Мне
самому часто казалось, что я насовсем покончил с моими социальными
интересами. Вплоть до 1974 года мне даже в голову не приходила мысль, что я
когда-нибудь буду писать статьи и книги на темы о советском обществе и
коммунизме. И все же глубокая обусловленность моей личности социальными
интересами уже не могла исчезнуть совсем. Моей доминирующей и неизменной
страстью так или иначе оставался коммунизм во всех его аспектах и
проявлениях.
Периоды моей жизни совпадали в самом главном с периодами истории страны
совсем не в том смысле, что я шагал в общем строю "строителей коммунизма",
но лишь в смысле моей реакции на них и моего поведения. Я никогда не
испытывал восторгов по поводу перемен в стране. Я относился к ним всегда
критически. Конечно, я, как и все, радовался бытовым улучшениям. Но я
никогда не воспринимал их как свидетельство неких достоинств и преимуществ
коммунизма. Тем более эти улучшения в моем личном положении никогда не
соответствовали моему социальному положению. Например, я получил отдельную
однокомнатную квартиру лишь в возрасте сорока пяти лет, будучи доктором наук
и профессором, опубликовав множество книг, имея международную известность. И
успехи в науке мне доставались всегда в бесконечной борьбе с властями,
коллегами и "друзьями". Так что периоды моей жизни совпадали с периодами
истории страны в смысле изменения моих умонастроений и форм борьбы за
выживание и сохранение в качестве автономной личности.
[310]
ПОСЛЕ СМЕРТИ СТАЛИНА
Сталин умер. Но в стране ничто не изменилось как непосредственное
следствие его смерти. Те изменения, которые происходили в стране, были
независимы от Сталина и его смерти. Они начались при Сталине. Формальные
преобразования высших органов власти еще при жизни Сталина нисколько не
меняли существа власти. После смерти Сталина они были ликвидированы, была
восстановлена прежняя структура высших органов власти, что тоже не изменило
ничего по существу.
На Западе этим ничтожным, на взгляд советских людей, изменениям в органах
власти придали огромное значение, как сейчас здесь преувеличивают значение
горбачевской суеты. Но даже среднеобразованные советские люди понимали (как
они понимают и теперь), что все махинации в высших органах власти были
связаны с борьбой за власть в правящей верхушке, и вообще игнорировали их.
От того, что высший орган власти стал бы называться Президиумом ЦК КПСС, а
не Политбюро ЦК КПСС, его статус и роль в системе власти не изменились бы.
Вскоре после смерти Сталина у меня состоялся разговор с В. Громаковым,
тогда секретарем партбюро факультета. Он сказал, что мне следовало бы
вступить в партию, что начинается такое время, когда мои антисталинские
настроения могут быть полезными для страны, что, находясь в партии, я могу
сделать более, чем оставаясь беспартийным. Его слова мне показались
убедительными. Он был одним из тех, кто дал мне рекомендацию. Другую
рекомендацию дал мне друг-враг Э. Ильенков. Не помню, кто дал третью. Осенью
1953 года я был принят кандидатом в члены КПСС.
Громаков оказался прав в том смысле, что после смерти Сталина в партийных
организациях учреждений и предприятий началась острая борьба. В этой борьбе
приняли активное участие миллионы членов партии.
Сталин умер, но остались сталинисты и образ жизни, сложившийся при нем. А
сталинисты - это не горстка высших партийных руководителей, а сотни тысяч
(если не миллионы) начальников и начальничков на всех постах грандиозной
системы власти, сотни тысяч активис[311] тов во всех учреждениях и
предприятиях страны. Годы 1953 - 1956-й превратились в годы ожесточенной
борьбы с этим наследием Сталина. По форме это не была борьба, открыто
направленная против сталинизма. Никакой определенной линии фронта и никакого
четкого размежевания лагерей не было. Борьба проходила в форме бесчисленных
стычек по мелочам - по поводу кандидатур в партийные и комсомольские бюро,
назначения на должности, присвоения званий и т. д. Но по существу это была
борьба против негативных явлений сталинского периода и сталинского режима.
