В камеру вошел Джо Стиборик.Боб сначала не поверил своим глазам, потом обрадовался и хотел уже кинуться к Джо, крепко обнять его.
Но Джо на какое-то мгновение опоздал. Он стоял в дверях, задумчивый и неподвижный. И поздно сообразил, что надо бы ему обняться с товарищем.
Они обнялись, но без всякого уже порыва, холодно и равнодушно.
— Что случилось? Зачем ты пришел?
— То есть как это зачем? Пришел повидать тебя.
— По собственному желанию?
— Нет, меня прислали, — признался Джо. — Хотя я поклялся не говорить об этом.
— Зачем же тебя прислали? — улыбнулся Боб. Он был рад, что разговор начался искренне. — Вернее, отчего ты не захотел прийти сам?
— Мне нужно забыть о тебе, — покраснел Джо. — Ничего, что я говорю так откровенно? Чересчур даже откровенно.
— Значит, ты считаешь, что я поступил правильно? Джо не ответил.
— Почему ты молчишь? Скажи, ты считаешь, что я поступил правильно?
Они посмотрели друг на друга.Джо выдержал взгляд и не опустил головы.
— Боб... Зачем тебе нужно...
— В городе уже знают обо мне?
— Все уже знают. И что? Неужели тебя это радует?
— Конечно, радует.
— Боб... ну зачем тебе нужно...
— Ты хочешь сказать, что я все равно проиграю? Но мне и не нужна победа. — Он растянулся на постели и закурил. — Все равно — хоть поражение, хоть победа.
— Боб, серьезно тебе говорю, не связывайся.
— От чьего имени ты сейчас говоришь это, от своего или от их?
— И от своего, и от их.
— В худшем случае меня засадят в тюрьму, лет на пять, — попробовал пошутить Боб. — Ничего, молодым еще выйду.
— Боб, еще одно скажу тебе откровенно. — Джо присел на кровать в ногах у Боба. — Ты становишься неинтересным.
— В каком смысле?
— Раньше... Как бы это сказать... Раньше, до того как ты понял свою вину, ты был гораздо интереснее. А теперь, когда тебе уже все понятно, ты кажешься мне каким-то неинтересным.
— Слушай! — заорал Боб. — Выходит, ты и сам все чувствуешь, все понимаешь, знаешь все как свои пять пальцев! И наверно, даже раньше меня почувствовал, что мы натворили с этими бомбами...
— Верно, — спокойно сказал Джо. — Но я трус. Пойми, постарайся понять: я трус. Я хочу жить хорошей жизнью. Мне нравится слава... Не осуждай меня, Боб. Постарайся понять. Ведь это же все по-человечески понятно. Я не спорю: то, что делаешь ты, тоже понятно... Я даже завидую тебе, но...
— Дальше, дальше.
— Ты разрешаешь?
— Конечно, говори, выкладывай до конца.
— Мне... мне иногда приятно бывает думать, что я останусь один. И я сам же пугаюсь этой подлой мысли, — с детской непосредственностью и чуть краснея, продолжил Джо. — Я не хотел этого говорить. Ты виноват. Ты меня заставил.
— В таком случае почему ты хочешь, чтобы я отказался от этой затеи?
— Я боюсь. За себя боюсь. А вдруг и во мне заговорит совесть? — И добавил, воодушевленный собственной искренностью: — Ты мне мешаешь. Ты не даешь мне спокойно жить.
Боб в бешенстве соскочил с кровати и крикнул во все горло:
— Ты что, исповедника себе нашел?! Вон отсюда! Вон!
— Ты прав, Боб. Мне нравится говорить о дурных своих сторонах. Мне это доставляет удовольствие. И я сам сейчас стыжусь себя...— Джо встал и спокойно направился к двери.
— Одного только я не понимаю, — все еще в ярости спросил Боб, — как ты будешь смотреть мне в лицо через пять лет, когда я вернусь?
