Через некоторое время ты снова спустился и вышел на улицу. Ты так долго бродил по этому маленькому городу, что на тебя уже перестали обращать внимание. К твоему лицу уже привыкли. Кафе закрылось. Закрылись и магазины. Закрылся газетный киоск. И ты не знал, куда деваться от праздности и скуки. Открыта была только телефонная будка. Ты вошел туда, захлопнул за собой дверь и набрал какой-то номер. Потом ты услышал свой собственный голос:
— Алло... Это из организации «Здоровый дух, здоровое тело» ? Сегодня у вас назначена со мной встреча. Сейчас я на станции номер один... Вы можете приехать и забрать меня...
Глава девятая
А Хиросима?
Про Хиросиму он забыл.
Хиросимы не было.
Хиросима была не в нем.
Она была сама по себе.
Она не имела к нему отношения.
Потому что все равно Хиросима была бы. Независимо от него. Независимо от того, он есть или нет его.
Независимо от того, родился или не родился Клод Изерли.
Клод Роберт Изерли — это его полное имя, а вообще его называют попросту Боб...
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
Глава десятая
Бобу позвонили из дворца и сообщили, что его приглашает к себе Бонапарт. Попросили явиться в военной форме и при всех орденах. Когда же Боб поинтересовался о причинах приглашения, сказали, что будет разбираться судебное дело Отца атомной и Отца водородной бомбы.
Надевая мундир, Боб услышал за спиной чей-то голос:
— Ах, какой вы красивый!
Боб обернулся и увидел робота, который считал себя машинисткой. У него давно уже была скверная привычка подглядывать за Бобом в замочную скважину. Сейчас он, наверное, тоже подглядывал, а потом незаметно прокрался в комнату.
— Как вам идет эта форма! — трещала «машинистка». — Я умираю от любви к вам... Я хочу быть вашей любовницей... Можно, я приду к вам сегодня ночью?
— Приходи, — сказал Боб лишь бы отделаться.
— Правда? — обрадованно воскликнул робот. Потом добавил шепотом: — Об одном только прошу вас — чтобы не узнал тренер.
— Чего ты боишься?
— Я его любовница.
— А почему именно его?
— Он настоящий мужчина.
— А!
— Теперь вы наконец верите, что я машинистка?
— Вполне.
Боб вышел из комнаты.
В коридоре его ждали дипломат, философ и робот от искусства.
— Возьмите нас с собой,— сказал философ.
— К сожалению, меня пригласили одного. Не знаю, насколько это будет удобно, если мы заявимся туда вчетвером.
— Может, вы позвоните и попросите разрешения?
— Не понимаю, почему вам так хочется пойти со мной?
— Чтобы быть при вас и помочь вам советами. Вы один не справитесь. Ведь сегодня же разбирается ваше дело. Вас будут судить.
— Меня? Ничего подобного. Судить будут других. И я тут ни при чем.
— Сегодня разбирается ваше дело.
— До сих пор вы бывали откровенны со мной... Не так ли?
— Мы ни разу не видели Бонапарта, нам хочется его увидеть, — признался философ.
— Я бы с радостью выполнил вашу просьбу, но это невозможно, — сказал Боб и направился к двери.
— Сегодня разбирается ваше дело, — сказали ему вслед все три робота. — Сегодня вас судят, будьте осторожны.
Боба привели в небольшой зал, где уже собралось человек около двадцати.Боб удивился, потому что в зале не было ничего напоминающего суд. В центре был накрыт роскошный стол, и за этим столом сидели гости.
Боб по-военному отдал честь, потом поместился рядом с Джо, также оказавшимся в числе приглашенных.
И поскольку все за столом ели, Боб тоже принялся за еду.
— Я очень рад, — нарушил наконец молчание император, — что между двумя Отцами возник серьезный и принципиальный спор. Я их обоих поздравляю, независимо от того, кто из них победит и кто потерпит поражение. Я надеюсь, что они оба помогут нам сегодня найти истину.
После этого Бонапарт поднялся с места и обменялся с Отцами торжественным рукопожатием.
Отец водородной бомбы имел вид чрезвычайно солидный и представительный. На нем был фрак, но ботинки не черные, как полагалось, а коричневые. Он попросил прощения и объяснил: в последние минуты, когда он уже одевался, чтобы идти во дворец, выяснилось, что черные ботинки ему тесноваты, а он хотел бы чувствовать себя во всех отношениях свободно, доказывая собравшимся свою правду.
