С восемнадцати до
двадцати четырех лет я был в армии и не заботился о еде, одежде, ночлеге.
Были, разумеется, какие-то тревоги и заботы, я о них расскажу. Но они не
были специфически возрастными. В двадцать два года я женился. Но даже это не
было действием взрослого человека. Ему нет объяснения в рамках возрастных
норм. В 1946 - 1954 годы я был студентом и аспирантом университета. И даже
эти годы, по одним критериям [170] попадая в возраст зрелости, по другим
могут быть отнесены к возрасту юности. И потом вплоть до сорока лет я
считался молодым человеком.
В 1948 - 1976 годы мне пришлось работать учителем в школах и профессором
в высших учебных заведениях, пришлось растить собственных детей. Передо мною
в изобилии был материал для наблюдении за эволюцией людей в нормальных
советских условиях. Должен сказать, что, по крайней мере, для значительной
части советских людей возрастной хаос стал обычным явлением. В послевоенные
годы отпала необходимость для детей разделять образ жизни взрослых. Зато
ускорился процесс интеллектуального, психологического и физиологического
созревания. Тот возраст, начиная с которого молодые люди осознают себя
взрослыми, с одной стороны, стал начинаться раньше, а с другой стороны,
отодвинулся для многих далеко за двадцать лет. Значительно раньше люди стали
начинать сексуальную жизнь, причем независимо от семейных отношений. Рано
стали получать образование, какого раньше не получали и в зрелом возрасте.
Вместе с тем люди значительно позже стали начинать самостоятельную жизнь,
независимую от родителей. В стране имеются сотни тысяч молодых людей в
возрасте от двадцати пяти до тридцати пяти лет, чувствующих себя юношами и
поступающих порою даже по-детски. А в некоторых отношениях состояние
детскости вообще становится характерным для всего населения коммунистической
страны. Аппарат власти, идеологии, пропаганды обращается с людьми до самой
их смерти как с материалом для воспитания и просвещения. Положение индивида
в коллективе точно так же превращает его в объект воспитательных
мероприятии. Миллионы людей всю жизнь чему-то учатся и постоянно выслушивают
поучения вышестоящих. Руководители общества вообще претендуют на роль отцов
и наставников подвластных детей-сограждан.
Таким образом, написав в конце предыдущего раздела, что 29 октября 1940
года закончилась моя юность, я не могу сказать, какой возрастной период у
меня начался. Да и закончившийся период я с некоторой натяжкой могу назвать
юностью.
[171]
МОДЕЛЬ ОБЩЕСТВА
Если бы я имел изначальной целью жизни достижение успехов в науке или
искусстве, я счел бы годы, проведенные в армии, потерянными. Но я такой цели
не имел. Я имел причины и мотивы для моего поведения Но они были такими, что
исключали ясность цели. Вернее говоря, цель появилась, но по самой своей
сущности она была неопределенной и неясной. Я вынуждался на конфликт со
своим обществом и на индивидуальный бунт.
У меня появилось желание понять свое общество. Но оно не было желанием
ученого, не было чисто академическим. Оно было элементом моего конфликта и
бунта. Мой антисталинизм носил весьма символический и бунтарский характер. Я
не рассчитывал не то что на какой-то успех в творческой деятельности, но
даже на то, чтобы выжить. Я просто жил, как меня вынуждали к тому
обстоятельства. Я наблюдал жизнь и размышлял просто потому, что был рожден
для этого, но отнюдь не в интересах будущих книг. Лишь постфактум, лишь
оглядываясь назад, я могу сказать, что годы армии и воины не пропали для
меня даром. Они стали для меня фактически школой (если еще не университетом)
будущей философской, социологической и литературной деятельности.
Всякая армия отражает в себе основные свойства своего общества. Не была
на этот счет исключением и советская армия. Но тут имело место одно
существенное отличие отношения армии и общества, связанное с тем, что
общество является коммунистическим. Самым фундаментальным (базисным)
социальным отношением этого общества является отношение начальствования и
подчинения, имеющее много общего с армейским отношением начальников и
подчиненных. Так что любая армия вообще, а советская армия в особенности,
может служить моделью коммунистических социальных отношении. Прослужив в
армии много лет, я чисто опытным путем досконально изучил все аспекты
армейской жизни. Впоследствии это облегчило мне изучение специфически
коммунистических отношений советского общества и обобщение результатов моих
наблюдении. Думаю, [172] что ту же роль для меня мог бы сыграть
исправительно-трудовой лагерь, если бы я попал туда и выжил.
