша?
- Да вот подумываю купить себе кадиллак-другой, - отвечала Джолейн, - и цветной телевизор с огромным экраном.
- Не смей со мной так говорить!
- И может, небольшой арбузный участок!
- Убьешь меня, да, детка? - спросил Пухл.
- Знаешь, заманчивая перспектива.
- Ты чё, нормально не можешь ответить?
Из-за плеча женщины показалось лицо белого парня.
Он удивленно присвистнул:
- Слышь, дружище, а что с твоим глазом?
Пухл напрягся и выдавил презрительную усмешку:
- А ты тут типа негролюб такой, ага.
- Я только учусь, - уточнил белый.
Перед тем как отрубиться, Пухл успел расслышать рев Бодеана Геззера:
- Эй, я передумал! Дайте ему сдохнуть! Валяйте, пускай этот паршивец сдохнет!
Джолейн не могла этого сделать.
Не могла, несмотря на то, что, ощутив зловоние грабителя, все вспомнила - и желчь в глотке, и резь в глазах. Несмотря на все, что случилось той ночью в ее собственном доме - их ужасные слова, привычность, с которой ее били, следы на ее теле, там, куда приходились их руки.
Она до сих пор ощущала вкус ствола револьвера, маслянистый и холодный, на языке - и все равно не могла оставить этого человека умирать.
Хотя он это заслужил.
Джолейн заставила себя увидеть в Пухле животное - больное, сбитое с толку животное, мало чем отличавшееся от енота, которого она лечила ночью. Это был единственный способ подавить гнев и сосредоточиться на сочащемся кратере в плече этого человека - промыть рану, насколько возможно, выдавить туда целый тюбик антибиотика и перевязать все кусками плотной марли.
Ублюдок наконец отключился, что упростило дело. Не приходилось слушать, как он зовет ее ниггершей, - это явно к лучшему.
В какой-то момент, когда Джолейн пыталась наложить пластырь, голова Пухла оказалась у нее на коленях. Вместо отвращения ее охватило антропологическое любопытство. Изучая Пухлово изможденное бесчувственное лицо, она искала разгадку источника яда. Можно ли различить ненависть в его глубоко посаженных глазах? В суровых морщинах на обожженном солнцем лбу? В унылом несчастном положении его щетинистого подбородка? Если и была какая-то указующая отметина, особая врожденная черта, выдающая в человеке жестокого социопата, Джолейн Фортунс ее не находила. Его лицо было таким же, как у тысяч других белых парней, что ей доводилось видеть, кое-как проживающих свою нелегкую жизнь. И не все они при этом были ужасными расистами.
- Ты в порядке? - спросил Том Кроум, склоняясь над ней.
- Вполне. Напоминает о моих деньках в травматологии.
- Как наш Гомер?
- Кровотечение уже остановилось. Это все, что я могу сделать.
- Хочешь поговорить со вторым?
- Ну еще бы, - ответила Джолейн.
Приблизившись к обломанному платану, Кроум понял - что-то не так. Ему стоило бы сразу остановиться и понять, что же именно, но этого он не сделал. Напротив, он ускорил шаг, торопясь к Бодеану Геззеру.
Когда Кроум увидел обвисшую веревку и заметил, что пленник поджал ноги под ягодицы, упираясь каблуками сапог в ствол дерева, было уже слишком поздно. С воинственным криком приземистый ворюга подпрыгнул, ударив Кро-ума в грудь. Том опрокинулся навзничь, глотая воздух, но при этом продолжая обеими руками изо всех сил цепляться за дробовик. Приподняв голову с влажного песчаного ложа, он увидел, как Бодеан Геззер бежит прочь, в мангровые заросли.
Бежит на другой конец Перл-Ки, где Том и Джолейн спрятали вторую лодку.
Которая была теперь единственным средством выбраться с острова.
Кроум не бил никого уже много лет. В последний раз такое случилось на стадионе «Мидоулендз», где они с Мэри Андрее смотрели игру «Гигантов» с «Ковбоями». Температура была тридцать восемь по Фаренгейту, и небо Нью-Джерси напоминало взбитую грязь. Прямо за Кроумом с женой сидели двое необычайно шумных мужиков откуда-то из Квинса. Портовые рабочие, хмуро предположила Мэри Андреа, хотя впоследствии они оказались товарными брокерами. Мужчины перемежали «отвертку» и пиво, а каждый гол «Гигантов» на поле праздновали, сбрасывая куртки и свитеры и до слез щипая друг друга за соски. Ко второму тайму Кроум уже высматривал другие места на трибунах, а Мэри Андреа собиралась домой. Один из нью-йоркцев извлек пневматический лодочный клаксон, который и использовал по назначению, разражаясь продолжительным дудением меньше чем в десяти дюймах от основания черепа Кроума. Мэри Андреа гневно развернулась и огрызнулась, на эту парочку, побудив одного из них - щеголявшего заляпанными пивом усами, как у моржа, - вслух прокомментировать скромные размеры груди Мэри Андреа, а тема эта была для нее весьма болезненной.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104