Он — в белом халате, в коридоре больницы. Дети — в разном возрасте. Семья — вокруг стола. По-видимому, день рождения кого-то из детей. На столе — огромный торт, с десятью свечками. Младший сынишка надул щеки — хочет, наверно, потушить свечи.
Боб заварил крепкий чай, налил в стакан и понес в комнату.
— Позвоните, — сказал он доктору. — Я принес ваш чай. Потом уселся на спинку кровати, обхватил руками колени и стал ждать, нетерпеливо покусывая губы.
Доктор с трудом поднялся с постели, облачился в свой белый докторский халат и, сделав над собой усилие, подошел к телефону.
Он говорил со своим начальством, сохраняя достоинство, прямым и смелым тоном человека, у которого абсолютно чиста совесть.
— Клод Роберт Изерли просит сообщить вам, что его уже никто не помнит. Да, да, о нем забыли... Что передать? Значит, он может уже вернуться на Землю? Что касается меня, то я против вашего решения. Я против, потому что лечение не доведено до конца. Что, что? Вы говорите смешные вещи. Он вообще не был болен? Не хотите ли вы учить меня психиатрии? Предупреждаю, если вы позволите ему вернуться, то я в знак протеста останусь здесь. А если вы поступите благоразумно и не разрешите ему вернуться, я вернусь сам и попрошу, чтобы вместо меня сюда был послан другой. Моя власть здесь кончилась. Я схватил насморк. Вы можете наказать меня за это, можете понизить меня в должности.
Он опустил трубку, снял белый халат, аккуратно повесил его в шкафу, снова лег в постель и укрылся одеялом.
— Вы были правы, Боб. Вам разрешают вернуться на Землю, — проговорил он печально. — Они сказали также, что это было бы возможно уже давно, если бы человек по имени Гюнтер Андерс не писал вам писем и не печатал их в газетах. Он фактически мешал тому, чтобы вас скоро забыли.
Боб сидел неподвижно, все в той же позе, согнувшись и обхватив руками колени. Он знал, он очень хорошо знал, что трудно вообразить себе большее счастье.
И вдруг он рассмеялся. Но не от радости. Не от счастья. Он давно бы мог вернуться. Не будь этих писем.
— Это были очень хорошие письма, — сказал он, уже перестав смеяться, с серьезным и гордым выражением лица. — Это были просто чудесные письма.
Он чувствовал голод и усталость. Ему хотелось спать... Хотелось увидеть последний свой сон... Еще раз походить по своему музею... Вошла Лили и несмело остановилась у порога.
— Ты слышала, Лили? Ты слышала, что говорит доктор! Мы возвращаемся...— В горле у Боба что-то судорожно сжалось, и неожиданно для себя он спросил: — А куда же я все-таки возвращаюсь, доктор?
— То есть как это? На Землю.
— На Землю? Какую Землю?
Глава двадцать третья
Прощай, музей «Хиросима»!
Теперь они вошли не в просторный зал, а в небольшую и узкую комнату, где подряд стояли: а) стол и буфет и над ними табличка — «Авеню 118»; б) сейф и над ним таблич-
ка — «Банк»; в) узкая кровать и над нею: «Психиатрическая больница».
В комнате на кровати сидел человек, закутанный в огромную белую простыню. Он то и дело пытался выпростать из-под простыни руку, но это ему не удавалось. Возле него стоял Робот.
— К. И., — обратился к нему Робот, — сейчас мы будем смотреть фильм. Для вас очень полезно посмотреть еще раз историю своей жизни.
Робот принес экран — большую деревянную раму без холста — и поставил его перед К. И. В раму вошел человек, совершенно непохожий на К. И. Он сел за стол под табличкой «Авеню 118», воровато огляделся и, убедившись, что никто его не видит, открыл дверцу буфета. Он вытащил из буфета полную горсть всяких сладостей и начал торопливо засовывать их в рот.
— Он еще маленький, наш будущий герой, — дикторским голосом прокомментировал Робот, — он еще любит сладости. Родители прячут их от него, потому что от сладкого портятся зубы.
Послышались шаги.
— Мамаша идет, — предостерег Робот.
Потом Робот подошел к К. И., который смотрел историю своей жизни, и дал ему пощечину. А тот К. И., который находился в экране, скривил от боли лицо и громко расплакался.
— Вообще у него было беззаботное детство, — продолжал Робот, — сладостей у них в доме было всегда очень много, до тошноты много.
К. И. в экране поднялся во весь рост, потом присел. И так несколько раз. Потом раскинул руки и стал ими взмахивать — вверх, вниз, вверх, вниз.
— Он служит в армии, — объяснил Робот, — водит военный самолет.
