Вы сделали Хиросиму своей собственностью. И она фактически перестала существовать.
— Ты не в состоянии что-либо дать миру! — крикнули сидящие на полу люди. — Ты бесплоден!
— Ты так долго занимался самим собой, что мир перестал существовать для тебя, — заявили в один голос трое судей.
— Она моя любовница! — крикнул Боб. — Она не имеет права судить меня! Я с ней спал.
— Вы ошибаетесь, — сказал главный врач. — Из всех присутствующих только она имеет на то полное право. И вообще мужчину может судить только женщина. Только женщина по-настоящему знает мужчину.
— Вас много, — в отчаянии сказал Боб, — а я один.
— Меня зовут Джон, — сказал главный врач. — Я человек заслуженный и всеми уважаемый. Я председатель нескольких научных обществ, награжден орденами и медалями. Из разных стран меня приглашают читать лекции, я имею множество научных трудов. Но что я за человек, знает только моя жена. И когда где-нибудь заходит обо мне речь, она равнодушно отмахивается: «А, Джонни...» Вы понимаете, в одном этом слове заключено все! Она может уничтожить меня одним этим словом!
— Предлагаю сформулировать обвинение так,— снова встала с места Лили. — Клод Роберт Изерли — эгоист. Все ли согласны с этой формулировкой?
Зал ответил аплодисментами и криками одобрения.
— Нет, нет! — решительно запротестовал Боб. — Я не такой. Это все клевета.
— А я? — раздался вдруг укоризненный голос доктора.— А я?
— Кто вы ? —съежился Боб.— Чего вам надо от меня?
— Ты подумал обо мне? Ты же отлично знаешь, что я пошел на жертву, оставил дом, семью и добровольно последовал за тобой. И знаешь также почему. Потому что я высоко ценю тебя, считаю, что ты незаменим для нашей нации. Ты подумал хоть раз, каково мне будет, если однажды я вдруг узнаю, что был обманут?
От сидящих в зале отделился еще какой-то человек, подошел к Бобу и сказал:
— Я Гюнтер Андерс, тот самый философ, который писал вам письма.
— Здравствуйте, мистер Андерс. Как поживаете?
— Я знаю, что нужно делать. Я знаю правду. Я защищаю на Земле твое дело. Я благодарен тебе.
— Я тоже знаю, что нужно делать, — сказал доктор, — хотя и не знаю правды. Ты помог мне найти мой идеал. Я благодарен тебе.
— А ты не знаешь, Боб, что нужно делать! — крикнули сидящие на полу люди. — Ты бесплоден!
— Как жить? — растерянно пробормотал Боб. — Посоветуйте мне, как жить.
— Решай ты,— единодушно ответил ему зал.
— Он не знает, как жить, — сказала Лили. — Наконец-то он признался. Мы можем осудить его со спокойной совестью.
— Лили, ты сегодня еще более отягчила мою вину. Ты помешала мне. Ты нарочно устроила этот суд. Теперь я не могу подписаться под договором.
— Ты трус, Боб. Ты не имеешь права забывать свое прошлое. Ты не имеешь права бежать от себя.
— Я признаю свою вину, — повесил голову Боб. — Я сдаюсь.
— Скажите ваше последнее желание.
— Я прошу только об одном: изменить мою оценку за поведение, иначе... иначе мне не разрешат учиться в университете.
Суд состоялся не в помещении кинотеатра и не перед множеством людей, а в маленькой комнате. Присутствовали только двое: Боб и Лили.Был уже поздний вечер. Они подошли к дому номер двенадцать и вместе поднялись на второй этаж.
— Я подожду тебя здесь,— сказала Лили.
— Нет, иди за мной.
— Боишься?
— Наверно.
— Войди и скажи всего несколько слов: я отказываюсь от вашего предложения.
— Хорошо, - улыбнулся Боб, — войдем, и я скажу всего несколько слов.
Он постучался в дверь.Главный врач открыл ее, и при виде Лили улыбка сбежала с его лица.Боб взял Лили за руку и вошел.
— Я слушаю вас, — холодно сказал главный врач. — Чем могу быть полезен?
— Мы решили пожениться.
— Что, что? — невольно вырвалось у Лили. Боб подмигнул ей и приложил палец к губам. Лили молчала, ошеломленная неожиданностью.
— Мы-ре-ши-ли-по-же-нить-ся, — повторил Боб.
— Ну что же, отлично. Я оформлю ваш брак, — сухо произнес главный врач.
Лили застыла на месте, от смущения не зная, что ей теперь делать, как себя вести. А Боб смотрел на нее и улыбался. Он был доволен, что сдержал обещание — вошел и сказал всего несколько слов.
Главный врач, с помрачневшим и злым лицом, написал на бланке их имена и фамилии, поставил число и стукнул печатью. Потом поднялся из-за стола и с приличествующей случаю торжественностью спросил:
— Мистер Изерли, вы хорошо подумали, вы согласны жениться ?
— Да.
