Отец другого "аристократа"
(звали его Игорь) был журналистом, неоднократно ездил за границу, и сам
Игорь родился в Париже. Кто были родители других "аристократов", живших в
"новых домах", я не помню.
С Игорем я дружил и довольно часто бывал у него дома. Он хорошо учился и
хорошо рисовал. Мы вместе делали стенные газеты и писали лозунги для
оформления класса- У семьи Игоря на четырех человек была квартира гораздо
большего размера, чем на все шесть семей в нашем подвале, не говоря уж об
удобствах. С таким бытовым уровнем я столкнулся впервые в жизни. Я был
потрясен, я не позавидовал - чувство зависти мне вообще никогда не было
свойственно. Я был потрясен контрастом со своей квартирой. Потрясение это
было усилено (и может быть, даже чрезмерно) тем, что идеи коммунистического
общества как общества всеобщего равенства и справедливости уже запали в мою
душу. Обстановка квартиры, одежда родителей Игоря, отношения в семье, еда -
все это настолько сильно подействовало на меня, что несколько дней я был вне
себя. Но скоро я выработал в себе защитную реакцию. Я начал делать вид,
будто мне все это великолепие безразлично. И поразительное явление: мне
скоро это на самом деле стало безразличным. Потом я бывал и в других
зажиточных домах. Иногда мои знакомые и их родители хотели похвастаться
передо мной своим благополучием. Они даже обижались на то, что я это
игнорировал. Сначала они приписывали мне равнодушие "деревенской тупости",
"недоразвитости". Но, прислушавшись к нашим разговорам, они видели, что дело
в чем-то другом. А в чем именно, они не понимали. Да и я сам тогда еще не
сформулировал для себя свои жизненные принципы сознательно.
Такое отношение к благополучию других было первым шагом на пути к
обобщенному отношению к феноменам наблюдаемой жизни. У меня никогда не
возника[96] ла мысль, будто эти люди не заслужили свое благополучие или
приобрели его какими-то нечестными путями. Меня поразил сам факт вопиющего
неравенства людей, причем неравенства, являвшегося продуктом уже нового
общества, а не пережитком прошлого.
После седьмого класса все наши "аристократы" исчезли. В Москве в это
время создали специальные военные школы-десятилетки. Двое из "аристократов"
поступили в специальную артиллерийскую школу, в которой учился Василий
Сталин. Остальные перевелись в образцово-показательную школу, в которой
учились дети высших партийных работников, министров (тогда - народных
комиссаров), генералов, знаменитых деятелей культуры. В этой школе училась
Светлана Сталина. В тридцатые годы социальное неравенство в системе
образования еще не было таким резким, каким оно стало в послевоенные годы.
Но оно уже наметилось. Во всяком случае, я обратил на него внимание.
Несколько моих школьных друзей, живших в привилегированных условиях, стали
учиться в привилегированных учебных заведениях - факт, не предусмотренный в
марксистском учении о коммунизме.
Одной из "аристократок" была девочка по имени Наташа Розельфельд. Ее отец
был обрусевшим немцем. По профессии он был летчиком (в Первую мировую
войну), затем стал авиационным инженером. Был одним из сотрудников
знаменитого авиационного конструктора Туполева. Принимал участие в создании
самолета, на котором Чкалов, Байдуков и Беляков перелетели в США. Еще до
войны награждался орденами, что тогда имело неизмеримо более важное
значение, чем теперь. Беляков (впоследствии генерал-лейтенант авиации) был
его личным другом. Мать Наташи бросила сцену, посвятив всю жизнь воспитанию
двух дочерей. Родители Наташи были людьми совсем иного рода, чем родители
Игоря. Квартира в Москве у них была довольно плохая, в деревянном доме без
удобств. Была дача под Москвой, но тоже довольно убогая. Но, несмотря на
это, в их доме постоянно бывало множество людей. Мать Наташи, увлекавшаяся
педагогическими экспериментами, окружала своих дочерей десятками детей,
устраивала концерты, спектакли, маскарады. Отец Наташи зарабатывал по тем
време[97] нам много. Но все средства уходили на "педагогическую" и
"театральную" деятельность матери. Она сама сочиняла пьесы и участвовала в
представлениях. Первые роли, конечно, всегда играли ее дочери. Обе они были
очень красивыми, особенно Наташа. У них всегда была туча поклонников. В доме
у них бывали взрослые и дети, ставшие впоследствии известными. Я уже
упоминал Белякова. Упомяну еще Игоря Шафаревича, ставшего одним из
крупнейших советских математиков, и Сергея Королева, ставшего знаменитым
генеральным конструктором. Он даже собирался жениться на Наташе, но она
отказала ему, так как собиралась выйти замуж за летчика-испытателя,
полковника, Героя Советского Союза. Ей не повезло: ее жених скоро погиб во
время испытания нового самолета.