Робот принес и поставил к его ногам стопку тарелок и дал ему в руки кусок железа. К. И. уронил железо на тарелки и разбил их на мелкие осколки.
— Он уничтожил целый город «во имя спасения всего мира».
К. И. начал по-военному маршировать на месте.
— Он становится героем; становится героем благодаря своим родителям, потому что они вовремя поняли, что ребенку надо запретить злоупотребление сладостями.
К. И. продолжал вышагивать на месте.
— Пресс-конференции и интервью — на весь мир. И всег-
да ему задают два вопроса. Ваша самая любимая песня? К. И. перестал маршировать и снова воровато огляделся. Убедившись, что никто его не видит, он на цыпочках подкрался к сейфу и попробовал его открыть, мурлыча при этом себе под нос: «Когда солдат идет на войну, о нем горюют и плачут. Когда солдат приходит с войны, говорят — ему повезло...»
— Ваша самая любимая сказка?
— В некотором царстве, в некотором государстве живет-поживает себе царь. Царь этот творит благо за благом для своих подданных, освобождает их от налогов, строит больницы, открывает школы, дает всем детям бесплатное образование. Но однажды подданные убивают его. Просто так, без какой-либо на то причины. И когда их спрашивают: зачем вы его убили? — они отвечают: затем, что он сделал нам много добра, а мы никакого добра не могли ему сделать.
Наконец К. И. открыл сейф, заглянул внутрь и с изумлением обнаружил в нем вместо денег целую кучу всяких сладостей...
К. И. в экране поднял руки вверх — сдался полицейским.
Потом он сел на стул и посмотрел на К. И., который смотрел историю своей жизни. Они долго смотрели друг на друга. К. И., сидящий на кровати, прекратил даже свои попытки выпростать руки из-под простыни.
— Он не выдержал славы, — объяснил Робот. — Человек не в состоянии выдержать столь огромную славу. Он сходит с ума. Самым ярким доказательством сумасшествия К. И. является то, что, когда теперь у него спрашивают, что такое война, он отвечает... — И в голосе Робота, до этой минуты сухом и холодном, послышались вдруг какие-то тревожные, почти человеческие нотки: — Огромный город, пустынная улица, и идут по ней девушка и парень... Он протягивает руку к волосам девушки, а она говорит ему: «Не надо... Прошу тебя, не надо... на пустой улице. Будь рядом люди, я бы не стеснялась... А теперь стыдно... Нас никто не видит...»
К. И. первый и К. И. второй продолжали всматриваться друг в друга.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42
Боб заварил крепкий чай, налил в стакан и понес в комнату.
— Позвоните, — сказал он доктору. — Я принес ваш чай. Потом уселся на спинку кровати, обхватил руками колени и стал ждать, нетерпеливо покусывая губы.
Доктор с трудом поднялся с постели, облачился в свой белый докторский халат и, сделав над собой усилие, подошел к телефону.
Он говорил со своим начальством, сохраняя достоинство, прямым и смелым тоном человека, у которого абсолютно чиста совесть.
— Клод Роберт Изерли просит сообщить вам, что его уже никто не помнит. Да, да, о нем забыли... Что передать? Значит, он может уже вернуться на Землю? Что касается меня, то я против вашего решения. Я против, потому что лечение не доведено до конца. Что, что? Вы говорите смешные вещи. Он вообще не был болен? Не хотите ли вы учить меня психиатрии? Предупреждаю, если вы позволите ему вернуться, то я в знак протеста останусь здесь. А если вы поступите благоразумно и не разрешите ему вернуться, я вернусь сам и попрошу, чтобы вместо меня сюда был послан другой. Моя власть здесь кончилась. Я схватил насморк. Вы можете наказать меня за это, можете понизить меня в должности.
Он опустил трубку, снял белый халат, аккуратно повесил его в шкафу, снова лег в постель и укрылся одеялом.
— Вы были правы, Боб. Вам разрешают вернуться на Землю, — проговорил он печально. — Они сказали также, что это было бы возможно уже давно, если бы человек по имени Гюнтер Андерс не писал вам писем и не печатал их в газетах. Он фактически мешал тому, чтобы вас скоро забыли.
Боб сидел неподвижно, все в той же позе, согнувшись и обхватив руками колени. Он знал, он очень хорошо знал, что трудно вообразить себе большее счастье.
И вдруг он рассмеялся. Но не от радости. Не от счастья. Он давно бы мог вернуться. Не будь этих писем.
— Это были очень хорошие письма, — сказал он, уже перестав смеяться, с серьезным и гордым выражением лица. — Это были просто чудесные письма.
Он чувствовал голод и усталость. Ему хотелось спать... Хотелось увидеть последний свой сон... Еще раз походить по своему музею... Вошла Лили и несмело остановилась у порога.
