Так что я был одним из участников этого бунта.
ДИССИДЕНТСКОЕ ДВИЖЕНИЕ
На Западе советскими диссидентами называли и до сих пор называют всех
тех, кто по каким-то причинам вступает в конфликт с советским общественным
строем, его идеологией и системой власти, подвергаясь за это каким-то
наказаниям. Тем самым в одну кучу сваливают различные формы оппозиции и
протеста: и националистов, и религиозных сектантов, и желающих эмигрировать,
и террористов, и политических бунтарей, и жаждущих мирового простора
деятелей культуры, и пускающих свои сочинения в "самиздат" писателей.
Диссидентами в Советском Союзе называли не всех, вступающих в конфликт с
обществом, идеологией и властями, а лишь определенную часть оппозиционеров,
которые делали публичные заявления, устраивали демонстрации, создавали
группы. Их лозунгами стала борьба за гражданские свободы и права человека.
Вопрос об оценке значительности диссидентского движения, о силе его
влияния на население страны и об отношении к нему населения является,
пожалуй, наиболее сложным. Здесь любая точка зрения, по-видимому, может быть
подкреплена фактами. Я хочу отметить лишь следующее. Все, что было связано с
диссидентством, составляло один из главных (а часто главный) предмет
разговоров и размышлений в самых различных слоях общества. И хотя бы только
как явление в области идейной жизни общества оно не имело себе равных по
степени внимания. Было бы несправедливо отрицать то, что некоторые смягчения
в области культуры в последние годы явились одним из следствий
диссидентского движения. Даже власти благодаря диссидентам получали
некоторое представление о реальном положении в стране, вынуждались к более
гибким методам руководства. [423]
К концу брежневского периода диссидентское движение пришло в упадок. Свою
роль в этом сыграли репрессии со стороны властей. Но дело не только в этом.
Были и другие причины. Упомяну лишь некоторые из них. Прежде всего бросаются
в глаза преувеличенные расчеты лидеров диссидентского движения на сенсацию,
которая переросла в непомерное тщеславие и самомнение. Многие видные
диссиденты стали играть социальные роли, аналогичные ролям кинозвезд и
популярных певцов. Концентрация внимания общественности на отдельных фигурах
диссидентского движения и на отдельных действиях, ставших удобными штампами
для журналистской шумихи, нанесла не меньший ущерб движению, чем погромы со
стороны властей.
В диссидентское движение приходили, как правило, люди, не имевшие
специального политологического, социологического, философского образования и
навыков понимания явлений общественной жизни. Исторически накопленная
культура в этой области игнорировалась совсем или подвергалась осмеянию.
Достаточно было обругать советское общество и разоблачить его язвы, как
разоблачающий автоматически возносился в своем самомнении над официальной
советской наукой и идеологией, воспринимал себя единственно правильно
понимающим советское общество. Достаточно было подвергнуться репрессиям,
чтобы ощутить себя экспертом в понимании советского общества.
Известно, что большое число диссидентов эмигрировало на Запад. Каждый по
отдельности нашел оправдание этой эмиграции для себя и для прессы. Но с
точки зрения советских людей, подпавших под влияние диссидентов, это было
дезертирством. Эта готовность дезертировать свидетельствовала об отсутствии
в значительной части диссидентов глубоких психологических оснований для
бунта против режима.
МОЯ ПОЗИЦИЯ
Диссидентам я сочувствовал, со многими был знаком, но никогда не
восхищался ими и сам никогда диссидентом не был. На Западе меня, однако,
упорно зачисляют [424] в диссиденты. Это недоразумение основано на
неопределенности понятий и на игнорировании фактического положения с
оппозицией в Советском Союзе. До публикации "Зияющих высот" я с диссидентами
сталкивался мало, да и то не как с диссидентами.
В конце шестидесятых годов я заведовал кафедрой логики философского
факультета. На моей кафедре работали преподавателями два человека, которые
оказались диссидентами. Один из них был Ю.А. Гастев. Руководство факультета
предложило мне под каким-либо предлогом уволить их. Я отказался это сделать.