Отец атомной бомбы был полная ему противоположность. Он был невысок и тщедушен и тоже во фраке. Он поднялся и сказал:
— Я прошу принести мне коричневые ботинки, потому что в противном случае у меня будет хоть и малое, но все-таки преимущество по отношению к моему коллеге. Я хочу, чтобы он находился в равных со мной условиях.
Слово это было встречено всеобщим одобрением. Во дворце начали искать коричневые ботинки. Наконец таковые были найдены и принесены.
— Но почему обязательно коричневые? — спросил Вильгельм Икс. — Ведь проще было принести черные — для вашего противника.
Вопрос этот был настолько логичен, что не мог не повергнуть всех в замешательство.
— Никто из вас не будет выходить из-за стола, — предложил наконец какой-то генерал, — а под столом ботинок не видно...
Выход был найден. Отцы обменялись рукопожатием и от души пожелали друг другу удачи.
Выступление Отца водородной бомбы (Хроника. Отчасти дополненная воображением)
Как вам уже известно, я обвиняю моего дорогого коллегу друга в том, что он препятствовал созданию у нас водоодной бомбы. В результате, по его вине, мы значительно отстали в этой области. Свое поведение он оправдывает следующими обстоятельствами:
а) бомбу нельзя производить по причинам моральным; процесс производства бомбы слишком рискован, и неизвестно, возможно ли ее вообще произвести;
б) с военной точки зрения это оружие обладает слишком большой разрушительной силой, и потери были бы бессмысленно велики;
в) невозможно мирное использование водородной бомбы. Верно ли я изложил ваши аргументы?
— Да, благодарю вас, - проговорил Отец атомной бомбы.
— Я понимаю, что ваши колебания и тревога были продиктованы самыми высокими человеческими чувствами. Я понимаю, что вы испытываете личную ответственность за двести тысяч жертв Хиросимы. Я понимаю эти чувства, они могли бы дать современному Шекспиру сюжет для трагедии нашего века. Не наша задача — изучение всякого рода эмоций. Но я должен отметить, что у моего дорогого друга эмоции превратились в своеобразную политическую линию.
Вдумаемся внимательно в основные его аргументы. Что ставит он на первое место? Препятствия морального порядка. Только действительно свободному человеку свойственны угрызения совести и способность применять критерии морали. Но как ученый я не могу стать на колени ни перед каким, даже самым святым чувством. Еще в школе меня учили, что совесть — это своего рода внутренний неподкупный судья, который судит наши действия, не учитывая обстоятельств и не поддаваясь влиянию временных интересов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42
— Алло... Это из организации «Здоровый дух, здоровое тело» ? Сегодня у вас назначена со мной встреча. Сейчас я на станции номер один... Вы можете приехать и забрать меня...
Глава девятая
А Хиросима?
Про Хиросиму он забыл.
Хиросимы не было.
Хиросима была не в нем.
Она была сама по себе.
Она не имела к нему отношения.
Потому что все равно Хиросима была бы. Независимо от него. Независимо от того, он есть или нет его.
Независимо от того, родился или не родился Клод Изерли.
Клод Роберт Изерли — это его полное имя, а вообще его называют попросту Боб...
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
Глава десятая
Бобу позвонили из дворца и сообщили, что его приглашает к себе Бонапарт. Попросили явиться в военной форме и при всех орденах. Когда же Боб поинтересовался о причинах приглашения, сказали, что будет разбираться судебное дело Отца атомной и Отца водородной бомбы.
Надевая мундир, Боб услышал за спиной чей-то голос:
— Ах, какой вы красивый!
Боб обернулся и увидел робота, который считал себя машинисткой. У него давно уже была скверная привычка подглядывать за Бобом в замочную скважину. Сейчас он, наверное, тоже подглядывал, а потом незаметно прокрался в комнату.
— Как вам идет эта форма! — трещала «машинистка». — Я умираю от любви к вам... Я хочу быть вашей любовницей... Можно, я приду к вам сегодня ночью?
— Приходи, — сказал Боб лишь бы отделаться.
— Правда? — обрадованно воскликнул робот. Потом добавил шепотом: — Об одном только прошу вас — чтобы не узнал тренер.
— Чего ты боишься?
— Я его любовница.
— А почему именно его?
— Он настоящий мужчина.
— А!
— Теперь вы наконец верите, что я машинистка?
— Вполне.
Боб вышел из комнаты.
В коридоре его ждали дипломат, философ и робот от искусства.
— Возьмите нас с собой,— сказал философ.
— К сожалению, меня пригласили одного. Не знаю, насколько это будет удобно, если мы заявимся туда вчетвером.
