.. Он видел это место! Однажды они стояли с Тургунбеком вон там, наверху, и смотрели на эту дыру, и еще удивлялись, как такой маленькой речушке удалось прогрызть себе дорогу в каменной толще. И это совсем рядом, в каком-нибудь километре от дороги к леднику! Совсем рядом! И выбраться отсюда несложно — надо вернуться назад, километра на полтора, и подняться по сухому руслу на отрог, а там до дома рукой подать!
Еще минуту назад ему казалось, что больше он и шага не сможет сделать, а теперь бодро ступал по камням, не чувствуя ни боли в разбитых ногах, ни тяжести мешка за спиной, ни холода от влажного, пропитавшегося кровью чапана. Даже как будто жарко стало. И когда с вершины отрога Мурат увидел внизу крошечные черные точки домов, он, не снимая мешка, повалился на землю и в сладостном изнеможении вытянулся на ней. Дома... Наконец-то дома... И не с пустыми руками, и можно будет прямо глядеть в глаза маленькой Изат, Гюлыпан, Айше-апа...
Он был уверен, что Изат и Гюлыпан выйдут встречать его, наверно, еще с вечера глаза проглядели, ведь он обещал вернуться вчера. Ничего, праздник отметят сегодня...
И когда от домов отделилась одинокая, едва различимая глазом фигурка, Мурат решил: это Изат. А Гюлыпан в доме, пока оденется, соберется...
Слишком быстро бежала Изат, слишком быстро... Мурат остановился, вытер слезящиеся, утомленные снежным солнечным блеском глаза — и увидел Гюлыпан. Значит, Изат пошла за водой к роднику, где же ей еще быть? Но почему так быстро бежит Гюлыпан, почему растрепаны ее непокрытые волосы? И что-то случилось с ее лицом. Мурат никак не мог понять что. А вопрос ее прозвучал просто бессмысленно:
— Где Изат?
— Изат? — непонимающе смотрел на нее Мурат.— Почему ты спрашиваешь об этом? Откуда я могу знать, где Изат?
Гюлыпан, сцепив руки на груди, стала медленно оседать на землю. Мурат, отбросив ружье, подхватил ее.
— Что с тобой? Почему ты спрашиваешь про Изат? Где она?
Белое опрокинутое лицо Гюлыпан, огромные черные глаза
с расширенными от ужаса зрачками. Мурат сильно встряхнул ее за плечи, крикнул, сильно брызнув слюной:
— Где Изат?!
— Она... ушла.
— Куда ушла?
Но Гюлыпан уже ничего не могла сказать,— вцепившись в его чапан, она затряслась в судорожных рыданиях.
XXI
Потом уже, когда пришли домой, Гюлыпан, успокоившись, рассказала, что произошло. Вчера еще с обеда они стали ждать его, то и дело выходили во двор, смотрели на дорогу. В конце концов Изат и совсем осталась там, не спускала глаз с предгорий.
Уже вечером забежала в дом на секунду, торопливо сказала, что пойдет встретить Мурата. Гюлыпан крикнула вдогонку, чтобы не ходила далеко... «Она ведь и раньше выходила встречать вас»,— говорила, всхлипывая, Гюлыпан... Мурат молча кивнул, и Гюлыпан продолжала рассказывать... Когда стемнело, она забеспокоилась и пошла звать Изат. Ее нигде не было. А ночью выпал снег, растаявший уже через час после восхода солнца, и вместе с ним растаяли все следы...
Мурат, обхватив голову руками, тупо разглядывал носки своих разбитых сапог. Значит, не померещилось ему вчера, в последнюю секунду перед приступом,— он действительно слышал голос Изат. Она отозвалась на его выстрелы и его эпилептический вопль. И может быть, догадывался Мурат, именно ее голос отвлек от него волков. Но ведь она не могла за несколько часов далеко уйти от дома... Но не так уж далеко и он был, а в горах звуки, отраженные от скал, можно услышать и за десяток километров...
Они искали ее восемь дней. Вставали на рассвете и возвращались поздно вечером. Гюлыпан робко предложила разделиться, но Мурат резко отказался. А последние четыре дня вообще ходил один — Гюлыпан, непривычная к горам, до крови сбила ноги и едва ковыляла. Хоть бы след какой обнаружился... Но камни не хранят следов. Осмотрели все ложбины, уступы вокруг — ничего. Мурат обошел кромку ледника, внимательно вглядываясь во все места, где Изат могла бы пройти, но и там не оказалось никаких следов.
Каждый вечер, в сумерках возвращаясь домой, он знал, что увидит ту же картину —'серую неподвижную фигуру Айши- апа. Она ни о чем не станет спрашивать его, просто будет
смотреть, как он идет. Только смотреть. А если он попытается заговорить, она не ответит. Зачем?
И только вечером восьмого дня она остановила его, сказала негромко:
— Не ходи больше, Муке. Ее нет.