За это меня самого сняли с заведования кафедрой. Я отказался уволить этих
людей не потому, что сочувствовал диссидентам или что высоко ценил их как
ученых и преподавателей (ничего подобного как раз не было), я отказался
уволить их потому, что мои принципы не позволяли мне сотрудничать с властями
и с начальством вообще в их деятельности политического и идеологического
характера.
Несколько позднее в Академии наук организовали письмо, осуждающее А.
Сахарова. Это письмо подписали ведущие фигуры советской философии.
Предложили подписать мне, поскольку я имел международную известность,
издавался на Западе, приглашался персонально на международные конгрессы. Я
отказался подписать это письмо. Сделал я это не из симпатии к Сахарову и не
потому, что одобрял его идеи. Я как раз не питал к нему и его деятельности
никаких симпатий. Я отказался потому, что опять-таки не хотел сотрудничать с
властями в подавлении и дискредитации любых форм оппозиции в советском
обществе. Мой отказ ухудшил мое и без того ухудшившееся положение.
Я дружил с А. Есениным-Вольпиным, уважая его как логика и игнорируя его
политическую деятельность. Я приглашал его участвовать в моем семинаре и
сумел напечатать его большую статью по логике в нашем сборнике в институте.
Несколько раз присутствовал на выступлениях Б. Окуджавы и А. Галича,
восторгаясь ими как бардами, но не считал их диссидентами. Я дружил с Э.
Неизвестным, находившимся в перманентном конфликте с различными официальными
лицами и учреждениями, но тоже не считал его диссидентом. В мастер[425] ской
Неизвестного я несколько раз встречал В. Максимова, уже вставшего на путь
конфликта с советским обществом. Прочитал сборник его повестей, который был
опубликован. И он мне понравился. Я знал, что Максимов начал писать
запретные книги. Но опять-таки я не относился к нему как к диссиденту.
"Самиздат" и "тамиздат" я читал очень мало. Он попадал ко мне через друзей
Ольги. Лишь после опубликования "Зияющих высот" я познакомился с Р.
Медведевым, Р. Лерт, С. Каллистратовой, П. Егидесом, В. Ерофеевым, В.
Войновичем, Г. Владимовым, А. Гинзбургом, Ю. Орловым и многими другими
диссидентами и оппозиционными писателями.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156
ДИССИДЕНТСКОЕ ДВИЖЕНИЕ
На Западе советскими диссидентами называли и до сих пор называют всех
тех, кто по каким-то причинам вступает в конфликт с советским общественным
строем, его идеологией и системой власти, подвергаясь за это каким-то
наказаниям. Тем самым в одну кучу сваливают различные формы оппозиции и
протеста: и националистов, и религиозных сектантов, и желающих эмигрировать,
и террористов, и политических бунтарей, и жаждущих мирового простора
деятелей культуры, и пускающих свои сочинения в "самиздат" писателей.
Диссидентами в Советском Союзе называли не всех, вступающих в конфликт с
обществом, идеологией и властями, а лишь определенную часть оппозиционеров,
которые делали публичные заявления, устраивали демонстрации, создавали
группы. Их лозунгами стала борьба за гражданские свободы и права человека.
Вопрос об оценке значительности диссидентского движения, о силе его
влияния на население страны и об отношении к нему населения является,
пожалуй, наиболее сложным. Здесь любая точка зрения, по-видимому, может быть
подкреплена фактами. Я хочу отметить лишь следующее. Все, что было связано с
диссидентством, составляло один из главных (а часто главный) предмет
разговоров и размышлений в самых различных слоях общества. И хотя бы только
как явление в области идейной жизни общества оно не имело себе равных по
степени внимания. Было бы несправедливо отрицать то, что некоторые смягчения
в области культуры в последние годы явились одним из следствий
диссидентского движения. Даже власти благодаря диссидентам получали
некоторое представление о реальном положении в стране, вынуждались к более
гибким методам руководства. [423]
К концу брежневского периода диссидентское движение пришло в упадок. Свою
роль в этом сыграли репрессии со стороны властей. Но дело не только в этом.
Были и другие причины. Упомяну лишь некоторые из них. Прежде всего бросаются
в глаза преувеличенные расчеты лидеров диссидентского движения на сенсацию,
которая переросла в непомерное тщеславие и самомнение. Многие видные
диссиденты стали играть социальные роли, аналогичные ролям кинозвезд и
популярных певцов. Концентрация внимания общественности на отдельных фигурах
диссидентского движения и на отдельных действиях, ставших удобными штампами
для журналистской шумихи, нанесла не меньший ущерб движению, чем погромы со
стороны властей.
