В отдельных квартирах стало легче собираться большими
группами. Телефон и хороший транспорт улучшили возможности коммуникации и
распространения информации. Если прогресс в этом отношении будет
продолжаться, условия контроля власти за населением будут все более
усложняться.
Эти годы были чрезвычайно напряженными, продуктивными и трудными. Ольга
поступила на вечернее отделение философского факультета университета.
Одновременно она работала в Институте философии. О том, как я был занят, я
уже говорил. Должен признать, что семейная жизнь не ослабила, а, наоборот,
укрепила мое государство. Ольга приняла мою концепцию жизни, никогда не
осуждала меня за то, что я постоянно упускал возможности служебной карьеры и
повышения материального благополучия. Уже тогда стали ощущаться мои [413]
расхождения с моим социальным и профессиональным окружением, и Ольга всегда
разделяла мою принципиальную позицию, которая стала причинять мне ущерб.
ИНОСТРАНЦЫ В НАШЕМ ДОМЕ
В брежневские годы колоссально расширились связи советских людей с людьми
из стран советского блока и стран Запада. У нас в доме стали постоянно
бывать люди из стран советского блока, особенно из Польши и ГДР, где у меня
было много учеников и друзей, где регулярно печатались мои книги. Часто
посещали нас и западные люди, знавшие меня по моим работам. Через соучеников
Ольги по факультету мы познакомились с молодыми французами, работавшими или
учившимися в Советском Союзе. После этого нас стали регулярно навещать
многочисленные туристы из Франции. Эти связи потом сыграли важную роль в
пересылке моих литературных сочинений на Запад. Не случайно потому именно
Франция стала моей литературной родиной. Через других наших знакомых
(особенно через Э. Неизвестного, с которым я дружил и в мастерской которого
встречался с десятками иностранцев) к нам в дом попадали и люди из других
стран - из Италии, США, Англии. Еще до моего открытого бунта я познакомился
с рядом западных журналистов, в частности с Р. Эвансом из агентства Рейтер
(Англия), а также со шведскими и финскими журналистами. Они точно так же
бывали у нас дома.
Наши отношения с иностранцами не были секретом для наших сослуживцев.
Меня не раз вызывали в партийное бюро института и в КГБ по этому поводу. Но
я игнорировал все предупреждения на этот счет. И это вносило свою долю в
процесс моего отторжения от советского общества.
ПОПЫТКА ПРИОБЩЕНИЯ К МАРКСИЗМУ
В моей научной и педагогической деятельности я вел себя так, как будто
никакого марксизма-ленинизма вообще не существует. Это соответствовало моей
установ[414] ке игнорировать советскую официальную идеологию. Отношение к
такой позиции со стороны руководства и философской среды было
противоречивым. С одной стороны, они были довольны тем, что я устранился от
марксизма и не лез туда со своим новаторством, предоставив им эту сферу в
безраздельное владение. Их устраивало то, что я возился со своими
"крючками", "значками" и "закорючками", считая это занятие крайне
второстепенным сравнительно с их "большими" проблемами. А с другой стороны,
моя позиция вызывала у них беспокойство. У меня нашлась масса последователей
по стране. Я своим примером показал, что даже в идеологическом центре можно
заниматься творческой работой, игнорируя марксизм. Это стало превращаться в
моду. Возникла довольно сильная тенденция обходиться без ссылок на классиков
марксизма даже в философских работах, затрагивавших проблемы, считавшиеся
вотчиной марксизма. Стали учащаться ссылки на мои сочинения. Я приобретал
неофициальную популярность среди молодежи в философских и околофилософских
кругах. Естественно, возникло желание лишить меня такой
"экстерриториальности" и приобщить к марксизму. Выражалось это в том, что
меня обязывали делать ссылки на классиков марксизма, угрожая в противном
случае не пустить мои работы в печать. Я делал вид, что соглашался с
требованиями, но всяческими способами ухитрялся избегать этого. Иногда я
вычеркивал эти ссылки уже в корректуре.