Мурат, с трудом разогнувшись,— как он ни старался, но не смог сдержать приступа жестокого кашля,— возразил:
— Надо еще посмотреть на Уч-Кошконе.
— Нет,— твердо сказала Айша-апа, прямо глядя на него сухими выцветшими глазами.— Ты больше никуда не пойдешь. Я знаю — ее больше нет. .
Мурат, снова закашлявшись, махнул рукой, ушел к себе, отказавшись от ужина, и на следующее утро остался дома.
Не стало Изат, и жизнь как будто окончательно покинула убогий поселок. Словно Изат и была этой жизнью...
Молча готовила скудную еду Гюлыпан, молча подавала, безучастно двигал кровоточащими деснами Мурат, не подымала с колен поникших рук Айша-апа — она совсем перестала есть. Случалось, во время обеда или ужина все трое не произносили ни слова. Поев, Мурат тут же уходил к себе, часами лежал на постели, глядя в серый потолок, в урочные часы брел на станцию, записывал показания приборов. От мысли вернуться за остатками туши яка он отказался почти не раздумывая — знал, что просто не дойдет туда. В конце концов, есть же какой-то предел силам человеческим, и он явно перешел его, случалось, что одышка и боль в груди заставляли его переламываться даже на коротком пути от дома до станции. А о том, что они будут есть, когда иссякнут последние запасы, он просто не думал. Хватит, надумался... Эти думы погнали его на проклятую охоту — и вот результат: гибель Изат. А как он радовался своему везению... Что пристрелил яка, не упал в костер во время припадка, что погода прояснилась, что не заблудился, дошел до дома... Как же дорого заплатил он за свое везение... Исчезновение Изат окончательно надломило Айшу- апа. Не только говорить перестала, но нередко просто не слышит, когда обращаются к ней. И не видит, даже если смотрит прямо на тебя. Губы шевелятся, пальцы четки перебирают, потусторонний взгляд. Ее счастье, что она еще может молиться... Будь Мурат правоверным, он, наверно, давно бы уже проклял бога. За смерть Дарийки, Сакинай, за гибель Изат... За войну, за Гитлера. Бог не может допустить такого... Не имеет права допускать — иначе какой же это бог?
А может, все случится иначе и проще: он умрет раньше, и не придется ему ни хоронить Айшу-апа, ни заботиться о Гюлыпан, ни рассказывать Дубашу о смерти Дарийки. Почему нет? Сколько же можно сгорать от несильного, но стой кого жара, выхаркивать легкие и, главное, думать о том, во имя чего было все это, не слишком ли велика цена за два толстых метеожурнала с колонками цифр, которые, возможно, кому-то пригодятся в каком-то более или менее отдаленном будущем.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78
Еще минуту назад ему казалось, что больше он и шага не сможет сделать, а теперь бодро ступал по камням, не чувствуя ни боли в разбитых ногах, ни тяжести мешка за спиной, ни холода от влажного, пропитавшегося кровью чапана. Даже как будто жарко стало. И когда с вершины отрога Мурат увидел внизу крошечные черные точки домов, он, не снимая мешка, повалился на землю и в сладостном изнеможении вытянулся на ней. Дома... Наконец-то дома... И не с пустыми руками, и можно будет прямо глядеть в глаза маленькой Изат, Гюлыпан, Айше-апа...
Он был уверен, что Изат и Гюлыпан выйдут встречать его, наверно, еще с вечера глаза проглядели, ведь он обещал вернуться вчера. Ничего, праздник отметят сегодня...
И когда от домов отделилась одинокая, едва различимая глазом фигурка, Мурат решил: это Изат. А Гюлыпан в доме, пока оденется, соберется...
Слишком быстро бежала Изат, слишком быстро... Мурат остановился, вытер слезящиеся, утомленные снежным солнечным блеском глаза — и увидел Гюлыпан. Значит, Изат пошла за водой к роднику, где же ей еще быть? Но почему так быстро бежит Гюлыпан, почему растрепаны ее непокрытые волосы? И что-то случилось с ее лицом. Мурат никак не мог понять что. А вопрос ее прозвучал просто бессмысленно:
— Где Изат?
— Изат? — непонимающе смотрел на нее Мурат.— Почему ты спрашиваешь об этом? Откуда я могу знать, где Изат?
Гюлыпан, сцепив руки на груди, стала медленно оседать на землю. Мурат, отбросив ружье, подхватил ее.
— Что с тобой? Почему ты спрашиваешь про Изат? Где она?
Белое опрокинутое лицо Гюлыпан, огромные черные глаза
с расширенными от ужаса зрачками. Мурат сильно встряхнул ее за плечи, крикнул, сильно брызнув слюной:
— Где Изат?!
— Она... ушла.
— Куда ушла?
Но Гюлыпан уже ничего не могла сказать,— вцепившись в его чапан, она затряслась в судорожных рыданиях.