Вот некоторые особенности этой борьбы. Бывшие сталинисты все, за редким
исключением, перекрасились в антисталинистов или, по крайней мере, перестали
заявлять о себе как о сталинистах. Лишь немногие потеряли посты и власть или
были понижены. Большинство осталось. Многие даже сделали дальнейшие успешные
шаги в карьере. Эта борьба происходила главным образом как перерождение
массы сталинистов в новую форму, соответствующую духу времени. Но
происходило это под давлением массы антисталинистов, которые отчасти открыто
стали проявлять свои прежние тайные настроения, но главным образом появились
теперь, в новых условиях, когда исчезла острая опасность быть
антисталинистом и когда роль борца против сталинизма становилась более или
менее привлекательной. Это не значит, что эта роль не имела своих неприятных
последствий. Но эти последствия уже не были такими, какими они могли быть
ранее. Антисталинистское давление снизу становилось таким, что с ним нельзя
уже было не считаться. Никакой четкой линии фронта в борьбе, повторяю, не
было. Она была распылена на бесчисленное множество стычек по конкретным
проблемам, каждая из которых по отдельности была пустяковой, но сумма
которых составила проблему грандиозного исторического перелома. В этой
борьбе порою бывшие сталинисты поступали как смелые критики отживших
порядков, а антисталинисты выступали как реакционеры. Имела место мешанина
слов, действий и настроений. Но в ней вырисовывалась определенная
направленность, результировавшаяся потом в решениях XX съезда партии. Борьба
шла внутри партийных организаций и органов власти и управления, что было не
де[312] лом случая, а проявлением сущности самого социального строя, его
структуры, роли упомянутых феноменов.
О том, насколько еще силен был сталинизм, говорил тот факт, что ближайшие
соратники Сталина оставались на высотах власти. Сталина набальзамировали и
положили в Мавзолее рядом с Лениным. Но уже ощущалось, что сталинизм изжил
себя и потерял былую силу. Репрессии прекратились. По поводу помещения
Сталина в Мавзолей рассказывали анекдоты. Например, такие. Один журналист
посетил Мавзолей и спросил Ленина, как он себя чувствует после того, как
Сталина положили рядом с ним. Ленин ответил: "Не думал, что ЦК подложит мне
такую свинью".
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156
самому часто казалось, что я насовсем покончил с моими социальными
интересами. Вплоть до 1974 года мне даже в голову не приходила мысль, что я
когда-нибудь буду писать статьи и книги на темы о советском обществе и
коммунизме. И все же глубокая обусловленность моей личности социальными
интересами уже не могла исчезнуть совсем. Моей доминирующей и неизменной
страстью так или иначе оставался коммунизм во всех его аспектах и
проявлениях.
Периоды моей жизни совпадали в самом главном с периодами истории страны
совсем не в том смысле, что я шагал в общем строю "строителей коммунизма",
но лишь в смысле моей реакции на них и моего поведения. Я никогда не
испытывал восторгов по поводу перемен в стране. Я относился к ним всегда
критически. Конечно, я, как и все, радовался бытовым улучшениям. Но я
никогда не воспринимал их как свидетельство неких достоинств и преимуществ
коммунизма. Тем более эти улучшения в моем личном положении никогда не
соответствовали моему социальному положению. Например, я получил отдельную
однокомнатную квартиру лишь в возрасте сорока пяти лет, будучи доктором наук
и профессором, опубликовав множество книг, имея международную известность. И
успехи в науке мне доставались всегда в бесконечной борьбе с властями,
коллегами и "друзьями". Так что периоды моей жизни совпадали с периодами
истории страны в смысле изменения моих умонастроений и форм борьбы за
выживание и сохранение в качестве автономной личности.
[310]
ПОСЛЕ СМЕРТИ СТАЛИНА
Сталин умер. Но в стране ничто не изменилось как непосредственное
следствие его смерти. Те изменения, которые происходили в стране, были
независимы от Сталина и его смерти. Они начались при Сталине. Формальные
преобразования высших органов власти еще при жизни Сталина нисколько не
меняли существа власти. После смерти Сталина они были ликвидированы, была
восстановлена прежняя структура высших органов власти, что тоже не изменило
ничего по существу.