Меня всегда поражало то, как же хорошо образованные люди, наблюдавшие
грандиозные социальные явления и располагавшие огромным фактическим
материалом, ухитрялись делать на этой основе мелкие, поверхностные или
заумно-бессмысленные выводы. Я самими обстоятельствами моей жизни и моими
взаимоотношениями с моим окружением вынуждался на нечто противоположное
этому: на большие и бескомпромиссно четкие обобщения, основанные на
наблюдении сравнительно небольшого числа "мелких" явлений. Со временем я
открыл для себя, что с социологической точки зрения именно эти "мелкие"
пустяки являются грандиозными основами исторического процесса, а внешние
грандиозные явления суть лишь его поверхностная пена. Положения диалектики
об отношении сущности и явления, содержания и формы тут, как нигде,
оказались кстати.
На мою долю выпали также годы войны. Всякая война так или иначе проявляет
существенные свойства общества, ведущего войну. Не является на этот счет
исключением и война 1941 - 1945 годов с Германией. Но опять-таки тут есть
одно обстоятельство, сделавшее эту войну поразительно точной моделью
поведения советского общества в трудных ситуациях. Коммунистический
социальный строй в России сложился в условиях развала Российской империи и
краха царизма - в условиях исторической катастрофы. И сложился он как
средство выжить в условиях этой катастрофы. В войну с Германией 1941 - 1945
годов коммунистический социальный строй обнаружил свою удивительную
способность выживать и укрепляться именно в тяжелых условиях. Для этого
строя, как такового, более благоприятными оказались не условия благополучия,
а именно условия преодоления трудностей, близких к состоянию катастрофы. Так
что война 1941 - 1945 годов с социологической точки зрения может служить
общей моделью поведения коммунистического общества в исторически трудных
условиях.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156
двадцати четырех лет я был в армии и не заботился о еде, одежде, ночлеге.
Были, разумеется, какие-то тревоги и заботы, я о них расскажу. Но они не
были специфически возрастными. В двадцать два года я женился. Но даже это не
было действием взрослого человека. Ему нет объяснения в рамках возрастных
норм. В 1946 - 1954 годы я был студентом и аспирантом университета. И даже
эти годы, по одним критериям [170] попадая в возраст зрелости, по другим
могут быть отнесены к возрасту юности. И потом вплоть до сорока лет я
считался молодым человеком.
В 1948 - 1976 годы мне пришлось работать учителем в школах и профессором
в высших учебных заведениях, пришлось растить собственных детей. Передо мною
в изобилии был материал для наблюдении за эволюцией людей в нормальных
советских условиях. Должен сказать, что, по крайней мере, для значительной
части советских людей возрастной хаос стал обычным явлением. В послевоенные
годы отпала необходимость для детей разделять образ жизни взрослых. Зато
ускорился процесс интеллектуального, психологического и физиологического
созревания. Тот возраст, начиная с которого молодые люди осознают себя
взрослыми, с одной стороны, стал начинаться раньше, а с другой стороны,
отодвинулся для многих далеко за двадцать лет. Значительно раньше люди стали
начинать сексуальную жизнь, причем независимо от семейных отношений. Рано
стали получать образование, какого раньше не получали и в зрелом возрасте.
Вместе с тем люди значительно позже стали начинать самостоятельную жизнь,
независимую от родителей. В стране имеются сотни тысяч молодых людей в
возрасте от двадцати пяти до тридцати пяти лет, чувствующих себя юношами и
поступающих порою даже по-детски. А в некоторых отношениях состояние
детскости вообще становится характерным для всего населения коммунистической
страны. Аппарат власти, идеологии, пропаганды обращается с людьми до самой
их смерти как с материалом для воспитания и просвещения. Положение индивида
в коллективе точно так же превращает его в объект воспитательных
мероприятии. Миллионы людей всю жизнь чему-то учатся и постоянно выслушивают
поучения вышестоящих. Руководители общества вообще претендуют на роль отцов
и наставников подвластных детей-сограждан.
