Наконец я стал штопать
дыры. Сколько времени я проносил те мои, первые в жизни носки, не помню
даже.
Аналогично приходилось выкручиваться с другими предметами одежды. С едой.
С книгами и тетрадями. Я научился сам ремонтировать ботинки, штопать дырки
на брюках так, чтобы не было видно штопку, и готовить самую примитивную еду
- варить картошку, макароны, кашу. Но величайшим моим открытием того времени
я считаю успешную борьбу со вшами. Они, конечно, завелись. А в школе каждый
день устраивали про[80] верку на гигиену, имелись прежде всего в виду вши. Я
боялся, что меня выгонят из школы из-за грязи и вшей, и потому с первых же
дней начал тщательно мыться под краном и уничтожать насекомых, чтобы они, по
крайней мере, не выползали на воротник рубашки. Потом мне пришла в голову
идея - проглаживать все швы рубашки и нижнего белья раскаленным утюгом.
Успех был полный, но зато я пожег рубашки. Впрочем, это было уже не столь
опасно. Наконец я попробовал смачивать швы одежды денатуратом,
использовавшимся для примусов. Результат был тоже хороший, но от меня стало
пахнуть, как от заядлого алкоголика, и от денатурата пришлось отказаться.
Такого рода открытиями был занят у меня весь год. Думаю, что эта вынужденная
бытовая изобретательность послужила первой школой изобретательности
исследовательской.
ШКОЛА ТРИДЦАТЫХ ГОДОВ
Мне в детстве в семье привили представление о том, что в мире существует
нечто чистое, светлое, святое. Сначала воплощением этих представлений был
некий религиозный Храм. Но религия была смертельно ранена. Храм был
разрушен. А потребность в таком Храме осталась. Атакой Храм для меня нашелся
сам собой: школа.
Школа, в которой я проучился с 1933-го по 1939 год, была построена в 1930
году и считалась новой. Она не была исключением в то время. Но таких школ
было еще немного. Она не была привилегированной. Но вместе с тем она была
одной из лучших школ в стране. Она еще не успела стать типичной, но была
характерной с точки зрения отношения к школе в те годы и с точки зрения
основных тенденций в образовании и воспитании молодежи. В большинстве школ
дело обстояло хуже, в некоторых школах - лучше. Но если бы нужно было
описать самое существенное в советской школьной системе тридцатых (т. е.
предвоенных) годов, я бы выбрал именно нашу школу как классический образец.
Это дело случая, что я оказался в ней. Но думаю, что я стал тем, чем я стал,
в значительной мере благодаря тому, что учился именно в такой школе. [81]
Прежде всего - само здание школы. В предвоенные и особенно в послевоенные
годы в Москве были построены сотни новых прекрасных школ. Но моя школа,
ставшая к тому времени старой, осталась непревзойдЇнной - так мне
показалось, когда я перед эмиграцией на Запад пришел на Большую
Переяславскую улицу в последний раз посмотреть на нее. Посмотреть на
сохранившееся здание, в котором теперь помещалась школа, абсолютно ничего
общего не имевшая с той, в которой я учился. Та школа исчезла навсегда в
прошлое. Если здание школы прекрасно выглядело в 1978 году среди новых
высоких домов, то как же она должна была восприниматься в тридцатые годы в
окружении жалких домишек (в основном деревянных и полуразрушенных),
построенных еще задолго до революции?! В особенности для тех из детей, кто
жил в тесных и мрачных комнатушках в сырых подвалах и деревянных развалюхах,
школа казалась прекрасным дворцом будущего коммунистического общества.
1933-й и 1934 годы были голодными. Минимум продуктов питания можно было
получить только по карточкам. В школе дети из самых бедных семей получали
бесплатный завтрак, а прочие могли кое-что покупать по сниженным ценам в
буфете. Для меня эти школьные завтраки в течение трех лет были весьма
серьезным подкреплением. Были они, конечно, убогими. Но в дополнение к тому,
что мне удавалось съесть дома, они сохранили мне жизнь. В школе мне также
выдавали иногда ордера на одежду и обувь - особые бумажки с печатями, по
которым я мог очень дешево купить рубашку, ботинки или брюки в особых
магазинах. Несколько раз мне выдавали рубашки и обувь бесплатно. Для этого
требовалось особое решение родительского и педагогического совета. Физически
слабых от недоедания детей иногда направляли в однодневные дома отдыха, где
можно было получить еду. Бывал в таких домах и я. В школе постоянно
организовывали всякого рода экскурсии - в зоопарк, в ботанический сад, в
планетарий, в многочисленные музеи. Часто во время таких экскурсий нас поили
чаем с сахаром и давали бутерброды с сыром или колбасой.