На Западе этим ничтожным, на взгляд советских людей, изменениям в органах
власти придали огромное значение, как сейчас здесь преувеличивают значение
горбачевской суеты. Но даже среднеобразованные советские люди понимали (как
они понимают и теперь), что все махинации в высших органах власти были
связаны с борьбой за власть в правящей верхушке, и вообще игнорировали их.
От того, что высший орган власти стал бы называться Президиумом ЦК КПСС, а
не Политбюро ЦК КПСС, его статус и роль в системе власти не изменились бы.
Вскоре после смерти Сталина у меня состоялся разговор с В. Громаковым,
тогда секретарем партбюро факультета. Он сказал, что мне следовало бы
вступить в партию, что начинается такое время, когда мои антисталинские
настроения могут быть полезными для страны, что, находясь в партии, я могу
сделать более, чем оставаясь беспартийным. Его слова мне показались
убедительными. Он был одним из тех, кто дал мне рекомендацию. Другую
рекомендацию дал мне друг-враг Э. Ильенков. Не помню, кто дал третью. Осенью
1953 года я был принят кандидатом в члены КПСС.
Громаков оказался прав в том смысле, что после смерти Сталина в партийных
организациях учреждений и предприятий началась острая борьба. В этой борьбе
приняли активное участие миллионы членов партии.
Сталин умер, но остались сталинисты и образ жизни, сложившийся при нем. А
сталинисты - это не горстка высших партийных руководителей, а сотни тысяч
(если не миллионы) начальников и начальничков на всех постах грандиозной
системы власти, сотни тысяч активис[311] тов во всех учреждениях и
предприятиях страны. Годы 1953 - 1956-й превратились в годы ожесточенной
борьбы с этим наследием Сталина. По форме это не была борьба, открыто
направленная против сталинизма. Никакой определенной линии фронта и никакого
четкого размежевания лагерей не было. Борьба проходила в форме бесчисленных
стычек по мелочам - по поводу кандидатур в партийные и комсомольские бюро,
назначения на должности, присвоения званий и т. д. Но по существу это была
борьба против негативных явлений сталинского периода и сталинского режима.
Вот некоторые особенности этой борьбы. Бывшие сталинисты все, за редким
исключением, перекрасились в антисталинистов или, по крайней мере, перестали
заявлять о себе как о сталинистах. Лишь немногие потеряли посты и власть или
были понижены. Большинство осталось. Многие даже сделали дальнейшие успешные
шаги в карьере. Эта борьба происходила главным образом как перерождение
массы сталинистов в новую форму, соответствующую духу времени. Но
происходило это под давлением массы антисталинистов, которые отчасти открыто
стали проявлять свои прежние тайные настроения, но главным образом появились
теперь, в новых условиях, когда исчезла острая опасность быть
антисталинистом и когда роль борца против сталинизма становилась более или
менее привлекательной. Это не значит, что эта роль не имела своих неприятных
последствий. Но эти последствия уже не были такими, какими они могли быть
ранее. Антисталинистское давление снизу становилось таким, что с ним нельзя
уже было не считаться. Никакой четкой линии фронта в борьбе, повторяю, не
было. Она была распылена на бесчисленное множество стычек по конкретным
проблемам, каждая из которых по отдельности была пустяковой, но сумма
которых составила проблему грандиозного исторического перелома. В этой
борьбе порою бывшие сталинисты поступали как смелые критики отживших
порядков, а антисталинисты выступали как реакционеры. Имела место мешанина
слов, действий и настроений. Но в ней вырисовывалась определенная
направленность, результировавшаяся потом в решениях XX съезда партии. Борьба
шла внутри партийных организаций и органов власти и управления, что было не
де[312] лом случая, а проявлением сущности самого социального строя, его
структуры, роли упомянутых феноменов.
О том, насколько еще силен был сталинизм, говорил тот факт, что ближайшие
соратники Сталина оставались на высотах власти. Сталина набальзамировали и
положили в Мавзолее рядом с Лениным. Но уже ощущалось, что сталинизм изжил
себя и потерял былую силу. Репрессии прекратились. По поводу помещения
Сталина в Мавзолей рассказывали анекдоты. Например, такие. Один журналист
посетил Мавзолей и спросил Ленина, как он себя чувствует после того, как
Сталина положили рядом с ним. Ленин ответил: "Не думал, что ЦК подложит мне
такую свинью".
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156