— Ты слышала, Лили? Ты слышала, что говорит доктор! Мы возвращаемся...— В горле у Боба что-то судорожно сжалось, и неожиданно для себя он спросил: — А куда же я все-таки возвращаюсь, доктор?
— То есть как это? На Землю.
— На Землю? Какую Землю?
Глава двадцать третья
Прощай, музей «Хиросима»!
Теперь они вошли не в просторный зал, а в небольшую и узкую комнату, где подряд стояли: а) стол и буфет и над ними табличка — «Авеню 118»; б) сейф и над ним таблич-
ка — «Банк»; в) узкая кровать и над нею: «Психиатрическая больница».
В комнате на кровати сидел человек, закутанный в огромную белую простыню. Он то и дело пытался выпростать из-под простыни руку, но это ему не удавалось. Возле него стоял Робот.
— К. И., — обратился к нему Робот, — сейчас мы будем смотреть фильм. Для вас очень полезно посмотреть еще раз историю своей жизни.
Робот принес экран — большую деревянную раму без холста — и поставил его перед К. И. В раму вошел человек, совершенно непохожий на К. И. Он сел за стол под табличкой «Авеню 118», воровато огляделся и, убедившись, что никто его не видит, открыл дверцу буфета. Он вытащил из буфета полную горсть всяких сладостей и начал торопливо засовывать их в рот.
— Он еще маленький, наш будущий герой, — дикторским голосом прокомментировал Робот, — он еще любит сладости. Родители прячут их от него, потому что от сладкого портятся зубы.
Послышались шаги.
— Мамаша идет, — предостерег Робот.
Потом Робот подошел к К. И., который смотрел историю своей жизни, и дал ему пощечину. А тот К. И., который находился в экране, скривил от боли лицо и громко расплакался.
— Вообще у него было беззаботное детство, — продолжал Робот, — сладостей у них в доме было всегда очень много, до тошноты много.
К. И. в экране поднялся во весь рост, потом присел. И так несколько раз. Потом раскинул руки и стал ими взмахивать — вверх, вниз, вверх, вниз.
— Он служит в армии, — объяснил Робот, — водит военный самолет.
Робот принес и поставил к его ногам стопку тарелок и дал ему в руки кусок железа. К. И. уронил железо на тарелки и разбил их на мелкие осколки.
— Он уничтожил целый город «во имя спасения всего мира».
К. И. начал по-военному маршировать на месте.
— Он становится героем; становится героем благодаря своим родителям, потому что они вовремя поняли, что ребенку надо запретить злоупотребление сладостями.
К. И. продолжал вышагивать на месте.
— Пресс-конференции и интервью — на весь мир. И всег-
да ему задают два вопроса. Ваша самая любимая песня? К. И. перестал маршировать и снова воровато огляделся. Убедившись, что никто его не видит, он на цыпочках подкрался к сейфу и попробовал его открыть, мурлыча при этом себе под нос: «Когда солдат идет на войну, о нем горюют и плачут. Когда солдат приходит с войны, говорят — ему повезло...»
— Ваша самая любимая сказка?
— В некотором царстве, в некотором государстве живет-поживает себе царь. Царь этот творит благо за благом для своих подданных, освобождает их от налогов, строит больницы, открывает школы, дает всем детям бесплатное образование. Но однажды подданные убивают его. Просто так, без какой-либо на то причины. И когда их спрашивают: зачем вы его убили? — они отвечают: затем, что он сделал нам много добра, а мы никакого добра не могли ему сделать.
Наконец К. И. открыл сейф, заглянул внутрь и с изумлением обнаружил в нем вместо денег целую кучу всяких сладостей...
К. И. в экране поднял руки вверх — сдался полицейским.
Потом он сел на стул и посмотрел на К. И., который смотрел историю своей жизни. Они долго смотрели друг на друга. К. И., сидящий на кровати, прекратил даже свои попытки выпростать руки из-под простыни.
— Он не выдержал славы, — объяснил Робот. — Человек не в состоянии выдержать столь огромную славу. Он сходит с ума. Самым ярким доказательством сумасшествия К. И. является то, что, когда теперь у него спрашивают, что такое война, он отвечает... — И в голосе Робота, до этой минуты сухом и холодном, послышались вдруг какие-то тревожные, почти человеческие нотки: — Огромный город, пустынная улица, и идут по ней девушка и парень... Он протягивает руку к волосам девушки, а она говорит ему: «Не надо... Прошу тебя, не надо... на пустой улице. Будь рядом люди, я бы не стеснялась... А теперь стыдно... Нас никто не видит...»
К. И. первый и К. И. второй продолжали всматриваться друг в друга.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42