— Подпишитесь.
Боб подписался против своего имени.
— Мисс Лили Юджин, вы хорошо подумали, вы согласны выйти замуж?
— Да,— прошептала Лили,— да...
— Подпишитесь.
Лили подписалась против своего имени.
— Поздравляю вас. С сегодняшнего дня вы считаетесь перед лицом закона супругами.
Главный врач пожал им обоим руки, проводил к выходу и захлопнул обитую кожей дверь.
— Боб, я твоя жена? — удивленным шепотом спросила Лили, остановившись у лестницы.
Боб привлек ее к себе и прошептал ей на ухо:
— Лили, мы будем с тобой обыкновенной обывательской семьей.
— Будем, Боб, правда?
— Конечно, будем.
— И мы будем любить друг друга, правда?
— Конечно, будем.
— Счастливые обыватели, правда, Боб?
— Да, счастливые обыватели...
— А потом, потом?
— А потом у нас появится много детей, и мы будем их воспитывать. Мы научим их, что, когда взрослые говорят, детям нельзя вмешиваться в разговор. Если я кого-нибудь из них накажу, ты его не защищай... не балуй... Потому что это испортит их. Ты молчи, даже если увидишь, что я неправ...— На лице у Боба сияла улыбка, он говорил прерывисто, словно задыхаясь от радостного волнения. — По утрам всем семейством будем пить чай, и наши воспитанные дети не будут разговаривать и шалить за столом. И это будет наша с тобой месть... Наша месть за все... Понимаешь, за все...
— Понимаю, Боб.
Глава двадцатая
Письмо философа Гюнтера Андерса бонапартам
и наполеонам всех стран и времен
(фрагменты из документа)
Фрагмент первый
Клода Изерли можно считать «ненормальным» лишь при условии, что «нормальное поведение» определяется как общераспространенное поведение, а не как поведение, соответствующее норме. При этом условии нам придется, конечно, признать ту неумолимость и неусыпность совести, какую мы наблюдаем у Изерли, чем-то ненормальным. Но в таком случае нам пришлось бы поместить Августина или Кьеркегора в психиатрический отдел нашей библиотеки, а не в этико-бо-гословский или этико-философский.
Мне могут возразить, что Изерли доказал свою ненормальность в медицинском отношении рядом весьма странных поступков. Конечно, самый факт этих действий неоспорим, но, если их истолковать, они приобретают другой смысл, то есть приобретают смысл.
Любой мало-мальски разумный медик знает: нормальное поведение в ненормальной ситуации ненормально.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42
— Ты не в состоянии что-либо дать миру! — крикнули сидящие на полу люди. — Ты бесплоден!
— Ты так долго занимался самим собой, что мир перестал существовать для тебя, — заявили в один голос трое судей.
— Она моя любовница! — крикнул Боб. — Она не имеет права судить меня! Я с ней спал.
— Вы ошибаетесь, — сказал главный врач. — Из всех присутствующих только она имеет на то полное право. И вообще мужчину может судить только женщина. Только женщина по-настоящему знает мужчину.
— Вас много, — в отчаянии сказал Боб, — а я один.
— Меня зовут Джон, — сказал главный врач. — Я человек заслуженный и всеми уважаемый. Я председатель нескольких научных обществ, награжден орденами и медалями. Из разных стран меня приглашают читать лекции, я имею множество научных трудов. Но что я за человек, знает только моя жена. И когда где-нибудь заходит обо мне речь, она равнодушно отмахивается: «А, Джонни...» Вы понимаете, в одном этом слове заключено все! Она может уничтожить меня одним этим словом!
— Предлагаю сформулировать обвинение так,— снова встала с места Лили. — Клод Роберт Изерли — эгоист. Все ли согласны с этой формулировкой?
Зал ответил аплодисментами и криками одобрения.
— Нет, нет! — решительно запротестовал Боб. — Я не такой. Это все клевета.
— А я? — раздался вдруг укоризненный голос доктора.— А я?
— Кто вы ? —съежился Боб.— Чего вам надо от меня?
— Ты подумал обо мне? Ты же отлично знаешь, что я пошел на жертву, оставил дом, семью и добровольно последовал за тобой. И знаешь также почему. Потому что я высоко ценю тебя, считаю, что ты незаменим для нашей нации. Ты подумал хоть раз, каково мне будет, если однажды я вдруг узнаю, что был обманут?
От сидящих в зале отделился еще какой-то человек, подошел к Бобу и сказал:
— Я Гюнтер Андерс, тот самый философ, который писал вам письма.
— Здравствуйте, мистер Андерс. Как поживаете?
— Я знаю, что нужно делать. Я знаю правду. Я защищаю на Земле твое дело. Я благодарен тебе.
— Я тоже знаю, что нужно делать, — сказал доктор, — хотя и не знаю правды. Ты помог мне найти мой идеал. Я благодарен тебе.
— А ты не знаешь, Боб, что нужно делать! — крикнули сидящие на полу люди. — Ты бесплоден!