— Может, вы позвоните и попросите разрешения?
— Не понимаю, почему вам так хочется пойти со мной?
— Чтобы быть при вас и помочь вам советами. Вы один не справитесь. Ведь сегодня же разбирается ваше дело. Вас будут судить.
— Меня? Ничего подобного. Судить будут других. И я тут ни при чем.
— Сегодня разбирается ваше дело.
— До сих пор вы бывали откровенны со мной... Не так ли?
— Мы ни разу не видели Бонапарта, нам хочется его увидеть, — признался философ.
— Я бы с радостью выполнил вашу просьбу, но это невозможно, — сказал Боб и направился к двери.
— Сегодня разбирается ваше дело, — сказали ему вслед все три робота. — Сегодня вас судят, будьте осторожны.
Боба привели в небольшой зал, где уже собралось человек около двадцати.Боб удивился, потому что в зале не было ничего напоминающего суд. В центре был накрыт роскошный стол, и за этим столом сидели гости.
Боб по-военному отдал честь, потом поместился рядом с Джо, также оказавшимся в числе приглашенных.
И поскольку все за столом ели, Боб тоже принялся за еду.
— Я очень рад, — нарушил наконец молчание император, — что между двумя Отцами возник серьезный и принципиальный спор. Я их обоих поздравляю, независимо от того, кто из них победит и кто потерпит поражение. Я надеюсь, что они оба помогут нам сегодня найти истину.
После этого Бонапарт поднялся с места и обменялся с Отцами торжественным рукопожатием.
Отец водородной бомбы имел вид чрезвычайно солидный и представительный. На нем был фрак, но ботинки не черные, как полагалось, а коричневые. Он попросил прощения и объяснил: в последние минуты, когда он уже одевался, чтобы идти во дворец, выяснилось, что черные ботинки ему тесноваты, а он хотел бы чувствовать себя во всех отношениях свободно, доказывая собравшимся свою правду.
Отец атомной бомбы был полная ему противоположность. Он был невысок и тщедушен и тоже во фраке. Он поднялся и сказал:
— Я прошу принести мне коричневые ботинки, потому что в противном случае у меня будет хоть и малое, но все-таки преимущество по отношению к моему коллеге. Я хочу, чтобы он находился в равных со мной условиях.
Слово это было встречено всеобщим одобрением. Во дворце начали искать коричневые ботинки. Наконец таковые были найдены и принесены.
— Но почему обязательно коричневые? — спросил Вильгельм Икс. — Ведь проще было принести черные — для вашего противника.
Вопрос этот был настолько логичен, что не мог не повергнуть всех в замешательство.
— Никто из вас не будет выходить из-за стола, — предложил наконец какой-то генерал, — а под столом ботинок не видно...
Выход был найден. Отцы обменялись рукопожатием и от души пожелали друг другу удачи.
Выступление Отца водородной бомбы (Хроника. Отчасти дополненная воображением)
Как вам уже известно, я обвиняю моего дорогого коллегу друга в том, что он препятствовал созданию у нас водоодной бомбы. В результате, по его вине, мы значительно отстали в этой области. Свое поведение он оправдывает следующими обстоятельствами:
а) бомбу нельзя производить по причинам моральным; процесс производства бомбы слишком рискован, и неизвестно, возможно ли ее вообще произвести;
б) с военной точки зрения это оружие обладает слишком большой разрушительной силой, и потери были бы бессмысленно велики;
в) невозможно мирное использование водородной бомбы. Верно ли я изложил ваши аргументы?
— Да, благодарю вас, - проговорил Отец атомной бомбы.
— Я понимаю, что ваши колебания и тревога были продиктованы самыми высокими человеческими чувствами. Я понимаю, что вы испытываете личную ответственность за двести тысяч жертв Хиросимы. Я понимаю эти чувства, они могли бы дать современному Шекспиру сюжет для трагедии нашего века. Не наша задача — изучение всякого рода эмоций. Но я должен отметить, что у моего дорогого друга эмоции превратились в своеобразную политическую линию.
Вдумаемся внимательно в основные его аргументы. Что ставит он на первое место? Препятствия морального порядка. Только действительно свободному человеку свойственны угрызения совести и способность применять критерии морали. Но как ученый я не могу стать на колени ни перед каким, даже самым святым чувством. Еще в школе меня учили, что совесть — это своего рода внутренний неподкупный судья, который судит наши действия, не учитывая обстоятельств и не поддаваясь влиянию временных интересов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42