В диссидентское движение приходили, как правило, люди, не имевшие
специального политологического, социологического, философского образования и
навыков понимания явлений общественной жизни. Исторически накопленная
культура в этой области игнорировалась совсем или подвергалась осмеянию.
Достаточно было обругать советское общество и разоблачить его язвы, как
разоблачающий автоматически возносился в своем самомнении над официальной
советской наукой и идеологией, воспринимал себя единственно правильно
понимающим советское общество. Достаточно было подвергнуться репрессиям,
чтобы ощутить себя экспертом в понимании советского общества.
Известно, что большое число диссидентов эмигрировало на Запад. Каждый по
отдельности нашел оправдание этой эмиграции для себя и для прессы. Но с
точки зрения советских людей, подпавших под влияние диссидентов, это было
дезертирством. Эта готовность дезертировать свидетельствовала об отсутствии
в значительной части диссидентов глубоких психологических оснований для
бунта против режима.
МОЯ ПОЗИЦИЯ
Диссидентам я сочувствовал, со многими был знаком, но никогда не
восхищался ими и сам никогда диссидентом не был. На Западе меня, однако,
упорно зачисляют [424] в диссиденты. Это недоразумение основано на
неопределенности понятий и на игнорировании фактического положения с
оппозицией в Советском Союзе. До публикации "Зияющих высот" я с диссидентами
сталкивался мало, да и то не как с диссидентами.
В конце шестидесятых годов я заведовал кафедрой логики философского
факультета. На моей кафедре работали преподавателями два человека, которые
оказались диссидентами. Один из них был Ю.А. Гастев. Руководство факультета
предложило мне под каким-либо предлогом уволить их. Я отказался это сделать.
За это меня самого сняли с заведования кафедрой. Я отказался уволить этих
людей не потому, что сочувствовал диссидентам или что высоко ценил их как
ученых и преподавателей (ничего подобного как раз не было), я отказался
уволить их потому, что мои принципы не позволяли мне сотрудничать с властями
и с начальством вообще в их деятельности политического и идеологического
характера.
Несколько позднее в Академии наук организовали письмо, осуждающее А.
Сахарова. Это письмо подписали ведущие фигуры советской философии.
Предложили подписать мне, поскольку я имел международную известность,
издавался на Западе, приглашался персонально на международные конгрессы. Я
отказался подписать это письмо. Сделал я это не из симпатии к Сахарову и не
потому, что одобрял его идеи. Я как раз не питал к нему и его деятельности
никаких симпатий. Я отказался потому, что опять-таки не хотел сотрудничать с
властями в подавлении и дискредитации любых форм оппозиции в советском
обществе. Мой отказ ухудшил мое и без того ухудшившееся положение.
Я дружил с А. Есениным-Вольпиным, уважая его как логика и игнорируя его
политическую деятельность. Я приглашал его участвовать в моем семинаре и
сумел напечатать его большую статью по логике в нашем сборнике в институте.
Несколько раз присутствовал на выступлениях Б. Окуджавы и А. Галича,
восторгаясь ими как бардами, но не считал их диссидентами. Я дружил с Э.
Неизвестным, находившимся в перманентном конфликте с различными официальными
лицами и учреждениями, но тоже не считал его диссидентом. В мастер[425] ской
Неизвестного я несколько раз встречал В. Максимова, уже вставшего на путь
конфликта с советским обществом. Прочитал сборник его повестей, который был
опубликован. И он мне понравился. Я знал, что Максимов начал писать
запретные книги. Но опять-таки я не относился к нему как к диссиденту.
"Самиздат" и "тамиздат" я читал очень мало. Он попадал ко мне через друзей
Ольги. Лишь после опубликования "Зияющих высот" я познакомился с Р.
Медведевым, Р. Лерт, С. Каллистратовой, П. Егидесом, В. Ерофеевым, В.
Войновичем, Г. Владимовым, А. Гинзбургом, Ю. Орловым и многими другими
диссидентами и оппозиционными писателями.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156