Кульминационным пунктом усилий приобщить меня к марксизму была такая
история. В связи с резко возросшим общим интересом и уважением к логике
вице-президент АН СССР П.Н. Федосеев предложил выступить мне с докладом в
президиуме Академии наук. На докладе присутствовали видные специалисты в
области математической логики, в том числе академик П.С. Новиков, выдающийся
математик, лауреат Ленинской премии. Мой доклад был одобрен. Казалось,
передо мною открывалась прекрасная перспектива. Через некоторое время меня
вызвали к Федосееву. Он высоко оценил мою деятельность. Сказал, что меня
собираются избирать в члены-корреспонденты академии, что для меня надо
создать особый отдел логики или особую лабораторию. Пообещал устроить мои
жилищные дела, до[415] биться получения для меня отдельной квартиры сверх
норм академии. Но я должен публично обозначить мою "партийную
принадлежность", т. е. заявить четко и определенно в печати, что я являюсь
марксистом-ленинцем, что я провожу мои исследования не с позиций логического
позитивизма, а с позиций марксизма. Федосеев предложил мне написать на эту
тему статью для "Вопросов философии", а еще лучше - для "Коммуниста", обещая
содействие в печатании. Опубликоваться в "Коммунисте" было не так-то просто
без протекции. Сам факт такой публикации означал, что автор статьи имеет
поддержку в высших партийных органах. Это являлось важнейшим шагом в
карьере. Федосеев был уверен в том, что я ухвачусь за такое лестное и
перспективное предложение. В его практике еще не было случая, чтобы кто-то
от этого отказался.
ПОСЛЕДСТВИЯ
Я оказался в затруднительном положении. Отказываясь от предложения
Федосеева, я, естественно, лишался тех благ, какие мог иметь в случае их
принятия. Но меня эти блага не соблазняли. Я не мог принять это предложение,
так как это противоречило моим принципам и испортило бы мою репутацию,
которой я дорожил. А мой отказ ухудшил бы мои перспективы. Я решил
уклониться от предложения, постепенно "замотав" его. Я рассчитывал на то,
что Федосеев "остынет" в отношении своих намерений "поднять" меня. И просто
позабудет о такой мелочи. Но я ошибся. Сотрудник "Коммуниста", работавший в
отделе, где предполагалась публикация моей статьи, несколько раз спрашивал
меня, когда я принесу статью. Я откладывал. Наконец он сам предложил
написать за меня статью.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156
группами. Телефон и хороший транспорт улучшили возможности коммуникации и
распространения информации. Если прогресс в этом отношении будет
продолжаться, условия контроля власти за населением будут все более
усложняться.
Эти годы были чрезвычайно напряженными, продуктивными и трудными. Ольга
поступила на вечернее отделение философского факультета университета.
Одновременно она работала в Институте философии. О том, как я был занят, я
уже говорил. Должен признать, что семейная жизнь не ослабила, а, наоборот,
укрепила мое государство. Ольга приняла мою концепцию жизни, никогда не
осуждала меня за то, что я постоянно упускал возможности служебной карьеры и
повышения материального благополучия. Уже тогда стали ощущаться мои [413]
расхождения с моим социальным и профессиональным окружением, и Ольга всегда
разделяла мою принципиальную позицию, которая стала причинять мне ущерб.
ИНОСТРАНЦЫ В НАШЕМ ДОМЕ
В брежневские годы колоссально расширились связи советских людей с людьми
из стран советского блока и стран Запада. У нас в доме стали постоянно
бывать люди из стран советского блока, особенно из Польши и ГДР, где у меня
было много учеников и друзей, где регулярно печатались мои книги. Часто
посещали нас и западные люди, знавшие меня по моим работам. Через соучеников
Ольги по факультету мы познакомились с молодыми французами, работавшими или
учившимися в Советском Союзе. После этого нас стали регулярно навещать
многочисленные туристы из Франции. Эти связи потом сыграли важную роль в
пересылке моих литературных сочинений на Запад. Не случайно потому именно
Франция стала моей литературной родиной. Через других наших знакомых
(особенно через Э. Неизвестного, с которым я дружил и в мастерской которого
встречался с десятками иностранцев) к нам в дом попадали и люди из других
стран - из Италии, США, Англии. Еще до моего открытого бунта я познакомился
с рядом западных журналистов, в частности с Р. Эвансом из агентства Рейтер
(Англия), а также со шведскими и финскими журналистами. Они точно так же
бывали у нас дома.
Наши отношения с иностранцами не были секретом для наших сослуживцев.