— Как жить? — растерянно пробормотал Боб. — Посоветуйте мне, как жить.
— Решай ты,— единодушно ответил ему зал.
— Он не знает, как жить, — сказала Лили. — Наконец-то он признался. Мы можем осудить его со спокойной совестью.
— Лили, ты сегодня еще более отягчила мою вину. Ты помешала мне. Ты нарочно устроила этот суд. Теперь я не могу подписаться под договором.
— Ты трус, Боб. Ты не имеешь права забывать свое прошлое. Ты не имеешь права бежать от себя.
— Я признаю свою вину, — повесил голову Боб. — Я сдаюсь.
— Скажите ваше последнее желание.
— Я прошу только об одном: изменить мою оценку за поведение, иначе... иначе мне не разрешат учиться в университете.
Суд состоялся не в помещении кинотеатра и не перед множеством людей, а в маленькой комнате. Присутствовали только двое: Боб и Лили.Был уже поздний вечер. Они подошли к дому номер двенадцать и вместе поднялись на второй этаж.
— Я подожду тебя здесь,— сказала Лили.
— Нет, иди за мной.
— Боишься?
— Наверно.
— Войди и скажи всего несколько слов: я отказываюсь от вашего предложения.
— Хорошо, - улыбнулся Боб, — войдем, и я скажу всего несколько слов.
Он постучался в дверь.Главный врач открыл ее, и при виде Лили улыбка сбежала с его лица.Боб взял Лили за руку и вошел.
— Я слушаю вас, — холодно сказал главный врач. — Чем могу быть полезен?
— Мы решили пожениться.
— Что, что? — невольно вырвалось у Лили. Боб подмигнул ей и приложил палец к губам. Лили молчала, ошеломленная неожиданностью.
— Мы-ре-ши-ли-по-же-нить-ся, — повторил Боб.
— Ну что же, отлично. Я оформлю ваш брак, — сухо произнес главный врач.
Лили застыла на месте, от смущения не зная, что ей теперь делать, как себя вести. А Боб смотрел на нее и улыбался. Он был доволен, что сдержал обещание — вошел и сказал всего несколько слов.
Главный врач, с помрачневшим и злым лицом, написал на бланке их имена и фамилии, поставил число и стукнул печатью. Потом поднялся из-за стола и с приличествующей случаю торжественностью спросил:
— Мистер Изерли, вы хорошо подумали, вы согласны жениться ?
— Да.
— Подпишитесь.
Боб подписался против своего имени.
— Мисс Лили Юджин, вы хорошо подумали, вы согласны выйти замуж?
— Да,— прошептала Лили,— да...
— Подпишитесь.
Лили подписалась против своего имени.
— Поздравляю вас. С сегодняшнего дня вы считаетесь перед лицом закона супругами.
Главный врач пожал им обоим руки, проводил к выходу и захлопнул обитую кожей дверь.
— Боб, я твоя жена? — удивленным шепотом спросила Лили, остановившись у лестницы.
Боб привлек ее к себе и прошептал ей на ухо:
— Лили, мы будем с тобой обыкновенной обывательской семьей.
— Будем, Боб, правда?
— Конечно, будем.
— И мы будем любить друг друга, правда?
— Конечно, будем.
— Счастливые обыватели, правда, Боб?
— Да, счастливые обыватели...
— А потом, потом?
— А потом у нас появится много детей, и мы будем их воспитывать. Мы научим их, что, когда взрослые говорят, детям нельзя вмешиваться в разговор. Если я кого-нибудь из них накажу, ты его не защищай... не балуй... Потому что это испортит их. Ты молчи, даже если увидишь, что я неправ...— На лице у Боба сияла улыбка, он говорил прерывисто, словно задыхаясь от радостного волнения. — По утрам всем семейством будем пить чай, и наши воспитанные дети не будут разговаривать и шалить за столом. И это будет наша с тобой месть... Наша месть за все... Понимаешь, за все...
— Понимаю, Боб.
Глава двадцатая
Письмо философа Гюнтера Андерса бонапартам
и наполеонам всех стран и времен
(фрагменты из документа)
Фрагмент первый
Клода Изерли можно считать «ненормальным» лишь при условии, что «нормальное поведение» определяется как общераспространенное поведение, а не как поведение, соответствующее норме. При этом условии нам придется, конечно, признать ту неумолимость и неусыпность совести, какую мы наблюдаем у Изерли, чем-то ненормальным. Но в таком случае нам пришлось бы поместить Августина или Кьеркегора в психиатрический отдел нашей библиотеки, а не в этико-бо-гословский или этико-философский.
Мне могут возразить, что Изерли доказал свою ненормальность в медицинском отношении рядом весьма странных поступков. Конечно, самый факт этих действий неоспорим, но, если их истолковать, они приобретают другой смысл, то есть приобретают смысл.
Любой мало-мальски разумный медик знает: нормальное поведение в ненормальной ситуации ненормально.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42