Мать Наташи была председателем родительского комитета школы. Она много
раз помогала мне. В частности, благодаря ее усилиям я получал бесплатные
завтраки в школе и ордера на одежду и обувь. Она приглашала меня бывать у
них дома. Но я чувствовал себя чужим в сборище талантов, какими считались, а
отчасти были и на самом деле дети, наводнявшие их квартиру и дачу. Тем более
я был моложе всех, не принимал участия в спектаклях и маскарадах.
Свидетельством неравенства стала для меня и система "закрытых"
распределителей продуктов, магазинов, столовых, санаториев, домов отдыха.
Эта система возникла сразу же после революции в условиях дефицита. Ее
назначением было обеспечение более или менее терпимых условий жизни для
чиновников высокого уровня и вообще важных личностей. Но она переросла в
специфически коммунистическую форму распределения жизненных благ. В этой
системе происходили какие-то изменения, но она как таковая сохранилась до
сих пор и сохранится навечно, пока существует коммунизм. В этой системе
существовали особые привилегированные магазины "торгсины" (слово "торгсин"
есть сокращение для "торговли с иностранцами"). В них продавались продукты и
вещи, каких не было в обычных магазинах. Продавались на иностранную валюту,
за драгоценности и вообще ценные вещи (фарфоровую посуду, меха, произведения
искусства). Эти "торгсины" ску[98] пали ценные вещи и за обычные деньги.
Опять-таки и эта форма привилегированных магазинов сохранилась до сих пор,
правда в несколько иной форме (магазины "Березка", например).
В семьях моих соучеников, живших на нищенском уровне, постоянно говорили
о жизненных трудностях.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156
(звали его Игорь) был журналистом, неоднократно ездил за границу, и сам
Игорь родился в Париже. Кто были родители других "аристократов", живших в
"новых домах", я не помню.
С Игорем я дружил и довольно часто бывал у него дома. Он хорошо учился и
хорошо рисовал. Мы вместе делали стенные газеты и писали лозунги для
оформления класса- У семьи Игоря на четырех человек была квартира гораздо
большего размера, чем на все шесть семей в нашем подвале, не говоря уж об
удобствах. С таким бытовым уровнем я столкнулся впервые в жизни. Я был
потрясен, я не позавидовал - чувство зависти мне вообще никогда не было
свойственно. Я был потрясен контрастом со своей квартирой. Потрясение это
было усилено (и может быть, даже чрезмерно) тем, что идеи коммунистического
общества как общества всеобщего равенства и справедливости уже запали в мою
душу. Обстановка квартиры, одежда родителей Игоря, отношения в семье, еда -
все это настолько сильно подействовало на меня, что несколько дней я был вне
себя. Но скоро я выработал в себе защитную реакцию. Я начал делать вид,
будто мне все это великолепие безразлично. И поразительное явление: мне
скоро это на самом деле стало безразличным. Потом я бывал и в других
зажиточных домах. Иногда мои знакомые и их родители хотели похвастаться
передо мной своим благополучием. Они даже обижались на то, что я это
игнорировал. Сначала они приписывали мне равнодушие "деревенской тупости",
"недоразвитости". Но, прислушавшись к нашим разговорам, они видели, что дело
в чем-то другом. А в чем именно, они не понимали. Да и я сам тогда еще не
сформулировал для себя свои жизненные принципы сознательно.
Такое отношение к благополучию других было первым шагом на пути к
обобщенному отношению к феноменам наблюдаемой жизни. У меня никогда не
возника[96] ла мысль, будто эти люди не заслужили свое благополучие или
приобрели его какими-то нечестными путями. Меня поразил сам факт вопиющего
неравенства людей, причем неравенства, являвшегося продуктом уже нового
общества, а не пережитком прошлого.