— Ты не вернешься, Боб.
— Почему? Кто тебе это сказал?
— Никто... Это мне так кажется.— Джо помолчал мгновение. — Боб, я... я сам себе противен...
Он открыл дверь, печальными глазами посмотрел на товарища и уже собирался переступить порог (сейчас он выйдет в город, на улицу, сейчас он отправится к себе домой), как вдруг за спиной у него раздался неожиданно мягкий голос Боба:
— Джо... не обижайся на меня. Джо... Прости меня...
— Я не обижаюсь, Боб. Честное слово, не обижаюсь. Прощай.
Дверь камеры открылась, и надзиратель сказал:
— Следуй за мной.
Боб встал и последовал за ним.
— Как тебя звать? — спросил он по дороге у надзирателя. Надзиратель кинул на него презрительный взгляд.
— Ты знаешь, кто я такой? Я Клод Изерли.
— Кто?
— Клод Роберт Изерли.
— Нечего важничать, — обиделся надзиратель. — Небось впервые в тюрьме... А не то...
— Жена у тебя есть?
— Да.
— А дети?
— Четверо.
— Вот спроси у них про меня. Они обязательно будут знать. Жалко, у меня нет при себе фотографий, а то бы и ты узнал.
— На что мне фотография? — удивился тюремщик. — Я же не слепой, и так вижу.
— Нет, будь фотография, ты бы узнал, — настаивал Боб. Он боялся. Он очень боялся.
Надзиратель препроводил его в большую комнату, где за столом сидели Вильгельм Икс, главный прокурор дворца и главный врач.
— Здравствуйте,— сказал Боб.
Ему никто не ответил. На него даже не посмотрели.
— Раздевайся,— приказал надзиратель. Боб снял с себя брюки и рубашку.
— Все снимай, все, — сказал надзиратель. — Чего стесняешься ?
Боб снял с себя все.
— А теперь иди в середину.
Боб послушно направился в середину комнаты. Он увидел на полу нарисованный мелом круг и вступил в этот круг, полагая, что так оно и предусмотрено.Надзиратель собрал его одежду и вышел из комнаты.
— Странное дело, доктор, — говорил прокурор, — мне скоро семьдесят, но, представьте себе, с женщинами у меня все еще получается... Я очень обеспокоен, ведь это, наверное, ненормально...
— Ничего, — успокоил его доктор, — вы еще молоды душой.
— Как вы думаете, не надо ли мне лечиться ?
— Никакого лечения. Но старайтесь сдерживать себя. Во всем важно соблюдать меру.
— Не могу! — прокурор в отчаянии воздел руки. — Вы представляете, не могу, и все!
— Господа, не будем забывать, что на нас возложена неприятная обязанность, — вежливо прервал их Вильгельм Икс.
— Что же нам делать с этим человеком? — состроил недовольную гримасу прокурор. — Посадить в тюрьму? Но это опасно. Он ни в чем не виноват. Вы понимаете, мы не можем признать, что он виноват. Если мы это признаем, значит, мы вынуждены будем тем самым признать и смысл его антиобщественных поступков.
— Я здесь, — тихо сказал Боб.
— Если бы решение вопроса предоставили мне, я предложил бы самый разумный выход, — с достоинством произнес Вильгельм Икс.
— Пожалуйста, мы вас слушаем.
— Отпустить его на свободу.
— То есть как? — удивился прокурор. — Ведь вы же сами...
— Отпустить на свободу, — повторил Вильгельм Икс. — А потом устроить ему смерть от аварии в каком-нибудь роскошном автомобиле.
— Но почему обязательно в роскошном? — полюбопытствовал прокурор.
— Такому человеку к лицу роскошная машина. В этом случае авария прозвучит убедительнее.
— Я здесь,— послышался из круга несмелый голос Боба.
— Потом, потом?
— Потом будет объявлен однодневный общенациональный траур.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42