Уровень преподавания в школе был чрезвычайно высоким. Я думаю, что к
концу тридцатых годов советская [82] школа в той ее части, в какую входила
наша школа, достигла кульминационного пункта. В послевоенные годы во многих
отношениях началась деградация школьной системы образования и воспитания. В
тридцатые годы школьный учитель еще оставался по традиции одной из самых
почетных фигур общества. Учителя были высококвалифицированными и
энтузиастами своего предмета. И нравственный их уровень был очень высоким:
они служили образцом для молодежи.
Приобщение к культуре на первых порах происходило для меня также через
школу. Это упоминавшиеся выше экскурсии, различного рода кружки,
коллективные походы в музеи, в кино и в театры. В нашей школе был
драматический кружок. Руководил им профессиональный артист одного из
московских театров Петр Крылов. Кружок был очень серьезный. На смотрах
художественной самодеятельности Москвы он систематически занимал призовые
места. В его репертуаре были такие пьесы, как "Борис Годунов" Пушкина и
"Горе от ума" Грибоедова. Но преобладали пьесы советских драматургов. Очень
успешно была поставлена "Любовь Яровая" Тренева. Одна постановка (называлась
пьеса "Ошибка инженера Кочина") сыграла роковую роль в моей жизни, о чем я
расскажу потом. В школе часто устраивались концерты самодеятельности. Помимо
членов драматического кружка, в них принимали участие дети, обучавшиеся
искусству в других местах - в кружках при музыкальных и танцевальных школах,
в Доме пионеров (предшественнике Дворца пионеров). На уроках литературы
уделялось серьезное внимание художественному чтению. Некоторые ученики
хорошо читали Пушкина, Лермонтова, Блока, Маяковского. Один парень из
соседнего класса прекрасно сыграл роль Гулливера в кинофильме. Он был убит
во время войны. Другой потрясающе играл комические роли в инсценировке
чеховских рассказов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156
дыры. Сколько времени я проносил те мои, первые в жизни носки, не помню
даже.
Аналогично приходилось выкручиваться с другими предметами одежды. С едой.
С книгами и тетрадями. Я научился сам ремонтировать ботинки, штопать дырки
на брюках так, чтобы не было видно штопку, и готовить самую примитивную еду
- варить картошку, макароны, кашу. Но величайшим моим открытием того времени
я считаю успешную борьбу со вшами. Они, конечно, завелись. А в школе каждый
день устраивали про[80] верку на гигиену, имелись прежде всего в виду вши. Я
боялся, что меня выгонят из школы из-за грязи и вшей, и потому с первых же
дней начал тщательно мыться под краном и уничтожать насекомых, чтобы они, по
крайней мере, не выползали на воротник рубашки. Потом мне пришла в голову
идея - проглаживать все швы рубашки и нижнего белья раскаленным утюгом.
Успех был полный, но зато я пожег рубашки. Впрочем, это было уже не столь
опасно. Наконец я попробовал смачивать швы одежды денатуратом,
использовавшимся для примусов. Результат был тоже хороший, но от меня стало
пахнуть, как от заядлого алкоголика, и от денатурата пришлось отказаться.
Такого рода открытиями был занят у меня весь год. Думаю, что эта вынужденная
бытовая изобретательность послужила первой школой изобретательности
исследовательской.
ШКОЛА ТРИДЦАТЫХ ГОДОВ
Мне в детстве в семье привили представление о том, что в мире существует
нечто чистое, светлое, святое. Сначала воплощением этих представлений был
некий религиозный Храм. Но религия была смертельно ранена. Храм был
разрушен. А потребность в таком Храме осталась. Атакой Храм для меня нашелся
сам собой: школа.
Школа, в которой я проучился с 1933-го по 1939 год, была построена в 1930
году и считалась новой. Она не была исключением в то время. Но таких школ
было еще немного. Она не была привилегированной. Но вместе с тем она была
одной из лучших школ в стране. Она еще не успела стать типичной, но была
характерной с точки зрения отношения к школе в те годы и с точки зрения
основных тенденций в образовании и воспитании молодежи. В большинстве школ
дело обстояло хуже, в некоторых школах - лучше. Но если бы нужно было
описать самое существенное в советской школьной системе тридцатых (т. е.