После седьмого класса все наши "аристократы" исчезли. В Москве в это
время создали специальные военные школы-десятилетки. Двое из "аристократов"
поступили в специальную артиллерийскую школу, в которой учился Василий
Сталин. Остальные перевелись в образцово-показательную школу, в которой
учились дети высших партийных работников, министров (тогда - народных
комиссаров), генералов, знаменитых деятелей культуры. В этой школе училась
Светлана Сталина. В тридцатые годы социальное неравенство в системе
образования еще не было таким резким, каким оно стало в послевоенные годы.
Но оно уже наметилось. Во всяком случае, я обратил на него внимание.
Несколько моих школьных друзей, живших в привилегированных условиях, стали
учиться в привилегированных учебных заведениях - факт, не предусмотренный в
марксистском учении о коммунизме.
Одной из "аристократок" была девочка по имени Наташа Розельфельд. Ее отец
был обрусевшим немцем. По профессии он был летчиком (в Первую мировую
войну), затем стал авиационным инженером. Был одним из сотрудников
знаменитого авиационного конструктора Туполева. Принимал участие в создании
самолета, на котором Чкалов, Байдуков и Беляков перелетели в США. Еще до
войны награждался орденами, что тогда имело неизмеримо более важное
значение, чем теперь. Беляков (впоследствии генерал-лейтенант авиации) был
его личным другом. Мать Наташи бросила сцену, посвятив всю жизнь воспитанию
двух дочерей. Родители Наташи были людьми совсем иного рода, чем родители
Игоря. Квартира в Москве у них была довольно плохая, в деревянном доме без
удобств. Была дача под Москвой, но тоже довольно убогая. Но, несмотря на
это, в их доме постоянно бывало множество людей. Мать Наташи, увлекавшаяся
педагогическими экспериментами, окружала своих дочерей десятками детей,
устраивала концерты, спектакли, маскарады. Отец Наташи зарабатывал по тем
време[97] нам много. Но все средства уходили на "педагогическую" и
"театральную" деятельность матери. Она сама сочиняла пьесы и участвовала в
представлениях. Первые роли, конечно, всегда играли ее дочери. Обе они были
очень красивыми, особенно Наташа. У них всегда была туча поклонников. В доме
у них бывали взрослые и дети, ставшие впоследствии известными. Я уже
упоминал Белякова. Упомяну еще Игоря Шафаревича, ставшего одним из
крупнейших советских математиков, и Сергея Королева, ставшего знаменитым
генеральным конструктором. Он даже собирался жениться на Наташе, но она
отказала ему, так как собиралась выйти замуж за летчика-испытателя,
полковника, Героя Советского Союза. Ей не повезло: ее жених скоро погиб во
время испытания нового самолета.
Мать Наташи была председателем родительского комитета школы. Она много
раз помогала мне. В частности, благодаря ее усилиям я получал бесплатные
завтраки в школе и ордера на одежду и обувь. Она приглашала меня бывать у
них дома. Но я чувствовал себя чужим в сборище талантов, какими считались, а
отчасти были и на самом деле дети, наводнявшие их квартиру и дачу. Тем более
я был моложе всех, не принимал участия в спектаклях и маскарадах.
Свидетельством неравенства стала для меня и система "закрытых"
распределителей продуктов, магазинов, столовых, санаториев, домов отдыха.
Эта система возникла сразу же после революции в условиях дефицита. Ее
назначением было обеспечение более или менее терпимых условий жизни для
чиновников высокого уровня и вообще важных личностей. Но она переросла в
специфически коммунистическую форму распределения жизненных благ. В этой
системе происходили какие-то изменения, но она как таковая сохранилась до
сих пор и сохранится навечно, пока существует коммунизм. В этой системе
существовали особые привилегированные магазины "торгсины" (слово "торгсин"
есть сокращение для "торговли с иностранцами"). В них продавались продукты и
вещи, каких не было в обычных магазинах. Продавались на иностранную валюту,
за драгоценности и вообще ценные вещи (фарфоровую посуду, меха, произведения
искусства). Эти "торгсины" ску[98] пали ценные вещи и за обычные деньги.
Опять-таки и эта форма привилегированных магазинов сохранилась до сих пор,
правда в несколько иной форме (магазины "Березка", например).
В семьях моих соучеников, живших на нищенском уровне, постоянно говорили
о жизненных трудностях.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156