Таким образом, написав в конце предыдущего раздела, что 29 октября 1940
года закончилась моя юность, я не могу сказать, какой возрастной период у
меня начался. Да и закончившийся период я с некоторой натяжкой могу назвать
юностью.
[171]
МОДЕЛЬ ОБЩЕСТВА
Если бы я имел изначальной целью жизни достижение успехов в науке или
искусстве, я счел бы годы, проведенные в армии, потерянными. Но я такой цели
не имел. Я имел причины и мотивы для моего поведения Но они были такими, что
исключали ясность цели. Вернее говоря, цель появилась, но по самой своей
сущности она была неопределенной и неясной. Я вынуждался на конфликт со
своим обществом и на индивидуальный бунт.
У меня появилось желание понять свое общество. Но оно не было желанием
ученого, не было чисто академическим. Оно было элементом моего конфликта и
бунта. Мой антисталинизм носил весьма символический и бунтарский характер. Я
не рассчитывал не то что на какой-то успех в творческой деятельности, но
даже на то, чтобы выжить. Я просто жил, как меня вынуждали к тому
обстоятельства. Я наблюдал жизнь и размышлял просто потому, что был рожден
для этого, но отнюдь не в интересах будущих книг. Лишь постфактум, лишь
оглядываясь назад, я могу сказать, что годы армии и воины не пропали для
меня даром. Они стали для меня фактически школой (если еще не университетом)
будущей философской, социологической и литературной деятельности.
Всякая армия отражает в себе основные свойства своего общества. Не была
на этот счет исключением и советская армия. Но тут имело место одно
существенное отличие отношения армии и общества, связанное с тем, что
общество является коммунистическим. Самым фундаментальным (базисным)
социальным отношением этого общества является отношение начальствования и
подчинения, имеющее много общего с армейским отношением начальников и
подчиненных. Так что любая армия вообще, а советская армия в особенности,
может служить моделью коммунистических социальных отношении. Прослужив в
армии много лет, я чисто опытным путем досконально изучил все аспекты
армейской жизни. Впоследствии это облегчило мне изучение специфически
коммунистических отношений советского общества и обобщение результатов моих
наблюдении. Думаю, [172] что ту же роль для меня мог бы сыграть
исправительно-трудовой лагерь, если бы я попал туда и выжил.
Меня всегда поражало то, как же хорошо образованные люди, наблюдавшие
грандиозные социальные явления и располагавшие огромным фактическим
материалом, ухитрялись делать на этой основе мелкие, поверхностные или
заумно-бессмысленные выводы. Я самими обстоятельствами моей жизни и моими
взаимоотношениями с моим окружением вынуждался на нечто противоположное
этому: на большие и бескомпромиссно четкие обобщения, основанные на
наблюдении сравнительно небольшого числа "мелких" явлений. Со временем я
открыл для себя, что с социологической точки зрения именно эти "мелкие"
пустяки являются грандиозными основами исторического процесса, а внешние
грандиозные явления суть лишь его поверхностная пена. Положения диалектики
об отношении сущности и явления, содержания и формы тут, как нигде,
оказались кстати.
На мою долю выпали также годы войны. Всякая война так или иначе проявляет
существенные свойства общества, ведущего войну. Не является на этот счет
исключением и война 1941 - 1945 годов с Германией. Но опять-таки тут есть
одно обстоятельство, сделавшее эту войну поразительно точной моделью
поведения советского общества в трудных ситуациях. Коммунистический
социальный строй в России сложился в условиях развала Российской империи и
краха царизма - в условиях исторической катастрофы. И сложился он как
средство выжить в условиях этой катастрофы. В войну с Германией 1941 - 1945
годов коммунистический социальный строй обнаружил свою удивительную
способность выживать и укрепляться именно в тяжелых условиях. Для этого
строя, как такового, более благоприятными оказались не условия благополучия,
а именно условия преодоления трудностей, близких к состоянию катастрофы. Так
что война 1941 - 1945 годов с социологической точки зрения может служить
общей моделью поведения коммунистического общества в исторически трудных
условиях.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156