XXI
Потом уже, когда пришли домой, Гюлыпан, успокоившись, рассказала, что произошло. Вчера еще с обеда они стали ждать его, то и дело выходили во двор, смотрели на дорогу. В конце концов Изат и совсем осталась там, не спускала глаз с предгорий.
Уже вечером забежала в дом на секунду, торопливо сказала, что пойдет встретить Мурата. Гюлыпан крикнула вдогонку, чтобы не ходила далеко... «Она ведь и раньше выходила встречать вас»,— говорила, всхлипывая, Гюлыпан... Мурат молча кивнул, и Гюлыпан продолжала рассказывать... Когда стемнело, она забеспокоилась и пошла звать Изат. Ее нигде не было. А ночью выпал снег, растаявший уже через час после восхода солнца, и вместе с ним растаяли все следы...
Мурат, обхватив голову руками, тупо разглядывал носки своих разбитых сапог. Значит, не померещилось ему вчера, в последнюю секунду перед приступом,— он действительно слышал голос Изат. Она отозвалась на его выстрелы и его эпилептический вопль. И может быть, догадывался Мурат, именно ее голос отвлек от него волков. Но ведь она не могла за несколько часов далеко уйти от дома... Но не так уж далеко и он был, а в горах звуки, отраженные от скал, можно услышать и за десяток километров...
Они искали ее восемь дней. Вставали на рассвете и возвращались поздно вечером. Гюлыпан робко предложила разделиться, но Мурат резко отказался. А последние четыре дня вообще ходил один — Гюлыпан, непривычная к горам, до крови сбила ноги и едва ковыляла. Хоть бы след какой обнаружился... Но камни не хранят следов. Осмотрели все ложбины, уступы вокруг — ничего. Мурат обошел кромку ледника, внимательно вглядываясь во все места, где Изат могла бы пройти, но и там не оказалось никаких следов.
Каждый вечер, в сумерках возвращаясь домой, он знал, что увидит ту же картину —'серую неподвижную фигуру Айши- апа. Она ни о чем не станет спрашивать его, просто будет
смотреть, как он идет. Только смотреть. А если он попытается заговорить, она не ответит. Зачем?
И только вечером восьмого дня она остановила его, сказала негромко:
— Не ходи больше, Муке. Ее нет.
Мурат, с трудом разогнувшись,— как он ни старался, но не смог сдержать приступа жестокого кашля,— возразил:
— Надо еще посмотреть на Уч-Кошконе.
— Нет,— твердо сказала Айша-апа, прямо глядя на него сухими выцветшими глазами.— Ты больше никуда не пойдешь. Я знаю — ее больше нет. .
Мурат, снова закашлявшись, махнул рукой, ушел к себе, отказавшись от ужина, и на следующее утро остался дома.
Не стало Изат, и жизнь как будто окончательно покинула убогий поселок. Словно Изат и была этой жизнью...
Молча готовила скудную еду Гюлыпан, молча подавала, безучастно двигал кровоточащими деснами Мурат, не подымала с колен поникших рук Айша-апа — она совсем перестала есть. Случалось, во время обеда или ужина все трое не произносили ни слова. Поев, Мурат тут же уходил к себе, часами лежал на постели, глядя в серый потолок, в урочные часы брел на станцию, записывал показания приборов. От мысли вернуться за остатками туши яка он отказался почти не раздумывая — знал, что просто не дойдет туда. В конце концов, есть же какой-то предел силам человеческим, и он явно перешел его, случалось, что одышка и боль в груди заставляли его переламываться даже на коротком пути от дома до станции. А о том, что они будут есть, когда иссякнут последние запасы, он просто не думал. Хватит, надумался... Эти думы погнали его на проклятую охоту — и вот результат: гибель Изат. А как он радовался своему везению... Что пристрелил яка, не упал в костер во время припадка, что погода прояснилась, что не заблудился, дошел до дома... Как же дорого заплатил он за свое везение... Исчезновение Изат окончательно надломило Айшу- апа. Не только говорить перестала, но нередко просто не слышит, когда обращаются к ней. И не видит, даже если смотрит прямо на тебя. Губы шевелятся, пальцы четки перебирают, потусторонний взгляд. Ее счастье, что она еще может молиться... Будь Мурат правоверным, он, наверно, давно бы уже проклял бога. За смерть Дарийки, Сакинай, за гибель Изат... За войну, за Гитлера. Бог не может допустить такого... Не имеет права допускать — иначе какой же это бог?
А может, все случится иначе и проще: он умрет раньше, и не придется ему ни хоронить Айшу-апа, ни заботиться о Гюлыпан, ни рассказывать Дубашу о смерти Дарийки. Почему нет? Сколько же можно сгорать от несильного, но стой кого жара, выхаркивать легкие и, главное, думать о том, во имя чего было все это, не слишком ли велика цена за два толстых метеожурнала с колонками цифр, которые, возможно, кому-то пригодятся в каком-то более или менее отдаленном будущем.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78