Меня не раз вызывали в партийное бюро института и в КГБ по этому поводу. Но
я игнорировал все предупреждения на этот счет. И это вносило свою долю в
процесс моего отторжения от советского общества.
ПОПЫТКА ПРИОБЩЕНИЯ К МАРКСИЗМУ
В моей научной и педагогической деятельности я вел себя так, как будто
никакого марксизма-ленинизма вообще не существует. Это соответствовало моей
установ[414] ке игнорировать советскую официальную идеологию. Отношение к
такой позиции со стороны руководства и философской среды было
противоречивым. С одной стороны, они были довольны тем, что я устранился от
марксизма и не лез туда со своим новаторством, предоставив им эту сферу в
безраздельное владение. Их устраивало то, что я возился со своими
"крючками", "значками" и "закорючками", считая это занятие крайне
второстепенным сравнительно с их "большими" проблемами. А с другой стороны,
моя позиция вызывала у них беспокойство. У меня нашлась масса последователей
по стране. Я своим примером показал, что даже в идеологическом центре можно
заниматься творческой работой, игнорируя марксизм. Это стало превращаться в
моду. Возникла довольно сильная тенденция обходиться без ссылок на классиков
марксизма даже в философских работах, затрагивавших проблемы, считавшиеся
вотчиной марксизма. Стали учащаться ссылки на мои сочинения. Я приобретал
неофициальную популярность среди молодежи в философских и околофилософских
кругах. Естественно, возникло желание лишить меня такой
"экстерриториальности" и приобщить к марксизму. Выражалось это в том, что
меня обязывали делать ссылки на классиков марксизма, угрожая в противном
случае не пустить мои работы в печать. Я делал вид, что соглашался с
требованиями, но всяческими способами ухитрялся избегать этого. Иногда я
вычеркивал эти ссылки уже в корректуре.
Кульминационным пунктом усилий приобщить меня к марксизму была такая
история. В связи с резко возросшим общим интересом и уважением к логике
вице-президент АН СССР П.Н. Федосеев предложил выступить мне с докладом в
президиуме Академии наук. На докладе присутствовали видные специалисты в
области математической логики, в том числе академик П.С. Новиков, выдающийся
математик, лауреат Ленинской премии. Мой доклад был одобрен. Казалось,
передо мною открывалась прекрасная перспектива. Через некоторое время меня
вызвали к Федосееву. Он высоко оценил мою деятельность. Сказал, что меня
собираются избирать в члены-корреспонденты академии, что для меня надо
создать особый отдел логики или особую лабораторию. Пообещал устроить мои
жилищные дела, до[415] биться получения для меня отдельной квартиры сверх
норм академии. Но я должен публично обозначить мою "партийную
принадлежность", т. е. заявить четко и определенно в печати, что я являюсь
марксистом-ленинцем, что я провожу мои исследования не с позиций логического
позитивизма, а с позиций марксизма. Федосеев предложил мне написать на эту
тему статью для "Вопросов философии", а еще лучше - для "Коммуниста", обещая
содействие в печатании. Опубликоваться в "Коммунисте" было не так-то просто
без протекции. Сам факт такой публикации означал, что автор статьи имеет
поддержку в высших партийных органах. Это являлось важнейшим шагом в
карьере. Федосеев был уверен в том, что я ухвачусь за такое лестное и
перспективное предложение. В его практике еще не было случая, чтобы кто-то
от этого отказался.
ПОСЛЕДСТВИЯ
Я оказался в затруднительном положении. Отказываясь от предложения
Федосеева, я, естественно, лишался тех благ, какие мог иметь в случае их
принятия. Но меня эти блага не соблазняли. Я не мог принять это предложение,
так как это противоречило моим принципам и испортило бы мою репутацию,
которой я дорожил. А мой отказ ухудшил бы мои перспективы. Я решил
уклониться от предложения, постепенно "замотав" его. Я рассчитывал на то,
что Федосеев "остынет" в отношении своих намерений "поднять" меня. И просто
позабудет о такой мелочи. Но я ошибся. Сотрудник "Коммуниста", работавший в
отделе, где предполагалась публикация моей статьи, несколько раз спрашивал
меня, когда я принесу статью. Я откладывал. Наконец он сам предложил
написать за меня статью.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156