предвоенных) годов, я бы выбрал именно нашу школу как классический образец.
Это дело случая, что я оказался в ней. Но думаю, что я стал тем, чем я стал,
в значительной мере благодаря тому, что учился именно в такой школе. [81]
Прежде всего - само здание школы. В предвоенные и особенно в послевоенные
годы в Москве были построены сотни новых прекрасных школ. Но моя школа,
ставшая к тому времени старой, осталась непревзойдЇнной - так мне
показалось, когда я перед эмиграцией на Запад пришел на Большую
Переяславскую улицу в последний раз посмотреть на нее. Посмотреть на
сохранившееся здание, в котором теперь помещалась школа, абсолютно ничего
общего не имевшая с той, в которой я учился. Та школа исчезла навсегда в
прошлое. Если здание школы прекрасно выглядело в 1978 году среди новых
высоких домов, то как же она должна была восприниматься в тридцатые годы в
окружении жалких домишек (в основном деревянных и полуразрушенных),
построенных еще задолго до революции?! В особенности для тех из детей, кто
жил в тесных и мрачных комнатушках в сырых подвалах и деревянных развалюхах,
школа казалась прекрасным дворцом будущего коммунистического общества.
1933-й и 1934 годы были голодными. Минимум продуктов питания можно было
получить только по карточкам. В школе дети из самых бедных семей получали
бесплатный завтрак, а прочие могли кое-что покупать по сниженным ценам в
буфете. Для меня эти школьные завтраки в течение трех лет были весьма
серьезным подкреплением. Были они, конечно, убогими. Но в дополнение к тому,
что мне удавалось съесть дома, они сохранили мне жизнь. В школе мне также
выдавали иногда ордера на одежду и обувь - особые бумажки с печатями, по
которым я мог очень дешево купить рубашку, ботинки или брюки в особых
магазинах. Несколько раз мне выдавали рубашки и обувь бесплатно. Для этого
требовалось особое решение родительского и педагогического совета. Физически
слабых от недоедания детей иногда направляли в однодневные дома отдыха, где
можно было получить еду. Бывал в таких домах и я. В школе постоянно
организовывали всякого рода экскурсии - в зоопарк, в ботанический сад, в
планетарий, в многочисленные музеи. Часто во время таких экскурсий нас поили
чаем с сахаром и давали бутерброды с сыром или колбасой.
Уровень преподавания в школе был чрезвычайно высоким. Я думаю, что к
концу тридцатых годов советская [82] школа в той ее части, в какую входила
наша школа, достигла кульминационного пункта. В послевоенные годы во многих
отношениях началась деградация школьной системы образования и воспитания. В
тридцатые годы школьный учитель еще оставался по традиции одной из самых
почетных фигур общества. Учителя были высококвалифицированными и
энтузиастами своего предмета. И нравственный их уровень был очень высоким:
они служили образцом для молодежи.
Приобщение к культуре на первых порах происходило для меня также через
школу. Это упоминавшиеся выше экскурсии, различного рода кружки,
коллективные походы в музеи, в кино и в театры. В нашей школе был
драматический кружок. Руководил им профессиональный артист одного из
московских театров Петр Крылов. Кружок был очень серьезный. На смотрах
художественной самодеятельности Москвы он систематически занимал призовые
места. В его репертуаре были такие пьесы, как "Борис Годунов" Пушкина и
"Горе от ума" Грибоедова. Но преобладали пьесы советских драматургов. Очень
успешно была поставлена "Любовь Яровая" Тренева. Одна постановка (называлась
пьеса "Ошибка инженера Кочина") сыграла роковую роль в моей жизни, о чем я
расскажу потом. В школе часто устраивались концерты самодеятельности. Помимо
членов драматического кружка, в них принимали участие дети, обучавшиеся
искусству в других местах - в кружках при музыкальных и танцевальных школах,
в Доме пионеров (предшественнике Дворца пионеров). На уроках литературы
уделялось серьезное внимание художественному чтению. Некоторые ученики
хорошо читали Пушкина, Лермонтова, Блока, Маяковского. Один парень из
соседнего класса прекрасно сыграл роль Гулливера в кинофильме. Он был убит
во время войны. Другой потрясающе играл комические роли в инсценировке
чеховских рассказов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156